Планета Крампус. Роман

Подошедшие поздоровались за руку с майором и представились.

– Наш эшелон к отправке готов. Вот, поджидаем пассажиров… – взял шутливый тон майор, – Как только, так и в путь. Паровоз вон – под парами стоит. И для вас вагон прицеплен… И даже два.

– Сколько же пассажиров ожидается? – как самый неосведомленный, поинтересовался Алексей.

– По предварительным данным, тридцать шесть человек, – сообщил капитан Грачик. А сколько доставят – посмотрим.

Заслышалось урчание грузовых автомобилей. К площадке у первого пути подъехали, развернулись и остановились две полуторки с крытыми брезентовыми верхами и легковой автомобиль.

Из легковушки выбрались капитан внутренних войск и старшина. Раздались отдаленные команды. И тут же из полуторок соскочили несколько человек в полном воинском обмундировании, вооруженные кто винтовками, а кто автоматами. Встав по двое на задах грузовиков, они, открыв затворы бортов и опустив их, стали наблюдать за выгрузкой привезенных людей.

Выгрузка личного состава заняла минуты три. Выстроив солдат в колонну по два, старшина повел ее к теплушкам. Капитан двинулся навстречу к группе офицеров, спустившихся с тамбура одного из пассажирских вагонов.

Дождь, видимо, устав накрапывать день-деньской, несколько поутих. Потянул легкий ветерок. Ватага мальчишек и девчонок, задержавшись неподалеку от занятых своим делом взрослых военных, окинув их глазами и что-то обсудив между собой, побежала дальше вдоль путей в сторону вокзала.

Капитан Грачик, по согласованию с офицером, доставившим штрафников, попросил лейтенанта Одареева принять командование этой группой на себя и построить ее перед одним из двух вагонов-теплушек. Что тот и сделал при помощи старшины.

– Ра-а-а-н-н-яйсь. Сми-рр-р-аа! – скомандовал лейтенант.

– Товарищ капитан, – приложив руку к козырьку фуражки и вытянувшись перед капитаном Грачиком, доложил лейтенант, – личный состав боевого пополнения, отправляемого на фронт, по вашему приказанию построен.

– Вольно! – ответил капитан.

Вид у штрафников был далеко не боевой. Стояли кто в чем: на некоторых были накинуты шинели, на других – телогрейки, кто-то стоял в гражданском пиджаке и кепке, кто в гимнастерке и без головного убора…

– Товарищи бойцы! – начал твердым голосом капитан. – Сегодня, сейчас, вы отправляетесь на фронт. Родина позволила вам в предстоящих боевых действиях проявить себя в полной мере. Она верит, что вы мужественно, бесстрашно встанете на ее защиту и будете беспощадно громить ненавистную немецкую гадину. Родина не сомневается, что вы будете твердо и неотступно отстаивать свободу и независимость своей родной земли. Она верит, что вы своей кровью сможете смыть допущенные вами ранее ошибки. Слава нашей советской Родине. Слава нашей родной коммунистической партии. Слава нашему великому товарищу Сталину! Мы победим! Победа будет за нами!

Обе шеренги стояли молча, ничем не выказывая своих чувств по поводу прозвучавшей речи капитана. Но молчание было недолгим. Вдруг кто-то продекламировал:

На фронт нас кинут,
В окоп приткнут…
Тогда уж, Гитлер,
Тебе капут!

– Х-ха-а! – закончил вызывающим восклицанием свою декламацию белобрысый боец в гимнастерке с незастегнутым воротом, приспущенным ремнем и сдвинутой на затылок пилоткой. При этом он подогнул колени и широко раскинул руки.

– Боец Рябов, – обратился к нему капитан внутренних войск, доставивший штрафников сюда, на Смычку, – Прекратите паясничать и приведите свой внешний вид в порядок.

– Ща! – ответил Рябов. И махнул между ног рукой, как бы показывая: да иди ты знаешь куда… Но, осознав, что перегибает палку, Рябов живо занялся своим внешним видом: застегнул как положено воротничок гимнастерки, подтянул ремень, поправил пилотку. Однако эти действия не произвели должного впечатления на старшину. Тот подошел к Рябову раскачивающейся походкой и дал нарушителю дисциплины такую зуботычину, от которой Рябов не устоял на ногах, тяжелым мешком опустился на землю.

– Рано раскудахтался, сука, – надменно произнес старшина.

Тут же тишину прорезал чей-то отчаянный плаксивый голос:

– Я не дезертир! Я не виноват… Меня старшина послал… А там меня и взяли… Посчитали за дезертира. А старшина убит… Не дезертир я…

– Не ссы, соколик, – раздался в ответ другой, более низкий голос. – Тут виноватых нет. Я тоже из плена бежал, а меня вишь как приголубили. Не ссы, прорвемся. Так уж наши судьбы карты разложили… Тут ничего не поделаешь.

Старшина, все еще стоявший возле поверженного Рябова, прищуренными глазами оглядел строй, чтобы выбрать очередного провинившегося. Лейтенант Одареев строго прикрикнул:

– Разговорчики в строю!

