Мертвый город Петра

Отъезд ко двору государя пугал, волновал и будоражил. Милица и помыслить не могла, что жизнь ее одним днем столь круто переменится. Рада этому была, видится, одна лишь Агафья, которая внезапно сделалась ласковой и стала звать Милицу дочерью.

– Поедешь в столицу, доченька, не забывай о семье, – ворковала Авдотья, собирая некоторые пожитки дочери. – Украшения наши показывай, глядишь, и мы вслед за тобой переберемся !

Один только отец выражал сомнения. С печальным видом он смотрел на раскрытый сундук и думал о том, что не будь у него Агафьи, он бы дочь никуда не отпустил. Потом он встал и сказал:

– Царский двор много искушений готовит, он тебя испытывать станет. Не поддавайся соблазнам, помни, что ты девица достойная, видная…

Милица мало что поняла из этого, лишь тепло поцеловала родителей и поспешила прощаться с Ариной. Подругу она отыскала в плачевном состоянии. С видом древней княжны, тоскующей по князю, отправляющемуся в дальний поход, она сидела в кресле скорбной страдалицей.

– Я уж думала ты не снизойдешь до меня, – не оборачиваясь сообщила она.

У Арины был очень странный дом. Поскольку отец ее вел дела с иноземными купцами и торговцами, комнаты свои он обставил по-европейски. Вот только в остальном, дом их напоминал больше палаты боярские, поскольку дед Арины гордился своим положением и ценил все исконно русское.

– Что ты! – воскликнула Милица, подлетая к подруге.

Та не очень грациозна встала и жестом указала, что сейчас не очередь Милицы говорить.

– Ты предала нашу дружбу, – скорбным тоном начала Арина.

Только теперь Милица заметила, что подруга нацепила на себя темные платья, которые прежде не надевала. Вероятно, чтобы казаться более удрученной. Хотя, красных бус не сняла.

– Вовсе нет! Как?

– Сама не понимаешь? С чего ты едешь в Москву и этот странный город… как его?..

– Санкт-Петербург, – подсказала Милица.

– Именно! Почему? Ведь я веселее и умнее, а отец мой влиятельнее!

Милица покачала головой, ей совершенно не нравились подобные разговоры, но когда Арина была раздосадована, она так и источала злобу. Также быстро она переставала гневаться и оборачивала ситуацию так, словно ничего и не случалось. Милица предпочитала просто переждать бурю, полагая, что в Арине говорит жестокая обида.

– Ты мне больше не подруга, Милаша! – воскликнула Арина, утирая нос рукавом. – Подруги так не делают! Ты же знала, как страстно я желаю… я… я… – и слезы снова брызнули из ее темных покрасневших глаз.

– Ариша, прости меня… – Милица никак не ожидала такой реакции, она наивно полагала, что Арина окажется счастлива ее внезапным успехом.

– Вот уж! – продолжила кричать Арина. – Поедешь в столицу, а дальше что? Делала вид, что кроме жемчугов тебя ничто и не интересует, а теперь что?! Жестокая ты и гладкая! Такая гадкая!

Милица не выдержила и со всей силы ударила Арину по щеке.

– Тогда ты мне тоже не подруга! – заявила она. – Подруга бы рада за меня оказалась, а ты просто завистница.

С этими словами Милица подхватила дорожную торбочку и поспешила прочь из дома подруги. Ей было страшно обидно, что так все вышло, но она не откажется от возможности ради капризов Аринки.

Глава 7. Скучная земля

Ларе казалось, будто кто-то неотрывно следит за ней. Не конкретно в этот момент, на протяжении долгого времени. Точнее, с того момента, как они заложили Петропавловку, Ларе все время чудилось, будто кто-то следует за ней, неотрывно следит за ее движением. Лара навскидку могла назвать несколько психических заскоков, которыми грешила: склонность к саморазрушению, компульсивность, но никогда в этом списке не было паранойи. И вот теперь, всюду ее преследовал какой-то леденящий душу призрак. Не то чтобы она и в самом деле видела какого-нибудь духа, но ведь чувствовала! Чувствовала, как кто-то идет за ней, как слендермен, преследующий неразумных детишек в лесу. Нет, просто ощущение чьих-то внимательных глаз. Лара стала плохо спать – не мудрено – в темноте скромненького летнего сарая, называемого домом, ей все чудился чей-то силуэт.

