5 сентября 1991
Трещина
«Ленин везде с нами!»
Эта меловая надпись на задней стенке звонилки[250 - Звонилка – туалет.] у автовокзальчика твёрдо подчёркнута толстой чертой, запряжённой в чёрную стрелку.
Стрелка показывала, где искать ленинские места в Нижнедевицке.
И я пошлёпал, куда посылала стрелка.
Я очутился на площади перед райкомом партии.
У Ленина.
Он стоял в излюбленной позе. С протянутой рукой.
В неё никто не подавал. Одни только голуби. И так много наподавали, что щедро осыпали своими подношениями и ладонь, и рукав, и голову, и бантик в петлице.
И экспроприированная троечка повыцвела, поистрепалась. По всему пальтецу на меридиане пупка белая полоса краски. Кто-то из любви ливанул.
И гордо стоит Ильич, не замечает брачка в своём виде.
Стоит и посылает перстом.
Куда?
По пустырю вниз, поверх плаката на развилке улиц «Трудящиеся района! Внесём свой конкретный вклад в перестройку!» на голый, выгоревший лысый бугор. В тупик.
Мёртвый бугор – это горизонт, перспектива.
А по пути к пустому бугру-тупику двуэтажилась районная почта.
А почты вождь любил. Прям подозрительно обожал.
В семнадцатом он прежде всего что себе умкнул?
То-то ж.
Нижнедевицкую почту строители возводили многотрудно.
С коммунистическими боями.
Сдачу всё откладывали да откладывали.
И партия сказала:
– Скоро круглая дата Октября. Сдать к Октябрю! Это будет лучшим подарком Ильичу!
Строители, естественно, традиционно не укладывались.
Райком-рейхстаг, естественно, стандартно напирал.
И лучший двухэтажный подарок оказался инвалидом.
Репнул посерёдке.
Говорят, в целях безопасности приёмную комиссию не пустили в здание. Велено было принимать дорогой объект на почтительном отдалении. Опять же во избежание дорогих жертв в сплочённой команде комиссии.
Ну, отрапортовали.
Ну, даже открыли почту.
А она тут же возьми и лопни ещё больше.
Как раз у входа.
Трещина, будто молния, от самой крыши пронзила здание до самого низу, упрятывая свой тонкий хвост под фиолетовую, как синяк под глазом, вывеску
Нижнедевицкий районный узел связи
И тогда взяли почту в столбы.
Попарно поставили в четырёх окнах второго этажа. Скрепили столбы накрепко досками.
Дивится народ.
– Или война, – спрашивает меня мама, – что окна закиданы столбами-досками? Затянули трещину картиной… Мал дядько Ленин оказался. Даже трещину не хватило им закрыть. Война-а…
– И без войны лопнула почта…
– Тут, сыно, дело покруче. Почта уже лопнула потом. А попервах ляпонулась гнилуха властёха. Скилько жила она, стилько и воевала со своим народом… В голод вогнала… Ка-ак изнущалась? Ско-оль изничтожила путящего миру? Ответит она за это Богу? Ай нет?
И задумалась вседорогая власть.
И додумалась.
Все эти четыре окна, всю эту двухэтажную хрень закрыли с фасада новой гигантской картинкой Ленина. Не той, где он куда-то коллективно якобы несёт брёвнышко. (Мне иногда мерещится, не то несёт, не то сам на брёвнышке висит-катается…) А той, где он в кепочке и так лукаво машет ручкой:
«Правильной дорогой идёте, товарищи!»
Верх трещины не виден. А низ…
Похоже, трещина твёрдо взяла курс дойти до земли. Казалось, трещина выползала как бы из пятки вождя.
Так вот и скрепили узел связи безразмерной ленинской картиной-полотнищем.
Но грянул коммунистический путч.