Забытые

Молча извиняясь, Саймон сначала смотрит на меня, потом медленно разворачивается к говорящему. Оборачиваюсь тоже. В окружении личной охраны там стоит старый канцлер. Меня он намеренно игнорирует, не считая нужным даже просто поздороваться. И это взаимно, вопреки всем хорошим манерам, которые мне прививали восемнадцать долгих лет.

– Господин Штерн, – с ироничной усмешкой дядя кивает, изображая поклон. – Я надеялся, вы оперативно займётесь петициями беженцев и останетесь на рабочем месте в такое лабильное время.

– У меня для этого есть специально обученные люди, – канцлер хищно скалится, излучая жгучую ненависть. – Чтобы подтирать за вами, пришлось расширить госаппарат. Прежним составом не справляемся.

– Нам обоим известны ваши огрехи. Не стоит приближать конец своей карьеры, Герман.

От фамильярного обращения Штерн едва не впадает в бешенство. На его лице играют желваки, в глазах пылает злобный огонь.

– Не стоит забывать, кто правит этой страной.

Зловещему предупреждению дядя только усмехается. А затем склоняется к канцлеру и еле слышно шепчет на ухо:

– И кто правит вами.

Глава правительства сначала зеленеет, потом бледнеет и, резко развернувшись на каблуках, стремительно уходит. В полном недоумении перевожу взгляд с удаляющейся спины на задумчивое лицо Сеомана. Не желая вдаваться во «взрослые» дела, наконец-то достигаю бара и залпом осушаю пару стаканов вкуснейшей прохладной природной воды.

«Дорогая, извини, я вынужден тебя покинуть. Уверен, ты не будешь скучать.»

Коротко поцеловав меня в щёку, дядя уходит. Оставшись в одиночестве, разочарованно вздыхаю. Не для этого я променяла личное время на светский раут!

Снова наполняюсь решимостью довести начатое до конца. Маркус должен полностью убедиться в бесполезности общения с легкомысленными дамочками. Снова шарю взглядом по всем женским компашкам, какие могу разглядеть со своего места. И снова безрезультатно.

Где, чёрт подери, мой славный брат?!

Глава 5

МАРКУС

Окончания польки я так и не дождался. Женская навязчивость и сплошное жеманство отбили всё желание танцевать. Улучив момент, я незаметно ретировался в сад.

Последнее, что видел на паркете, – как Сеоман ловко подхватил Аврору и увлёк её вглубь бального рисунка. Даже издалека я ощутил её радость. Правда, не понял, чему она так сильно обрадовалась: смене партнёра в общем или пришествию Сеомана в частности. Хотя, признаюсь, любой из вариантов неприятно колет честолюбие.

Аврора – самая близкая мне душа. Мы с младенчества проводим всё время вместе. Я уже настолько привык к её присутствию, что не могу вообразить, как может быть иначе. Даже бесконечные перепалки не способны надолго развести нас в стороны и настроить друг против друга.

Но в последнее время всё чаще замечаю, что сестрина дружба с Сеоманом вносит в наше единение какой-то разлад. Я стал чаще злиться на сравнения с ним, чаще позволять себе язвительные высказывания об их отношениях. Я вообще стал каким-то нервным и придирчивым. А после вальса меня и вовсе накрыла волна жутчайшего раздражения.

Что происходит?

С дядей я ладил всегда. Если посмотреть объективно, за все годы я провёл с ним времени гораздо больше, чем Аврора.

В нашей семье уделяется особое внимание развитию воинского мастерства. Отец начал с раннего детства воспитывать в нас силу тела и крепость духа. Ненавязчиво просвещал о взаимодействии энергий, приучал к ручному труду, учил наблюдать и мыслить системно. Взрослея, мы освоили навыки рукопашного боя, фехтования, обращения со всевозможным оружием. Мы научились управлять Эфиром и использовать его на пользу себе и окружающим.

