– Спасибо. Что-то не манит… Если я в ад и пойду, так только оператором-истопником. Удружишь?
Глава тринадцатая
Каково сделается, таково и износится.
Всяк сам себе и друг и ворог.
1
От угла дома устало отлепилась маленькая чёрная фигурка и несмело потащилась по грязи к Кате навстречу.
Катя остановилась.
Сжимая глаза, судорожно стала всматриваться в фигурку и никак не могла понять, кто это.
Букет?
Не может быть. Не такой он смельчуга…
Букет без звонка не нагрянет. Букет во всём чтит, стережёт обстоятельность. Этот с бухты-барахты не прорисуется.
Тогда кому ещё её поджидать?
А между тем фигурка медленно надвигалась, всё слышней было, как протяжно чавкала под ногами глубокая вязкая непролазь.
Катя была порядочная трусишка. Панически боялась темноты, теряла в темноте всю себя.
К свету!
Скорей к повороту!
Там за книжным магазином горит фонарь! Бежать!
Полохливая Катя попятилась.
Фигурка слабо засмеялась.
Знакомый утомлённый голос позвал её:
– Ка-ать…
Дрогнула Катя.
Без письма, без звонка… Это что-то не так.
– Ваня… Ну ты совсем выпал из ума, – тихо зажаловалась с лёгким укором. – В смерть, окаянушка, выпугал!
– Чудно?, ёксель-моксель-фокс-Бомбей!.. Я за ней приехал. А она от меня бечь…
– Ка-ак – за мной? – насторожилась, подобралась она вся.
– Обыкновенно… А как приезжает жених за невестой.
– Да в ночь, наверно, Ваня, не приезжает, не караулит за углом. Ты давно в Гнилуше?
– А по свету ещё прикатил.
– Полный откид! И с той поры подпираешь угол?
– Зачем же… Парень я ходовой. Мог бы к тебе на заводишко привеяться. Но ты не разрешаешь мне на заводе возникать… Так я на девять сходил в кино. Честно отсидел сорок три тегеранские серии[257 - В виду имеется кинофильм «Тегеран-43».] и на свой посток к тебе под окошко. Стою вот, ёксель-моксель-фокс-Бомбей! Грею твой угол.
– Ты не помнишь, – осуждающе заговорила Катя, – кто мне клятвенно обещал, что без предварительного звонка или письма не приедет? Забей митинг[258 - Забить митинг – договориться о свидании.], тогда и лети! Помнишь наш уговор?
– Помню, Катюшенька! Всё распрекрасно помню! – заторопился словами парень. – Только ты уж прости. Некогда было названивать. В десять ноль – ноль спрыгнул с крыши и к вашей милости!
– С крыши? Это уже лучше, чем с дерева. Всё-таки прогресс… Так ты чего не дал предупредительного звонка?
– А когда б я давал? В шесть утра всей помочью навалились тюкать. Грому на весь мир! Железо оно и есть железо, без грома не пустит в себя гвоздь. Эх, нечего гвоздю делать, бьют по шапке, надо лезть! Ты только представь! Ровно в десять вмолотили последний гвоздину, а в пять минут одиннадцатого я уже в электричке, летел тебе лично отрапортовать…
Сперва, когда он сказал, что спрыгнул с крыши, её зажгло позлословить над ним.
Но после, когда заговорил о какой-то помочи, о последнем гвозде, Катя смутилась. К чему обо всём этом он с таким детским энтузиазмом докладывает именно ей?
– Стой! О каких гвоздях? О какой помочи? О какой крыше? Почему ты считаешь, что я непременно должна знать обо всем этом?
– Катюшка… Да как же тебе да не знать? – разбито промолвил Иван. – Или, извини, у тебя корочка усохла?[259 - Корочка усохла – о плохом запоминании, соображении.] Иль ты, притворка, напрочно забыла, про что и речь? Ну, пошарь по мозгам…
– Моя бестолковка, – постучала она себя пальцем по виску, – ничего не вспоминает…
– Тогда я напомню… Я приезжал к тебе в техникум в январе. Ты как говорила? Посади отдельно от своих нам вигвам и мы распишемся… Домину вывести не катушок сляпать. Про мою заботу-кручину прослышал молодняк нашего депо, пристегнулся в помощники. По выходным, после смены вламывали без дураков, рвали с огня! Сегодня надели крышу и – конец кину! Может, кой-какие там мелочишки подчистить ещё надо, так это в процессе всё утрясётся. Главно, дом под крышей! Наш с тобой домища! Наш небоскрёб! Наш!!!
Кате стало не по себе.
Действительно, ставила такое условие, уверенная, что Ивашка, этот аршин с кепкой, вовек не сладит своего дупла и отпадёт сухим листиком. А он – с докладом! Нагле-ец!
«Ох и умнёха! Надо было затребовать что-нибудь невыполнительное… А то… свой те-ре-мок!» – краснея, запоздало корила себя Катя, уставившись в счастливого парня невидимыми в египетской тьме горевшими жаром глазами.
Стоя на своём, чтоб всё всегда было по ней, вслух капризно вымолвила:
– А все-таки, слово есть слово. Сначала позвони…
– А чего бюрократию развешивать? – искренне полувозмутился он и предусмотрительно помягчел голосом, подпустил неумелой ребячьей рисовки: – Может, я хотел увидеть тебя непредупреждённую?.. И увидел. И рад! У тебя целый букет. Букет – Букету! Ей-богушки, звучит!
Иван потянулся взять цветы.
Катя холодно отвела цветы в сторону.
– Не тебе. Не суетись.