Я вернулся с обеда.
– Слушай! – накинулся на меня Медведев. – Где ты полтора часа был?
– Обедал.
– Ты дежурный по книге. Сколько незарегистрированных заметок лежит! Ещё раз столько проходишь – напишу докладную главному, чтоб перевел тебя в другую редакцию.
– Я был 35 минут.
– Надо было сказать.
– Скоро и в туалет по письменной заявке будете пускать?
– Ты не остри. На хрен мне нужны такие работнички.
30 сентября
Рашид Ахметов притащил Новикову заметку. Навис над ним. Вместе читают. Рашид застит свет Артёмову.
– Рашид! – говорит Артёмов. – Хоть голова у тебя и пустая, но свет всё же не пропускает, – и махнул рукой. – Отойди от окна!
Рашид огрызнулся:
– Ты однообразен.
Вернулся с вокзала Медведев с билетом до Тольятти.
– Александр Иванович! – серьёзно говорит ему Артёмов. – Звонил министр автомобильной промышленности Тарасов. Просил, чтоб ты не очень ругал их в своих очерках.
1 октября
Пришла тётя из соседней редакции и просит прикурить.
– У нас, – сказал ей Медведев, – пять мужиков и одна Аккуратова. Только она курит. Но она в отпуске.
– Тоже мне мужчины…
Бузулук хриплым голосом – вчера был в ресторане «Москва»:
– Не понимаю курящих. Особенно женщин. Курящая женщина – это голубой унитаз, которым все пользуются, но который никогда не моется. Не понимаю… Пить… Да!
– Голос где? – строго выговаривает Петрухин. – Пить меньше надо. А Молчанова за глаза называют загибалой. Он написал, что 20 тракторов скоро заменят сто, а Медведев выправил: один заменит сто! Так солиднее.
6 октября
Разгуляй
Медведев в командировке – в редакции разгуляй.
Утро начинается с того, что Сева задаёт программный вопрос Олегу:
– Что такое экстаз?
– Это нам с тобой недоступно.
– А всё же?
– С каждой каждый раз по-новому…
– Тавтологии многоватушко… Как-то трудно укладывается…
– А трудно укладывается потому, что это слово прежде всего пишется неправильно. Надо писать через дефиску. Экс-таз! И сразу всё всем ясно. Это таз, бывший в употреблении.
– Гм, – значительно говорит Сева. – Наконец-то уяснили… А теперь сыграем…
Сева шлёпает в шахматы с Петрухиным и с упоением бахвалится, как он отпускничал в башкирской деревне.
– Грибов смерть! Наломал, нажарил. А утром началось… На три метра против ветра! Знаете ж, гриб да огурец в заду не жилец. Водкой остановил это разгильдяйство.
Саша обыграл Севу, и блаженствующий судья Козулин посматривает на часы.
– Тебе идти? – спрашивает Сева. – Или там мамочка?
– Мамочка сходит.
– Хороши и комары! – хвалится Сева. – В задницу укусит, а болит голова… Очаровашка деревенская житуха. Со мной моя любовь. Надоела деревня – поехали в Уфу на три дня. Потом по Белой и Каме в Казань.
Козулин встаёт уйти:
– Там телефон!
– Подожди! – Сева давит на плечо, усаживает Козулина на прежнее место. – Самое интересное впереди! Билетов на теплоход из Уфы до Казани нет. Бегу к главному речнику. Поддали. Вопит речник: «Высажу весь теплоход, а вас отправлю! Мою броню продали, но вы утром приходите». Пришли. Он пьян, мы пьяны. Всем весело, а двухместных кают нет. Речник своё гнёт: «Теплоход не отпущу, пока вас не посажу!» Побежал он на теплоход, вытолкал одну молодую парочку. В нашем распоряжении оказались сразу две каюты: этих молодых, которых главный пообещал отправить следующим рейсом, и капитана. Мы выбрали капитана. Каюта у него хороша. Не было только мягкого пола. С капитаном была его жена. Керосинили вчерняк! Спали. Кто с кем не помню. Но трагедия. Самые красивые места проходим ночью. Капитан переделал расписание. Все красивые места мы проходили теперь при свете дня. Раза три, когда я был особенно весел, я выходил на палубу и в плавках вёл теплоход по Белой. Охеренно хорошо-с!
Козулин пытается уйти.
Бузулук хватает его и тащит на старое место:
– И не шевелись! Слушай, что Псевдолабиринтович рассказывают и дыши через раз! Ни слова не пропусти!
– Ой, расшалопайничались без Медведева, – говорит Сева. – Витя, друг Козулин, посмотри, какая у нас красивая жизнь! Прочувствовал? А теперь давайте немного поработаем.
Он брезгливо просматривает книгу заметок и выносит свой приговор:
– Говна много, а информаций нет!
Козулин выходит и через минуту возвращается с залихватским криком:
– Ну что, чеканутый народ!? Работаем?