Сеньорита Удача. Игра Случая

– Сын мой… Эстебан… Я везу мощи Святого Томаса… в Сантисима Тринидад… Передай их… в церковь Святого Томаса… Они в каюте… в рундуке…

– Хорошо, падре… – мужчина нахмурился и бросил нетерпеливый взгляд на берег. Там уже собирались зеваки, но доктора, видимо, еще не нашли.

Индейцы все так же неторопливо подводили судно к деревянной пристани.

– Мне нужен священник… исповедаться… – прохрипел отец Бенедикт и снова взвыл от нечеловеческой боли.

Эстебан встал во весь рост и, сложив ладони рупором у рта, закричал людям на берегу:

– Священника сюда! Срочно! Он умирает!

Кто-то припустил в сторону виднеющейся церквушки.

Судно неуклюже ткнулось в деревянный причал.

– Потерпите, святой отец…

Но тот уже бился в предсмертных конвульсиях.

Наконец показались доктор и священник. За ним бежали несколько хорошо одетых горожан, видимо, члены городского совета. Самым первым был местный коррехидор[28 - Коррехидор – управляющий в испанском поселении.].

Они выстроились в очередь, чтобы по трапу перебраться на борт.

Одного взгляда на раненого иезуита хватило священнику для того, чтобы понять – дело плохо. Он скорбно качнул головой и сделал знак окружающим, чтобы его оставили один на один с умирающим. Доктор повернулся к собравшейся на берегу толпе и развел руками, давая понять, что его помощь уже не нужна.

Люди начали креститься и читать молитвы.

К Эстебану, который стоял у борта, подошли коррехидор и стражник городской тюрьмы Пабло.

– Что произошло? Кто вы, сеньор? – спросил глава городского совета, внимательно глядя на незнакомца.

Мужчина поправил плащ-серапе и вместо ответа указал на воткнутые в деревянные борта индейские дротики.

Пабло и коррехидор взглянули на них, затем на бьющегося в агонии человека. Похоже, тот умирал от «травы». Так прозвали один из самых страшных индейских ядов, которыми пользовались дикие племена для смазывания наконечников стрел и дротиков.

Местные индейцы, живущие по побережьям Параны, давно не имели такого оружия и не осмеливались нападать на белых, опасаясь карательных экспедиций. Но иногда к реке спускались горные племена и те, кто жил в непроходимых лесах, куда колонизаторы ещё не смели сунуться. Он них случалось немало бед.

– Меня зовут Эстебан Корейос, я – рулевой на судне, – сказал мужчина. – Иезуитская миссия из Асунсьона направлялась в Буэнос-Айрес. – он чуть запнулся, словно бы подбирая слова: – Я с этой миссией.

– Но вы не монах… Где… святые отцы?

– Мы подошли слишком близко к берегам… Индейцы… Сейчас вы видите всех, кто остался в живых, – Эстебан широким жестом обвел рукой краснокожих. – Матросы могут подтвердить мои слова.

В это время священник, который занимался раненым, поднялся и громко сказал всем, кто мог его слышать:

– Господь принял его грешную душу.

Все перекрестились. К удивлению Корейоса окружающие дружно опустились на колени и стали молиться. Несколько удивленный всеобщим благочестием, Эстебан последовал общему примеру.

– Отец Бенедикт умер. Что же вы намерены делать дальше? – спросил у рулевого коррехидор чуть позже.

– Я должен выполнить его миссию до конца. Насколько я знаю, в Санта-Фе для него из Кордовы должны были доставить вино, – произнёс Корейос спокойно. – Я намерен забрать его и отвезти по назначению, в Буэнос-Айрес.

Он лгал. Про то, что иезуиты должны были получить в этом городе бочки и увезти их на продажу, на судне секретом не было ни для кого. Эстебан знал, что испанцы не будут разговаривать с индейцами в силу предрассудков. Единственный белый человек, кто остался в живых на галере[29 - Галера – парусно-гребной корабль, преимущественно военного назначения. В широком смысле употребляется для любых судов подобного типа, в том числе и перевозящих грузы.] – это он. Это значило, что переговоры будут вести только с ним.

