Папанька уже отхватался.
В состоянии готовальни[96 - В состоянии готовальни – пьяный.] полез ночью гулять на пруду по первому зыбкому льду. Был один. Провалился, вмёрз в лёд. Три дня провёл на свежем воздухе в пруду. Вмёрз крепонько, еле вырвали у льда.
Мать молчит.
19-летняя дочка с малышкой на руках жалуется:
– Муж у меня бык с задвигами. Если спросишь, с чего он начинает день, отбомбит коротко: «С безделья!» Только и забот – керосинит да давит подушку.[97 - Давить подушку – спать.] Дольше трёх месяцев нигде не задерживался на работе. Он три раза похоронил мать, восемь раз отца и двенадцать раз меня, жену. Мы с ним не расписаны. Ты не пугайся… Если надо, – смотрит на дочку, – я её покормлю и она у меня надолго отрубается. Мешать нам не будет…
И тут она наливает в бутылочку вина, надевает на бутылочку соску и «кормит». При этом пританцовывает и поёт, гонит веселуху:
– Мы смело в бой пойдём
На суп с картошкой
И повара убьём
Столовой ложкой.
Я плюнул и ушёл.
25 марта
Полёты китайской грамоты
Эта забавка спеклась в те дни, когда наши отношения с Китаем были как ни досадно далеко не сладкие.
Тассовские аппараты в китайском посольстве были отключены.
А в посольство надо было передать важную бумагу.
И поручили это сделать обозревателю ТАСС Николаю Железнову. Молодому провористому кряжику.
Поехал важный Коляк в посольство – дальше проходной не пускают и послание не принимают.
Что делать? Отошёл Коля от проходной метра два и, уныло-философски глядя в сторону, небрежно так, тайком метнул через плечо за забор пакет.
Тут же через тот же поименованный забор тот же пакет прибыл назад, ответно посланный уже каким-нибудь бдительным Ху Дзыньдзыньдзынем, и жабой плюхнулся у Колиных ножек.
Но Коля из тех, кто не допускает, чтобушки кто-то его обошёл.
Коля негордый. Нагнулся.
Взял пакет за уголок и швырнул ещё сильней…
И летал пакетино белой загнанной птичкой туда-сюда, туда-сюда…
Минут десять летал.
Уже выработался ритм. На полёт пакета за забор и из-за забора нужно всего четыре секунды.
И Коля подразинул рот, когда пакет не уложился в четыре секунды.
Нет уже пять…
Нет уже шесть…
Коля в спешке запахнул рот и пошёл-побежал прочь.
И не знает Коля, приняли ли китайцы пакет, или пакет заблудился где, когда летел на чужую территорию через суровый забор московский.
1 Мая
На демонстрации
Китаев втравил меня в демонстрацию. Пришлось идти.
Вскочил в шесть.
Опаздывал. От метро к своей колонне бежал.
Каждому на грудь поцепили по красному банту. Как у Ленина на картинах.
Мы с Сашей Петрухиным несли транспарант «Да здравствует Союз Советских Социалистических Республик!»
Из моего древка выскочил гвоздь.
Саша пожаловался секретарю парткома Пименову, и слесарь сбегал в ТАСС, принёс гвоздь. Починил моё древко.
Мы шли очень медленно. Часами стояли то тут, то там. Хотелось есть. Многие бегали из колонны в магазины. К лоткам с пирожками.
Рядом с нами шли две янгицы. Саша к ним подкалывался и нервно посматривал на часы. Ему надо в роддом к жене. Опаздывал.
Как только прошли мы весело по Красной площади, я поехал домой.
Весь остаток праздника переводил Вишню.
6 мая
Школьное
Под вечер я позвонил Светлане Третьяковой, школьной подружке-толстушке-ух.
Года два назад бежал я на работу. Выскочил из-за угла и чуть не врезался в пухлявку-незнакомку. Поднимаю глаза – Светка!
В нашем Махарадзе я за четыре года ни разу не встретил её на улице. А в Москве – пожалуйста!
Звонку моему она искренне обрадовалась. И кинулась хвалиться новостями.
– Пошла как-то в Пушкинский театр. Знакомое лицо. Я биноклем в перерыв на него. Юра Сергеев? Или не Юра? Подошла. Он! С девчонкой. Учился в инженерно-физическом институте. Хотели исключить. За разврат. Однако дали кончить. С той машуткой куда-то уехал… Ёська Иоселиани служил под Москвой. Женился. Шофёр в канадском посольстве. А как встретились… Иду по улице. Рядом ползёт роскошный лимузин с канадским флажком. Сигналит. Иду. Сигналит. Кричит: «Свет! Что ж ты своих махарадзевских не признаёшь!?» Посадил. Покатал по Москве. Всё рассказал о себе.
– А что с Мачавариани? Если помнишь, я сидел с ним за одной партой.