Слово попросил начальник поезда. Майор, чуть выдвинувшись вперед, поправил фуражку и начал:

– Товарищи! Вы поедете с нашим поездом. Как вы видите и понимаете – это поезд специального назначения. Это санитарный поезд. Мы едем на фронт, к передовым позициям, где происходят жаркие боевые действия. И где нас ждут раненые бойцы… Но я вот что хочу сказать… По существу. Вагоны, что прицеплены к нашему поезду, не столь комфортны, как прочие пассажирские. Но там, тем не менее, есть нары, есть отхожие места и есть печурки… Хотя сейчас лето, и в них особой надобности нет… Но самое главное – в пути вы будете обеспечены довольно скромной, но горячей пищей. Просьба к вам: берегите оборудование вагонов. Не ломайте и не жгите построенные нары и перегородки. В этих вагонах с фронта будут перевозиться раненые. Помните об этом.

Капитан, в сопровождении которого прибыла для отправки группа штрафников, слова не попросил, а повернувшись к капитану Грачику, вынул из полевой сумки объемный пакет и произнес довольно громко:

– А вот вам все сопроводительные документы: здесь весь списочный состав убывающих на фронт, здесь заключения трибуналов – кому куда и на сколько. То есть – кому штрафбат, кому штрафные роты… Кому на месяц, кому на два, а кому на все три. Ну и… Прошу! – протянул он пакет Грачику.

Тот взял пакет и тут же передал его лейтенанту Одарееву со словами:

– Убери подальше. А сейчас делай поверку и в вагон. Пора выдвигаться.

– А вам, – повернулся капитан к Алексею, – вот эти документы. Вы их передадите подполковнику Смолякову – начальнику дивизионного отдела НКВД.

– Есть, передать документы подполковнику Смолякову, – взяв портфель, отрапортовал Алексей.

– И еще, – сказал капитан Грачик, вновь повернувшись лицом к шеренгам. – Этот артист, как его? Рябов? Боец Рябов, выйти из строя!

Попритихший, без былого удальства, Рябов сделал пару шагов вперед.

– Рядовой Рябов, объявляю вам два наряда вне очереди. Во-первых, за номер антихудожественной самодеятельности, во—вторых, за неуставное поведение в строю. Лейтенант Одареев, в случае, если эти два наряда не окажутся реализованными на пути следования группы до места, прошу передать командованию, в чье подчинение поступит рядовой Рябов, эти наложенные на него взыскания.

– Есть! – коротко ответил лейтенант.

И вот над пустынными путями Смычки разнеслись звуки поверки.

– Афанасьев… Я! Артюхов… Я! Бояринов… Я! Бабаян… Я! Карташов… Я!

Алексей, услышав эту фамилию, напрягся. «Да это же… – вдруг словно обожгла его память. – Да это же, похоже, он, тот самый охранник… Что с немцем тогда… Вот бедолага…». И, повернувшись в сторону шеренг, начал внимательно всматриваться в лица штрафников. „Ну точно, вот он“, – воскликнул про себя Алексей, встретив глазами знакомое лицо. – Вот ведь, не повезло парню из-за ерунды. И вроде бы и не виноват… Ну надо же!».

Отъезжающие заняли места в вагонах, паровоз дал протяжный гудок, оповещая всю Смычку, вплоть до привокзальной территории, о своем отъезде из Нижнеруднинска. Между путями остались стоять два капитана, старшина и четверо бойцов с винтовками и автоматами.

12

Пошли вторые сутки, как поезд покинул Нижнеруднинск. Он шел по просторам России, то выжимая из своего железного нутра все силы, шумно стуча колесами на стыках рельс и рассеивая за собой клубы дыма, то выстаивая на железнодорожных узлах, подолгу дожидаясь заветной команды: «Путь открыт!».

Все тридцать шесть, а точнее, тридцать восемь человек, если считать еще и сопровождающих, оказались размещенными в одном вагоне, примыкающем непосредственно к локомотиву. Последний вагон шел порожним. Только лейтенант Одареев да Алексей знали о том, что там хранилось стрелковое оружие.

Сразу вооружать отправляемых на фронт штрафников поостереглись. Но оружие прихватили. И часть обмундирования, которое тоже находилось там же, во втором вагоне.

Над поездом обрывками синело небо, то тут, то там проглядывавшее сквозь рваные облака. Изредка землю баловало своим нечастым появлением солнце. Тогда загорались нежной зеленью поля и луга, рассыпались серебром поверхности речушек и озерец, исчезали таинственность и непроглядность густых лесов.

И чем скорее приближался поезд к конечному пункту своего следования, тем больше ощущались и нетерпение, и тревога среди вынужденных его пассажиров. Все томились ожиданием неизвестного будущего. Что оно несет, каким оно будет? Сутки назад разговоры в вагоне имели непринужденный, развлекательный характер: звучали из разных уст смешные и часто непристойные мужские анекдоты, забавные байки, правдоподобные, но затейливые истории, вызывавшие всеобщий смех и оживленные обсуждения. А сейчас разговоры стали много тише, охватывали только небольшие группы слушателей и рассказчиков. И темы этих разговоров отражали неуклонно приближающуюся боевую реальность.

– Я говорю дружку, Алехе, значит, – это рассказывает двум своим напарникам рядовой Махота, тот самый «не дезертир», что выступал в строю перед вагонами, – ну, че ты трясешься! Выкинь, говорю, глупые мысли из башки. В бой надо, говорю, идти без этого, говорю… Без всяких надумок ненужных в голове. А ты трясешься, говорю… Убьют, боюсь… Не надо об этих вещах думать вообще, а то точняк кокнут.

– Ну и точно, – Махота прокашлялся в кулак. – Командир закричал: «За мной, вперед!». Рота поднялась в атаку… Ну и Леха, понятно, тоже «Ура!» кричал. Но недолго. Зацепило Леху. Благо не насмерть.