Хитрый рулевой смекнул, что раз святые отцы не могут предъявить теперь права на доставленный из Кордовы товар, можно попытаться хитростью добиться погрузки его на судно и перепродать к собственной выгоде.

– Там, в рундуке, есть кое-какие долговые расписки по этому поводу. Я могу принести.

Получив утвердительный кивок головы, Корейос бросился в каюту. Он понимал, что рискует, так как по бумагам получателем вина значился покойный отец Бенедикт.

Коррехидор между тем сильно озадачился. Он не знал, следовало ли вино отдать рулевому или стоило оставить его до нового приезда святых отцов? Но Асунсьон мог прислать новое судно через месяц или два, а то и позже.

– Куда вы повезете бочки? Знаете ли вы, кому оно предназначено? – подозрительно спросил Эстебана Пабло, когда глава городского совета читал долговую расписку.

– Как куда? В церковь Святого Томаса в Буэнос-Айресе, – не моргнув глазом, соврал рулевой. Он не стал уточнять, что о существовании этой церкви узнал незадолго до кончины отца Бенедикта.

Коррехидору ответ показался убедительным. Он не смел препятствовать делам католической церкви после показательной казни Отвиля.

– Хорошо, сеньор. Я передам вам бочки, – сказал он важно.

Эстебан серьезно кивнул и бросил взгляд на умершего.

«Простите, отец Бенедикт. Вам это вино все равно больше не нужно, а мне требуются деньги!» – подумал он.

Через несколько дней, после того, как иезуита похоронили, судно, груженое бочками с вином, шло в сторону Буэнос-Айреса. Ветер в парусах и течение способствовали быстрому продвижению. Индейцы, обученные иезуитами, прекрасно знали фарватер реки.

Эстебан лежал в гамаке в небольшой каюте, которую раньше занимали святые отцы, и смотрел в окно на огромное звёздное небо с широкой полосой Млечного Пути. На востоке уже светало, но мужчине не спалось. Он никак не мог поверить в случившееся.

Несчастье, произошедшее в пути после нападения дикарей, привело к тому, что у этой галеры не осталось хозяев. Точнее, они были, но далеко, в Асунсьоне. Ему никто на судне не возразил, когда он назвал себя капитаном. Мнение индейских матросов не принято было принимать в расчёт. Они знали своё место в мире белых людей.

Мужчину раздирали противоречивые чувства между долгом, страхом кары небесной и жадным желанием обладать свалившимся на голову богатством.

Суда стоили очень дорого. В Парагвае цены на них были значительно ниже, так как иезуиты не строили больших морских кораблей. Зато леса и дешевой рабочей силы у них было предостаточно. Они создавали небольшие, удобные судёнышки для каботажного плавания[30 - Каботажное плавание – это прибрежное (побережное) плавание, чаще всего в пределах одной страны] по реке и заливу Ла Плата.

Вернуть галеру обратно? Снова работать за гроши?

Никто не знал, как Эстебан мечтал о собственном корабле! Но откуда взять денег младшему сыну небогатого землевладельца?

И вот – удача. Двухмачтовая галера в его власти, а сам он лежит в гамаке капитанской каюты.

Что делать дальше? Река – не море, на ней долго не скрыться. К тому же это судно не предназначено преодолевать океан. Даже военные галеры изначально создали специально для Средиземного моря. В Новом Свете их почти не использовали, за исключением мелкого Карибского моря, и то редко.

Корейос знал, что за присвоение имущества иезуитов ему не поздоровится. Его могут отлучить от церкви, если святые отцы узнают, что он завладел их судном.

Мысль о том, что можно расстаться с галерой сводила мужчину с ума, словно бы он терял дорогую возлюбленную.

«Моя!» – ласково думал он, покачиваясь в гамаке и касаясь пальцами досок обшивки.