Он снова начал попытки поцеловать её. Это было похоже на непрекращающуюся войну. Хант цеплялся к ней, а она пыталась вывернуться из его рук, но то и дело замирала, ощущая то его горячие губы, то пластины его доспехов через одежду.
– Послушай, я не стану этого терпеть, – высказалась она, когда стало ясно, что она может или продолжать увиливать, или сдаться, но никак не победить. – Ты хоть понимаешь, насколько больно делаешь мне, когда так хватаешь?
– Боги, как же я хочу убить эту женщину, – проговорил Хант. – Я ненавижу тебя, Берилл. Ненавижу. Чем дальше, тем сильнее.
– А. Ну прекрасно. Но… я не понимаю…
– Ты в чувствах вообще не разбираешься, да? Тогда не воспринимай мои последние слова всерьёз. Считай, что ошибся. Мужчины ненавидят, когда им отказывают в самом элементарном.
– Для меня это не элементарно.
– Я понял. Сегодня все это поняли.
– Так ты тоже знаешь про цвета эмоций крылатых?
– Знаю, что когда ты злишься на меня, твои глаза алеют. Это красиво и мне жаль, что это плохо.
– Бедняжка, – с полным безразличием в голосе отметила Берилл. – Однако отпусти меня.
– Берилл.
Он точно хотел сказать что-то ещё, но слова опять где-то застряли.
"Ну не может же быть, чтобы ему просто нравилось произносить моё имя?!"
– Да, меня зовут Берилл. А ещё я знаю, мы оба знаем, что меня надо отпустить.
– Ещё немного.
– Не стоит. Зачем?
– Потому что мне нравится, – в нём просыпалось раздражение, но мгновенно стухло. – Берилл. Берилл.
– Господь Единый.
– Берилл.
– Ты с ума меня сведёшь. Может быть, ты сам немного безумен? Хватит бестолку повторять…
– Я…
– Опять. Ещё раз произнесёшь моё имя просто так, и я тебя ударю.
– Ручки не поцарапай.
– Мечом.
– Да ты не знаешь, как его призывать.
– Этому учат в два года.
– Так рано?
– Проще, когда ребёнок знает, что такое призыв меча и даже сонный не перепутает его с ложкой, когда садится завтракать.
– Как такое возможно?
– Для меня в перевёртышах тоже многое является загадкой.
– Что, например?
– Тело. Вы двигаетесь пластично, но тверды. Как это возможно?
– Не знаю. А почему вы, крылатые, такие лёгкие и мягкие, но не разваливаетесь при каждом шаге?
– Из-за множества поддерживающих мышц и из-за того, что кость – очень пористая, а местами вовсе полая. Мы прибыли. Наконец-то.
– Тебе так неприятно быть со мной?
– Нет, принц. Но сейчас ты делал две раздражающие вещи: первое – заставлял меня говорить то, что и так сам мог бы узнать из книг, а второе – бестолку повторял моё имя. Кроме того, время, потраченное на весь этот вечер, я могла бы посвятить делу.
Наружу она выскочила первая. Жаль, экипажи въезжают сразу в крытую часть двора надземного предела. Здесь не видно неба. Жаль.
– То есть то, что я поцеловал тебя, не считается раздражающей вещью? Берилл.
– О, снова это. Моё имя, – она обернулась и посмотрела на перевёртыша.
– Я буду повторять его столько, сколько захочу.
– Пожалуй, ты не выживешь, Хант.
– Ты смотришь на меня, обращаешь на меня внимание, когда я говорю твоё имя. Потому я буду говорить его.
– Это не самый лучший способ привлечь меня.
– Так скажи, что мне сделать.
– Ошибка. Роджер Кардиф никогда бы не попросил женщину о таком.
– А ему и не требовалось. Насколько я слышал, леди влюблялись в него, едва он входил в зал.
– Бред. Такого никогда не было, – засмеялась Берилл. Роджер Кардиф приходился ей племянником и рос у неё на глазах. Он не был каким-то особенным. – Это полная чушь.
– Тогда ты наверняка знаешь, почему… почему Шерил Чедвик…
– Отказала ему? Потому что прошло только пять лет со смерти её мужа. Она ещё любила старого принца Макферста.
– Как можно любить так долго?