Господи! Птичка ещё не обсохла, а рот распахнула с калитку. Дай! Дай то! Дай это!
Не слишком ли рано запросила? И кто в том виноват?
Бывало, тянет бабушка из астронома по сумяке в каждой руке.
Маленькая Лялька выпрямится: ба, на ручки бери меня!
И бабушка берёт.
Лизавета на работу опаздывает – привереду никак в сад не соберёт. Плохие носки, плохое платье, плохая лента! Это не ем, это не хочу, это не буду!
Пожаловалась Лизавета воспитательнице.
Воспитательница и ахни:
«А мы ей цены не сложим. Такая золотуля! Ложки моет, постельки перестилает, накрывает на стол, младшеньких раздеть, одеть… Лялька первая!»
Припугнула воспитательница Ляльку. Если будешь так плохо вести себя дома, буду ставить в угол. В углу вырастешь.
Однако в углу Лялька не росла.
Лизавета плакала от неё, но воспитательнице больше не доносила на свою дочку.
Схватится когда Митрофан за ремень, допечёт – Лялька остудит ультиматумом: тронешь – уйду из дома.
И воспитательный приступ в Митрофане гас.
Лялька быстро усвоила, где, с кем и как вести себя. В саду, в школе – примерная, отличница, образцово-показательная. Дома – сущий вампир со смазливенькой мордашкой. Все ей обязаны, все ей должны. Ей уже мало простых подарков, подавай в золотом исполнении.
– Так тебе золотое колечко? – сухо уточняю. – Золотые часики?
– Мне. – В её голосе дрогнула капризная обида. – Для любимой племяннелли жалко?
– Видишь ли… У меня у жены нет даже простых часов. Отсюда следует, что у меня нет даже филиала Монетного двора. А и будь… Не возьму. Вот пойдёшь, милая племяннушка, работать, станешь ковать монету и покупай золото хоть слитками. Лично я возражать не стану.
– А я у вас и не просила. Это я так… Для связки слов.
Вскинулась Лялька с дивана и холодной, чужой походкой прожгла к кухне.
– Обиделась хитруля, – шепнула мне тихо Люда.
Лялька услышала. Процедила сквозь зубы:
– А ты, наколдованная, закрой калитку и не квакай. Это тебе ничего не надо кроме ведра чернил.
В комнате без Ляльки стало как-то просторней, светлей, уютней.
Всё время жавшаяся ко мне Люда заговорила раскованней.
Я спросил, почему Лялька назвала её наколдованной.
– А! Верьте!.. Она мне рассказывала, что мамка с папкой обещали ей родить братика. А она наколдовала, и они породили меня. Вот она и дразнит меня наколдованной.
– Теперь никого нет. Скажи, зачем ты выпила чернила?
– А так… Мамка целымя днями дома и пишет, и пишет, и пишет… И совсем не видит меня. А мне скучно одной. Я и подумала, если я выпью чернила, ей нечем будет писать, и она бросит писать. Возьмёт меня на коленки, сказку расскажет. Потома пойдёт погуляет со мной.
Бедняжка как могла, так и боролась за родительское внимание к себе.
Конец истории печальный.
Оставшись без чернил, тётя мама кинулась было отхлопать.
Девчонишка успела выскочить на улицу.
На народе Лиза не трогала дочек.
– Теперь у меня внутре вся пузичка синяя. Как небушко…
Надо было уходить.
Но я почему-то медлил. Не уходил.
Почему?
Что меня здесь держало?
Я сидел и думал над этим, и где-то на самом донышке души шевельнулась догадка – я ждал, когда Лизавета или Лялька хоть вспомнят о матери, спросят, ну как она там.
Зачем мне надо было ЭТО услышать?
Не знаю, но – хотелось. А они и не заикались о ней, будто её никогда для них не было.
Я встал идти.
Из кухни вышла Лизавета.
Жестом велела подальше отойти Люде и вгоряче забормотала, словно недолаялась давеча:
– Вот ты говоришь, недура она у меня. Как же недура, если во всех трёх измерениях дура! Перед чернилами я её купала. Попарила мозги, они и пойди набекрень. Выпить чернила – это что! А то… Есть тут соседский шкет, ей ровня. Женька Зубков. Идёт, бывало, в сад, заходит за нашей мадамой. Придут вместе в сад, он её и пальто на вешалку повесит, и сапожки отнесёт на место, и в обед обязательно за столиком рядком, знай все допытывается у нашей мамзельки, а можно я к тебе подвинусь поближе, а можно… У нашей всё можно. С её позволения подвинется он, неминуче одарит припасённой на случай конфетой. Одним словом, это юное дарование записной жених. Мы его так и зовём: жених. Вместе вот теперь и в школу, вместе из школы… Вчера наша чернильная невеста спрашивает меня. Мам, говорит, а как я выйду за Женю взамуж, я должна вместе с ним спать? Конечно, говорю. А она, синепупая, стрижёт дальше: а если я уписаюсь? Хоть стой, хоть падай. Ну что отвечать? Видал, какие заботы жмут ей голову. А ты говоришь…
Я не нашёлся, что сказать, и молча вышел.
Что попусту мять слова?
7
Я ползал на коленях под кроватью, мыл пол.