Стоит как миленький. Не брыкается.
Покидал я мешки, и тяжело повёз.
Со зла он кряхтит.
Но везёт под мудрым моим руководством.
Я бреду-упираюсь рядом. Трудно держу норовистого за рога.
Дорога полилась с горки.
Я изловчился, сел между мешками.
Он сердито потащил.
Даже ветерок у ушей просыпался.
Я на тормоза.
Щелчок.
Или я солидола во втулку слишком напихал?
Я снова на тормоза.
И опять щелчок.
А он тащит всё наглей.
Ну ёпера!
Что было силы, сжал твёрдо руль, нажал ногой на бок передней шины. Не знаю, как и остановил.
– Бандюга с чёрной дороги! Что у тебя с тормозами-мозгами? Убить же мог! Больше я на тебя не сяду!
Он скрипнул:
«Большой печали не будет».
Бредём потихоньку напару. Смирно молчим.
Надоели друг дружке.
Как вдруг новая напасть. Свалился верхний мешок.
Один был на раме, два на багажнике.
Верхний и рухни бугром наземь.
– Или ты спятил? – дёргаю за хохолок чувал. – Кто подсадит тебя на верхотуру? Лежал бы себе и лежал. Так нет, край ему валиться!
Стою посреди угрюмой ночной степи и ума себе не дам.
Ну как я его взопру?
Одной рукой держу велосипед.
Другой пробую поднять мешок.
Слабо?.
Рука болит в локте, силы никакой. И такое чувство, будто она у меня вот-вот отвалится. До того налило усталости.
Кто бы помог?
Нигде ни души.
Только в низине-яме какие-то покорные, смирные нижнедевицкие огни.
Невероятным усилием я всё-таки встащил мешок одной больной рукой.
И медленней черепахи пополз по ночи дальше.
Больше всего я боялся уронить мешок снова.
Ненароком подобралась компания. За веселопедом смотри, за мешками смотри.
Эти друзья готовы в любую минуту свалиться и заночевать в степной канаве.
Ночёвка в канаве им не улыбается, и велосипед норовит удрать от тебя. С горки тянет слоном. Не удержать. В гору же упирается опять, как слон.
Еле-еле пихаю.
С грехом пополам дотолкал я велосипед до нашей калитки. Чтобы открыть её, хотел я на минутку прислонить велосипед к загородке и тут мешки с веселопедом повалились набок. До того я с этой компанией наломался, что усталость приварила руки к рулю, я не мог быстро разжать пальцы, ладясь хоть как-то подправить картинку, и скандально рухнул наземь вместе со всей этой шатией.
Гриша с мамой все видели в окно.
Трудно подошёл братка и жалконько, по-старчески помог мне подняться.
– Проклятуха картошка! – буркнул он. – И бросить жаль. Столько трудов вбурхали! Не знаешь, почём будет на базаре. А то б дешевле прикупить. И жалко на твои муки смотреть… А помочь я тебе не могу… Чувствую, слабый, хилкой на ход. Впервые в жизни не могу я свою картошку сам убрать… – И бессильно хохотнул: – И гарбуза хочется, и батька жалко.
– Что за притча?
– От мамы слышал.
Мы стали вместе перетаскивать мешки в сарай.
– Прижимистый батяня, – рассказывал Гриша, – купил крохотульку арбуз. И режет за столом. Это матери. Это старшей донечке. Это младшенькой… Это… По кругу пришла очередь отца. Но кусок был последний. А за отцом сидел ещё единственный сын. Отец со вздохом отдал свою долю сыну. И тут сын горько заплакал. «Ты чего плачешь?» – всполошилась мать. – «И як же мне, мамо, не плакать? И гарбуза хочется, и батька жалко…»