Планета Крампус. Роман

– И ведь который раз это, – с огорчением вздохнул Махота. – Никак себя побороть не может. Хоть кол на голове теши.

– А я вот тожа… Перед боем весь трясусь… – признался один из слушателей Махоты. – И дождать не могу, коды она, атака проклятушша, начнется. Хуже нет, коды ждешь… Ну, а уж коды началось, тоды все… То ись тоды обо всем забывашь. Чесно слово. Для меня главно – начала дождать. Вот ждать да догонять для меня – хуже нету, – заключил рассказчик.

– А вон тот, – ткнул пальцем в угол вагона солдатик, подсевший незаметно третьим собеседником Махоты, – это наш, свойский мужик, Нахимчук. Тот от предстоящего боя тоже всегда сам не свой ходит. И вроде мужик боевой, прямо рубаха-парень, а вот перед боем найдет уголок поукромней и крестится, и крестится. Знать, на Бога полагается. Убережет, стало быть, он его – надеется.

Рассказчик затянулся цигаркой и закончил:

– И ведь помогает ему Бог-от. Уж в таких переделках бывал, а ни разу даже не царапнуло. Нешто есть он, Бог-от?

– Как знать. Можа и есть, – подхватил второй рассказчик, повествовавший только что, как он ждать да догонять не любит. – У меня мама с тятей верущие. Кажный день утром и вечор молитвы читають да поклоны кладуть… Ну а как без Бога-то жить?

– Так, стало быть, ты и сам веришь в Бога-то? – спросил кто-то из сидящих вокруг.

– Дак как веришь – не веришь… Вот знать ба точно, что он есть. А то все говорять… Молются… Все слова, слова… Можа и есть он, Бог-от. Шут его знат.

На повороте занесенный ветром малый клуб дыма из трубы паровоза уже в который раз заполнил пространство вагона. По вагону раздались возгласы недовольства, матерная брань, началось хаотичное движение.

– Не довезут нас едак-то! – кричал кто-то. – Угорим нахер.

Двое возились с дверью, чтобы раздвинуть ее.

– Ну чего вы там возитесь! Задыхаемся ведь. Копуши.

Но вскоре волнения по этому поводу улеглись. Вагон проветрился быстро. И по новой начали раздаваться со всех сторон доверительные разговоры, воспоминания, житейские и армейские истории.

Справа от двери на нижней полке сгруппировалось до шести человек бойцов. Оттуда слышались шумные взрывы хохота, частые восклицания «Ой, не могу! Ну надо же!» – и неудержимые «Хха-ха-х-а, ггы-ы-ы – ы…».

Алексей невольно прислушался к шумному веселью говорливой кампании. Оттуда неслось:

– А нас на передовую. Нас! Туда! Едритт-т-т т-твою Машку за ляжку… На передок, значит…

Кто-то, слышно было, пытался одернуть говоруна:

– Да тише ты. Чего расхорохорился на весь вагон… Гляди, лейтенант вон…

– А чего, я верно говорю, – ерепенился рассказчик. – Фронты трещат по всем швам, а нас… Нас на передок… Ишь ты!

И с приблатненной интонацией напел:

Родина – мама —
Капризная дама.
На передок слаба.
Похоже, ей труба…

– Хх-а-а…

Алексей, услышав и поняв, чей же это голос, а это был голос Рябова, уже решил пресечь непристойный разговор. Он приподнял голову, оперся руками под собой, чтобы поднять тело, как вдруг услышал:

– Ну-ка ты, заморыш, заткнись! А то тебя мама не узнает, если она у тебя есть. Но, похоже, ты жалкий выкидыш. Какая у тебя может быть мама…

– Че-е? – взвился заводила веселой кампании. – А ну, повтори, че ты щас прошлепал… Кто я?

– Недоносок ты, гнус вонючий… Жалкий выкидыш, – послышался твердый, уверенный голос.

И Алексей, глянув туда, откуда раздался этот голос, увидел человека, еще моложавого, но с военной выправкой, Шелепова Вадима, о котором он буквально вчера услышал от Карташова.

– Ну, мужик, ты подписался. Сам виноват, напросился.

– Я сказал, заткнись, щегол. Или я тебя сейчас сам заткну…

– Ты? Меня? – пошел развязной походкой на мужчину Рябов. За ним двинулось несколько его подельников. – Да я тебя на ремешки порежу, падла! – в руках у Рябова блеснуло лезвие ножа. Он подступал к Шелепову ближе и ближе.

Для окружающих возникший конфликт явился неожиданностью. И многие не решили для себя: кто прав, а кто виноват. И чью сторону занять. И просто наблюдали из любопытства.

– Рябов, прекратить, – наконец, вмешался Алексей. – Дай сюда нож.

– А ты, ефрейтор, засохни. Тут не твоего ума дело, – огрызнулся на младшего сержанта Рябов.

– Что ты сказал? – воскликнул, в свою очередь, Алексей, возмущенный наглостью Рябова.

Но того несло:

– Сказал, засохни. Замочу.

– И эта козява кому-то еще и угрожает! – встал с нар и сам двинулся в сторону Рябова Шелепов.

Тот и не ожидал столь решительных действий от кого-либо, а тем более от этого мужика, – привык чувствовать здесь свое превосходство и безнаказанность, полагаться на безоговорочное повиновение окружающих и помощь дружков.

Но и дружки, стоя за его спиной, оробели.

Шелепов подошел вплотную к Рябову и резким выпадом правой руки нанес тому удар в подбородок. Рябов рухнул на пол. Шелепов поднял с пола нож, выпавший из руки Рябова, и передал его сержанту.

Алексей взял нож, осмотрел его и, произнес:

– Ого! И откуда у них берутся такие ножи?

Шелепов с пренебрежением сказал дружкам поверженного:

– Подберите это говно и положите куда подальше, чтоб не пахло. И вас я больше чтоб не слышал. Ясно?

Лейтенант Одареев со своего места молча наблюдал за происходящим. Он подумал: «Много чести, если мы все возьмемся утихомиривать одного буяна. Достаточно сержанта Боровых». И был весьма удовлетворен конечным результатом. «А с этим Рябовым нужно решать. Иначе мы команду не довезем до места в целости и сохранности».

Алексей вчера вечером сумел поговорить с Карташовым, поинтересоваться его самочувствием и настроением. Карташов по разговору оказался мягким, душевным и незлобивым человеком. Собственно, Алексей его таким и помнил по злополучному для Карташова дежурству. Иначе случился ли бы контакт с немцем, с этим Вилли Кауфманном?

Карташов был парень невысокого роста, крупного телосложения, круглолицый, черноволосый, коротко стриженный, с какими-то замедленными движениями.

– Ну ты, брат, прости, – сказал ему Алексей при вчерашней встрече. – Как-то у нас неловко получилось тогда… с этим немцем.