Ведь умный понимает с полуслова.
А.Жуков
«ОН НЕ БОИТСЯ МЕНЯ, Я НЕ БОЮСЬ ЕГО»
У меня на перекидном календаре на столе написано моей рукой:
«Выход к рампе А.С.»
Я вышел и нарвался на открытое партсобрание.
– Товарищи! – докладывал Иванов. – Мы обсуждаем вопрос о кадрах. Не все вовремя приходят на работу. Только РПЭИ в 9.00 всегда на месте.
Я тихонько скомандовал:
– Встать РПЭИ в полном составе. Пусть вами полюбуется Родина и ближнее зарубежье!
– У нас, – продолжал Иванов, – всё муссируют вопрос о возврате к работе по-старому. Бузулук даже написал в партком. Олег утверждает, что работать по-новому невозможно: все прикованы к столам. Выдвинул лозунг «Да здравствует возврат к прошлому!» И мне он пообещал: «Ну, вам поддадут на парткоме».
Бузулук выкрикнул с места:
– Осталось выдать каждому по ружью. Будем охранять историческую пыль!
Председательствующий на собрании Артёмов постно спросил:
– Кто хочет выступить? Первому в прениях можно дать сверх нормы две минуты за храбрость.
Поднялся Шаповалов:
– Мне не понравилось выступление докладчика. Говорил как Нобелевский лауреат. Слишком спокойная тональность. Нет взволнованности. У меня крамольный рецепт. Всё-таки я считаю, что Карфаген должен быть разрушен. От старого надо уходить.
– Верно! – поддержал Артёмов. – Есть условия. Только явный дуралей может не работать. Лишь надо чуть-чуть вздыбиться. Стряхнуть с себя пыль старых привычек.
Саша Петрухин косо взглянул на Медведева и понёс хвост чубуком:
– Не подумайте, что я хочу бить заведующего. Я этого делать не собираюсь. Он не боится меня, я не боюсь его. Отпускает он с такой большой тоской, что не хочется отпрашиваться и идти за материалом. А что здесь высидишь?
Конечно, Медведев тут же откинул шайбу:
– Была мода критиковать промредакцию. Кто её противник, тот и был в чести. За подобную активность Бузулука сделали спецкором.
И тихо.
Желающих толочь воду в ступе больше не находилось. И так уже два часа отквакали. Стали по одному испаряться.
– Что-то поредели наши сплочённые ряды, – пожаловался Артёмов. – Как прорубили. Не уходите… Что-то не выпрямляется наша картина по дисциплине.
Морализаторство никому не нравится. Каждый норовит либо улизнуть за дверь – покурить ли, посплетничать ли – или заняться, не вставая с места, чем-то поинтересней. И скоро интерес всех собирает то, что к красавчику Молчанову подсела рыжая расфуфырка. Пошепталась эта парочка, и дева павой поплыла к двери.
– Кто это? – встрепенулась Люся Ермакова, провожая шикаристочку кислым взглядом.
– Да, Нахапет, кто? – глухо пристукнул Олег кулаком по столу. – Отвечай ёбчеству здесь и сейчаско!
– А! – отмахивается Молчанов. – Так… Решила посоветоваться, стоит ли ей подаваться в журналистику.
– Клещиха прибегала к тебе на партсобрание советоваться?
– А что тут такого?
– А то, – поморщился Олег, – что из-под тебя эта лялька подастся в роддом!
Молчанов раскинул руки:
– Хулиган, а не Бузулук!
12 августа
Грушевое варенье
Мария Александровна показала из окна на рясную грушу в своём саду:
– Толя! Не дай пропасть экой красе! Я груши не люблю. Все они твои. Рви себе, неси на работу кому. Не дай пропасть.
– Это пожалуйста! Я по грушам умираю!
И разлетелся я наварить на зиму грушевого варенья.
Да на чём варить?
У меня в пенале стоит изразцовая печь без плиты. И готовлю я себе на крохотульке электроплитке. Пока стакан воды вскипятишь – год пройдёт!
На электроплитку я поставил четырёхведёрный котёл, доверху насыпал нарезанных груш и варил двадцать шесть часов. Ночь не спал!
На медленном, сонном огне груши хорошо уварились.
Варенье получилось сказкино.
И через пять лет оно будет смотреться таким, как будто только что сняли его с огня.
13 августа
На картошку
Меня вызывает Колесов.
Не Таймыр, не Колыма. А именно вот пан Колёскин.
За что на ковёр? Я ж месяц был в отпуске. Грехов ещё не напёк.