Мертвый город Петра

– Что там? Гостинец от Петра?

Настроение у нее явно улучшилось, она буквально порхала по комнате, внезапно захотелось надеть ожерелье и украсить прическу цветами. Марта трепетно сняла крышку и удивленно посмотрела на платье. Темно-красное, с камнями и подвесками, словно с него стекали капли крови. Жуткая вещица. Марта посмотрела на карточку, вложенную внутрь и вновь велела прочесть:

– Вы также прекрасны, как свежее яблоко, но всегда ли хватает одной красоты? Граф, – с выражением продекламировала горничная, немного гордящаяся тем, что, в отличие от хозяйки, грамоте обучена. – Граф вам и фрукты прислал, – припомнила она. Велите подать?

– Нет! – воскликнула Марта. – Выбрось! Выбрось все!

Горничная привыкла не обращать внимание на глупые указы господ, а потому платье забрала и припрятала в шкаф до лучших времен. Нечего такой лепотой разбрасываться. А фрукты, коли уж взбалмошной Скавронской они не по душе, разделила с домовой прислугой. На том историю и позабыли.

Глава 5. Город в Nowhere 6

Петру нравилось присутствие в его жизни странной Лариски. Она виделась ему иностранкой. Сколь бы хорошо она не излагала мысли на русском, душа у нее была странницы. Дух у нее был мятежным, а душа рвалась к тем горизонтам, о коих помыслить многие не дерзнут. Да, складный разум у нее был. Лариска любила Отчизну, но много странствовала и была готова принять необходимость перемен. Да взять хоть ее отношение к платьям. Едва ли ее можно представить супругой, матерью, едва ли ее можно запереть в тереме.

А еще царь верил в провидение. В окружении его, несомненно, было множество достойных мужей, разделявших его желание реформировать и преобразовывать, были и те, кто с большой охотой учебе себя отдавали. Но вот в Ларисе Константиновне он нашел нечто иное. Как это объяснить? Он видел в ней себя.

Большую часть времени задумчивая и печальная, несущая траур по неизвестному прочим человеку, стоило ей погрузиться в работу или занятие какое новое, она тотчас преображалась, словно оковы сна с себя скидывала. Для нее не было различия чему учиться. Она была открыта всему: языкам, ремеслам. Активная и увлеченная, Петр сперва подумал, что именно такая царица нужна новой России. Свободная и бесстрашная. И все же быстро спохватился, что такую бабу едва ли сможет сам удержать в узде.

На мгновение Петр оторвался от внимательного изучения того, как идет штурм крепости – единственного, что отделяло его от столицы мечты. Царь перевел взгляд на Лариску, который Алексашка с видом великого знатока демонстрировал, как работает мушкет. Лицо у Ларисы Константиновны было страшно недовольное. Она напоминала надувшегося карапуза, которому в церковной школе разъясняют непонятные слова, а карапуз в книгах ученых желает видеть совсем иное.

– Что ты смурна так, Лариска? – обратился к ней Петр. – Али жалеешь о решении своем с нами воевать?

– Не в том дело, – она забрала у Меншикова мушкет, словно проверяя его вес. – Я все огнестрельное оружее уже, кажется перетрогала! И эти ваши фузеи и вот это… – она брезгливо поморщилась. – Тяжело страшно, не для женской руки!

Петр прыснул со смеху:

– К чему же женской руке такое орудие?

Лара надулась пуще прежнего. Где этим мужикам понять, что она так отменно стреляет, что наличие более сподручного орудия упростило бы жизнь всем.

– Руки Ларисы Константиновны ко всему за что взгляд зацепится способны тянуться, – усмехнулся Меншиков.

– Ох, Александр Данилович, не вам мне в вину ставить… любознательность, – лучезарно улыбнулась Лара. – А вообще, – она отложила неподъемное орудие, – я просто привыкла, что всякое дело дается мне легко, а с этими вашими оружиями… Ах, как бы мне хотелось взять пистолет одной рукой! – она подскочила на ноги, убрала одну руку за спину, пальцы на другой сложила пистолетиком, а затем приставила к самому сердцу Петра: – Пиф-паф!

Сашка смотрел за Ларой с неподдельным интересом, но старательно изображенным равнодушием. Она не настоящая. Она одна из актерок, которых часто можно повстречать на ярмарках и базарах. Чисто скоморох. А между тем, не стоит пренебрегать чужой странностью и легкостью. Не ему ли самому пророчили место придворного шута?

Не почувствуй тотчас Меншиков острую боль в руке, он бы наверняка дошел в своих размышлениях до вывода, что Лара их всех погубит. В конце концов, любой мужчина, достаточно близко с ней знакомый, приходил именно к такому заключению.

– Осторожно! – закричала Лара, отпихивая Петра от острого клинка нападающего.

Очевидно, пока компания отвлеклась на невероятно важное обсуждение огнестрельного оружия, вражеские лазутчики успели пробраться в лагерь.

Под покровом предрассветных сумерек, они успешно убили гвардейцев, оставшихся охранять государя. Меншиков нашелся первым. Здоровой рукой он выхватил саблю и рубанул по обидчику. Алексашка остался с царапиной, а нападавший без руки.

Лара быстро вышла из ступора. В моменты опасностей она не замирала, а бросалась в бой. Она была готова на все, лишь бы сожалений о несделанном не оставалось. Со всей силы Лара ударила ногой в живот шведскому лазутчику. Шпилька предательски вылетела из прически и тяжелые золотистые волосы разлетелись по плечам, чем тут же воспользовался еще один нападающий и со всей силы дернул ее за длинную прядь. Лара вскрикнула и едва устояла на ногах. Саша сделал один верный выпад и убил обидчика.

