Ей всего-то шестнадцать. В десятом классе. Вот бы уждать год-два. Там бы можно и о загсе заикаться…
Ах, Тирун, Тирун…
Знаешь ли ты, что за пятьдесят лет сердце сокращается 1867 миллиардов раз и перекачивает по всему организму 150 миллионов литров крови? Рядом с тобой я б был согласен и на миллиарды-миллионы покруче…
И завертелась насакиральская кадриль.
Я всех знал в посёлке. Все знали меня. Встретился кто – как не погоришь?
– Толик! Ты помнишь, як танцював Максима? – теребила меня баба Настя Сербина, мамина товарка. – Мы тебя Максимом дражнили. Ты ж был рыжий, як рабочком…
– Может, как председатель рабочкома?
– Хоть председатель, хоть рабочком, а всё одно рыжий був! Куда ни йдэшь – всё в книжечку зырк, зырк на ходу! Молодэць, Тольша-левша! А шо мы? Пьемо, дэрэмось та лаимось. Цэ и вся жизня!
На полдержавы раскинул руки для объятий Борчик Гавриленко. Четыре жены было и всех бил. А пятая стала бить его самого. И доволен! Живут уже семь лет!
Андрюха Попов:
– Ну, расскажи, Толик, про Москву. У меня двое детей. Отправил к тёще. Всё не будут отрывать от моих тугриков на вино.
Жорка Клинков:
– Я всегда шёл за тобой в учёбе. Если б у меня жива была мать…
– Почему ты всегда говоришь с местными по- грузински?
– Ха! Поговори у них по-русски… Эта железка, – постучал ногтем по рулю, – досталась мне трудно. Все же не на чаю парюсь. Подхалимаж – двигатель прогресса!
– Ты буржуй. У тебя две такие дочки-невесты! Скоро придётся покупать двустволку и вести отстрел настырных женихов.
– Я их заводным кривым ломиком…
Вечером затащили меня к Мамонтовым. Со стариком я пас вместе коз. Сейчас он болеет, старуха болеет. Паша с ними живёт. Ей уже сорок. Говорит мне:
– Посоветуй, как тут… Один мне написал… В поезде ему расхвалили меня. Пообещал приехать. Приехал. Такой красивый, молодой. Выпил с отцом по стопке. Не берёт больше. Я, говорит, норму знаю. Уезжать – попросил пять рублей на дорогу. Прощаться приходил в бригаду. Я не пошла провожать. Стыдно. Пация набросилась: «Ти чито!? Такой хороший! Проводи!» И я кинулась за ним вдогонку… Проводила… Деньги прислал. Уехал на Колыму заработать на дом. Говорит, что я ему нравлюсь. Говорит: заработаю на дом и поженимся. Как мне с ним вести себя?
– А стоит рискнуть. Может, судьба? Пусти его ближе к сердцу.
– Да уж пустила… И самой понравилось… А вдруг что тёмное? Ну посоветуй, как быть?
Сорокалетняя женщина просила у меня совета.
Мне было и лестно, и неудобно, и радостно, что ко мне обращаются.
У шофёра Ивана Шаблицкого я засиделся допоздняка, и мать-старуха повела меня на ночлег в их сад за пасекой:
– Здесько всегда спит сам Ванька, як напьеться… Ловкое местушко… И от людэй подальшь, и воздушка чистый…
Место и впрямь царское.
Сенной лежак источал пьянящие запахи цветов летнего луга.
Звёзды подмигивали мне, я подмигивал звёздам и прислушивался к нашему сараю. Он был от меня в каких метрах пяти. После нашего отъезда и наш сарай, и огородик за ним захватили Шаблицкие.
Благостная тишина.
Проснулся я раньше солнушка.
Рядом мирно гудели пчёлы и не замечали меня. Какие воспитанные…
Солнце наполовину выкатилось из-за гор, когда я отправился на наш самый дальний и самый главный огород.
У края деляночки я опустился на колени, припал губами к земле и заплакал.
Я благодарно гладил меленькие комочки и не мог унять слёз.
Долгие годы эта родная трудная земля, политая детским по?том, кормила нашу семью.
Теперь на ней ничего не сеяли, не сажали.
Забросили.
Глухие травы полыхали на ней злым, ядовито-зелёным пламенем. Земля умирала и никому не было дела до неё.
Я прижался к ней ухом и долго слушал её, как врач больного. Земля моего детства была больна тоской по заботе людской.
Уже вечерело.
В газетный кулёк я насыпал тёплой огородной земли, поставил в портфель и виновато побрёл к дороге.
С пригорка я грустно помахал рукой.
Спасибо Тебе, Друже… Прощай…
Две отпускные, южные недели на отходе.
Ещё две недели я побуду у мамы.
Надо помочь убрать картошку, подремонтировать погреб, нарубить дров на всю зиму, завезти угля…
Без дела преть не буду.
5 августа
Вначале – Слово. После много слов…
И, хоть они общения основа,
Та речь, где слов избыток, – для ослов.