Но со временем публичность стала занимать у Виктора слишком много времени, и обязанность по взращиванию элогимов-воинов, легла на тренеров и наставников. Лучшим из них, по моему мнению, стал Сеоман. Сломав стереотипы, нарушив стандарты, он снёс границы дозволенного и расширил рамки моих возможностей.

В отличие от тренеров-людей, дядя наглядно показал, как сражаться в унисон с вихрями Эфира, извлекая из них максимальную мощность. Он научил оценивать противника одним эфирным взглядом – различать его сильные и слабые места на тонких уровнях, видеть намерения и предугадывать манёвры. В бою он приучил не делить приёмы на «честные» и «подлые», а трезво оценивать шансы на победу и действовать согласно приоритетам.

Однако, за годы тренировок, ни мне, ни Авроре так и не удалось ни разу одержать победу в поединке с ним. Сеоман Колиньяр – противник в высшей степени непредсказуемый и чрезвычайно изобретательный. Он окутан одному ему известными хитросплетениями энергетических блоков и полностью закрыт от считывания эфирных вибраций.

Даже предположить не могу, что способно пробить брешь в его защите. Но от этого стремление одолеть наставника становится только более настойчивым.

Как и желание отобрать у него внимание Авроры.

Вечер уже погрузился в глубокие сумерки и подёрнул всё тёмными щупальцами. Шагаю по садовой дорожке от особняка, горящего ослепительными огнями, в темноту и тишину. Ловлю себя на диковинных мыслях. Я никогда не смотрел на сестру как на девушку. Компаньонка, напарница, сообщница, единомышленница – она всегда была для меня побратимом в юбке. Но сегодня…

Что-то произошло.

Обернувшись, я увидел перед собой привлекательную даму с обаятельной улыбкой, разящую великолепием в самое…

В самое что?

И при чём тут Сеоман?!

Останавливаюсь у питьевого фонтанчика. Хочется есть. Мысли об изысканных кушаниях, оставшихся на столах в бальном зале, только будят раздражение. Незаметно набить желудок сейчас точно не получится, да и лицезреть счастливое лицо Авроры в паре с Саймоном не хочется вовсе.

От досады решаю напиться холодной воды и умыться, смыв странные измышления.

Склоняюсь над полной чашей. В водяном зеркале отражается лицо обиженного подростка. Таким я помню себя в двенадцать лет, когда впервые дядя развёл меня на ристалище, и на глазах всех домашних я позорно улетел в бассейн. Тогда в глупой неудаче я обвинил Вселенную со всем её содержимым и упорно пытался убедить себя, что за посмешище в моём лице ответственен Саймон. Благо, что влияние отцовской мудрости помогло понять, насколько я заблуждался.

Урок усвоен. А мне уже, слава Вселенной, девятнадцать.

Ответственность за всё, что со мной происходит, лежит исключительно на мне. И только мне подвластно изменить всё, что меня не устраивает.

Тем более, что прекрасная половина собравшихся в особняке позади считают меня суперзвездой. И не безосновательно.

Так что же меня не устраивает?

Пристально вглядываюсь в отражение, чьё выражение лица меняется также быстро, как и мысли в голове. Высокомерный взгляд, сардоническая ухмылка…

Внезапно наступает прозрение: в окружающем нас цепляет то, что по каким-то причинам мы не можем разрешить себе. Я не могу позволить себе быть Авроре кавалером, не братом. А Саймон может. И спокойно опускает роли дяди и наставника. Причём не только сегодня.

Почему?

Рефлексию неожиданно прерывает возмущённое:

«Маркус, где тебя носит?!»

Несмотря на недовольный тон, вопрос возбуждает радость.

Выдерживаю довольную паузу, представляя, как Аврора злится и смешно морщит лоб.

«Там, где дум прекрасных сладость,

Где очей блестящих радость,

Тишиной хранимый сон,

В темноте скучает он…»[2 - Стих автора]