– Вам стоит что-нибудь сделать с волосами! – раздраженно заметил он.

Лара поджала губы и выхватила короткий кинжал, приколотый к поясу. Быстрее, чем Петр или Саша поняли, что происходит, она уже собрала волосы и отсекла их. Короткое облегчение. Словно груз прошлого, золотая копна упала на землю, освободив свою владелицу от сожалений.

– Что? – будто сама не поняла, что именно сделала, спросила Лара и этот же клинок всадила в глаз шведу.

Да, за эту бесстрашную решимость Петру и приглянулась странная девушка. Она была олицетворением тех идей, которыми он жил. И если прежде мог еще усомниться в ее верности, то теперь – сомнений не было. Такие люди, как Лариска, построят Россию будущего. Те, кто не сомневаются, те, кто решают быстро и действуют верно.

– Если мы отобьем крепость, здесь возведем и город, – отдуваясь произнес Петр, убедившись, что отряд, посланный по его душу, разбит.

– Мой император, – Лара прислонилась к его плечу, как уставший путник прислоняется к раскидистому дубу, – здесь быть столице.

И так, на возвышенности, они стояли втроем. Три молодых и сильных человека, которые не знают, что могут чего-то не суметь. Над будущей столицей великой империи вставало холодное северное солнце. Вдали грохотал бой. Еще пара мгновений и царь с его верными соратниками ринется туда, где быть его мечтам.

Меншиков пошатнулся и рухнул на землю.

– Господи! – воскликнула Лара и также быстро опустилась рядом с ним. – Его же ранили! – она быстро подняла испуганный взгляд на Петра, но тут же собралась. И забормотала себе под нос что-то невнятное.

Методично, словно делала это много раз, Лариса Константиновна стащила с Сашки мундир, своим коротким кинжалом, поморщившись, отрезала лоскут его рубашки. На миг замерла и стащила с себя пояс. Затянула его под раной.

– Есть вино или еще что?

Петр, словно снова был мальчишкой, бросился к столу, схватил початую бутылку. Он боялся за жизнь Алексашки, ведь не было у него теперь никого ближе и роднее. Верный друг, порой, куда ближе кровных родственников.

Закончив медицинское дело, Лара откинулась на спину и развалилась прямо на земле. Кто бы мог подумать, что самым лучшим решением за всю ее жизнь, будет решение пойти учиться водить в XXI веке.

***

По мрачным сеням разносилась не менее мрачная музыка. Если бы сейчас кто угодно заглянул в старый заброшенный терем, некогда блистательный и сказочный, сейчас бы точно ощутил себя в кошмаре. На самой окраине Москвы обосновался темный маг. Об этом было известно каждому, но не всякий в это верил. В любом случае, никому не было доподлинно известно, кто именно приобрел гиблое место, в котором, по многочисленным уверениям крестьян, обитали души неупокоенных хозяев терема.

Несмотря на то, что у дома хозяин появился еще до поста, с наступлением лета, место не стало более обжитым. Быть может и на клавесине играл не человек, а призрак.

Скрипнула входная дверь, а затем и половицы. Кто-то спешил в барские комнаты. Ефимия замялась, поняв, что господин на ее появление никакого внимания не обратил. Она знала, что граф приходит в ярость, когда его отрывают от музицирования. А у Ефимки кровь стыла от этих жутких звуков. Отчего не могла она отыскать работу в нормальном доме, у нормальных хозяев?

В тоску ее вгоняли темные шторы и отсутствие света в комнатах. Ефимия была привычна к тому, что в Москве рано темнеет и ночи темные-темные, практически непросветные, но в доме, в который ей пришлось устроиться служить, словно еще темнее было, как будто бы граф в себя весь свет и радость втягивал, оставляя лишь страх и тревогу.

– Долго мяться собираешься? – не отрываясь от клавиш обратился он к прислужнице.

– Простите, хозяин, – не поднимая на него взгляда, Ефимия подбежала и вытянула руку с конвертом. – Просили доставить…

– Наконец-то! – граф резко встал на ноги и жуткой вытянутой тенью возвысился над хрупкой Ефимкой.

Она с ним седой сделается. Ей едва ли исполнилось семнадцать, а она уже уверена была, что в темных волосах завелась седина.

Тонкими длинными пальцами, холодными, как у нежити, граф Орвил выхватил письмо. Внимательно ознакомился с содержанием и усмехнулся. Все это время Ефимка стояла, не смея пошевелиться и поднять глаза на хозяина.

– Что же ты все при мне робеешь, – он приподнял ее подбородок кончиком указательного пальца. – Неужто видала, как я убивал кого? – он улыбнулся, а по спине Ефимки побежали мурашки.

Граф Орвил был страшно красив. Бледен и худощав. Явно не юноша, но и не старик. С длинными черными волосами. У него был приятный голос, а вот манера говорить – пугала. Ефимия могла бы влюбиться в своего хозяина, если бы так сильно его не боялась.

– Что молчишь? – промурлыкал граф, отчего Ефимке стало еще страшнее. – Ох и скучная же ты у меня, сокровище мое, – он покачал головой и, наконец, убрал руку от ее лица. – Что ж, время пришло, пора нам покидать Москву. Хватит с нас жить в убогом гниющем домишке…

Ефимия хотела возмутиться. Терем их может и вселял ужас, но убогим уж точно не был.