У меня убрали гнойный аппендицит.
Протяни я с операцией ещё капельку, я б мог повторить кислую судьбу заместителя генерального директора ТАСС, того самого, который вмазал мне выговор. У того зама, у Ошеверова, тоже спёкся аппендицитушка.
Все мы по одним стёжкам бегаем с одними и теми же медальками…
Придя в себя, я стал лёжа писать на коленке Жене Волкову. Тому самому, который был редактором областной газеты в Туле. А теперь рулил отделом в столичном журнале «Турист». Тесен мир!
Женя!
Материал я взял. Но 3 декабря при возвращении в Москву меня сняли с поезда Батуми-Москва в городке Белореченске. Через 20 минут операция. Аппендицит.
Говорят, выпишут дней через семь.
Но это пока говорят. А на самом деле?
Когда вернусь, не знаю.
Как у всякого оказавшегося на операционном столе, у меня есть последнее на сегодня желание: чтобы в марте у меня не было прокола-прочерка в ведомости, давайте вернёмся к повторной публикации зарисовки о Штарасе. Всё же обидно. Я написал четыре страницы, а дали полстранички.
И ещё маленький привесок.
Чтобы и в феврале не выскочил прочерк, выпишите мне ответы на три письма. А я вернусь, отработаю сполна.
С уважением Анатолий.
Адрес:
Краснодарский край, Белореченск, райбольница, палата № 9.
Надо немножко пояснить.
Уйдя из ТАССа, я вплотную засел за свою трилогию «Мёртвым друзья не нужны».
Официально я нигде не числился на службе, и меня могли за тунеядство выслать из Москвы.
Нужна хоть какая фиговая крыша.
И меня взяли в случайно подвернувшийся «Турист» на должность вольного художника. Я получал только за публикации. Тем и жил. Но чтобы не было перерыва в трудовом стаже, я должен был иметь заработок каждый месяц. Я обязан был постоянно ковать монету. Хоть три рубля в месяц.
Публиковаться каждый месяц невозможно.
И когда у меня не было публикации, мне поручали подготовить три ответа на читательские письма. За три ответа я получал три рубля, спасая тем самым непрерывность стажа.
Такие были тогда порядки.
Будто на три рубля человек мог прожить месяц.
Как воробей.
В больнице мне было не до бритья. Отросли рыжие усы. Понравились. Я без колебаний принял их на свой баланс, с тех пор и таскаю. Как орден.
Не знаю, как я и выжил в Белореченске.
Передач мне носить было некому. Я питался лишь тем, что давали в больнице. Да помогли слегка друговы мандарины.
Кто ж не знает, как скудны больничные обеды? В больнице кормёжка человека обходится в сорок, в тюрьме на против – 69 копеек.
Вышел я из лечебки полуживой.
Я настолько ослаб, что не мог донести даже своего портфеля. Я снял с себя ремень, продел под ручку портфеля и волоком тащил его.
Щель в боку затягивалась трудно.
Под Восьмое марта я приплёлся в Москве в свою поликлинику, и хирург весело подмигнул:
– Там у тебя уже почти ничего нет. Помоги перенести подарки нашим дорогушам женщинам в другую комнату.
Простецкая душа, я помог.
И мой шов разъехался. Образовался свищ.
Я боком потрусил в Мосгорздрав.
Дежурный врач, принимавший меня, расхохотался, когда узнал, с чем я припожаловал.
– Как же велики завоевания столичной медицины, что обычный аппендицит не могут за полгода скрутить! – огрызнулся я.
Меня направили в Первую Градскую.
Первая Градская перекинула в шестьдесят восьмую больницу. И только там умница врач так посекла мой свищ, что мои аппендицитные муки скоропостижно скончались.
А я уцелел.
1972 – 1973
Девочка-праздник
От поцелуев от твоих
И вызревают в поле маки.
Благое Вуйисич
Одиннадцатое января. 1976
Понедельник.
Холодное тоскливое утро.
Ещё темно.