И вот сейчас, разогретая летним северным солнцем, она разлеглась на берегу и задремала. Неподалеку шла работа над крепостью, девушка чувствовала, что окружена приятными ей работягами, которых, по примеру государя, знала по именам. Она вернулась в Петербург раньше Петра и Алексашки не из собственного желания, а по настоянию царя. Сперва, спорить показалось ей занятием глупым: что ей сделается в родном городе? Маленькая она что ли—бояться ночевать в пустом доме? Оказалось, что на все вопросы может твердо ответить «да».

Милице все эти тревоги были неясны. Она с интересом наблюдала за тем, как в новый, еще даже не город, а лишь фундамент, стекаются люди, жаждущие перемен и открытий. Милица чувствовала себя настолько живой, насколько вообще могла почувствовать себя живая здоровая девушка. До конца самой Милице оставалось неясно, кем она здесь оказалась, что от нее хотят. Но казалось, что одного ее присутствия довольно для счастья странной свиты государя.

Девушка сощурилась на солнце и опустила взгляд на спящую благодетельницу. До того, она успела покататься на лодке, заглянуть в чертежи скромно разделить трапезу с предприимчивыми ремесленниками, почуявшими, что нужно в новый город спешить. И вот теперь, в простом платье, она стояла над Ларисой Константиновной, не понимая, стоит ли разбудить ту.

– Ты знаешь, что это жутко? – раздался голос Лары с земли.

– Что? – вздрогнула Милица.

– Стоять над душой спящего.

Лара проворно поднялась на ноги. На этой великой стройке она носила мужские брюки и высокие сапоги. Длинную рубашку не скрывал обычный камзол. Лариса Константиновна не желала мириться с жарой, хотя и от солнца не уходила.

– И что же ты хотела сказать?

Лару одолела тоска. Ей было скучно, а после отъезда Меншикова и Петра стало еще и тоскливо. Она полагала, что Милица сможет развеять ее уныние, но увы. Девушка оказалась молчалива. А может и не в этом было дело? Азарт прошел. Ей сперва льстила возможность воздвигнуть свою же малую родину, но как это часто бывает с Ларой: вроде все то, да что-то не так. К тому же, Лара была вынуждена признать: стройка – не досуг ее мечты.

– Ничего, – повела плечиками Милица, хотя лицо у нее было весьма довольным.

– Тото и оно… – протянула Лара, ложась обратно на теплую траву.

***

Ефимка вздохнула и принялась проверять пуговицы на одном из нарядных сюртуков графа. Только она обрадовалась, что они, наконец, покинут Москву, как нате, уже воротились. Оно может и хорошо, скука в этом новом царском городе. Скука! Но разве здесь лучше? Конкретно против Москвы Ефимка ничего не имела. В конце концов, в ее окрестностях она выросла и пусть семья к Ефимке была несправедлива, Москва здесь совершенно ни при чем.

– Чем ты занята, радость моя?

Ефимка вздрогнула. Когда хозяин не шкрябал своей жуткой тростью, он словно по воздуху летал. И пусть у Ефимки кровь стыла, стоило ей заслышать этот мерный звук, но она хоть знала, где именно ее господин находится. Нет, решительно сегодня тот день, когда ей не угодить.

– У меня дело с тобой.

– Ко мне?

– Я разве так сказал? – зловеще усмехнулся Орвил.

– А разве нет? – Ефимка решила, что лучше уж она будет ему казаться хамкой, чем трусихой.

– К швее пойдем, – решил не вести этот глупый спор Орвил.

Ефимка окинула взглядом комнату, полную красивой одежды, и покосилась на графа.

– Простых вещей не понимаешь? – хмыкнул он. – Государь наш велел всем платья модные на его приемы надевать. Здесь про излишества и речи быть не может.

– Господин, так может я без вас сбегаю? Уверена, всякий, с иглой знакомый, про ваши мерки осведомлен! – она сама от себя подобного не ожидала.

Орвил же расхохотался. Причем, кажется, впервые не этим его жутким хохотом, а искренним смехом.

– Не только мне платья нужны, радость моя, – он развернулся и направился к дверям. – На твой сарафан уже смотреть тошно. Какое у людей обо мне мнение, если ближайшая моя помощница так наряжена?

Ефимка недовольно опустила глаза на юбку. Платье ее может и не по моде иностранной сшито, но вполне себе ладное, опрятное. По меркам ее деревни и вовсе роскошное. Разумеется, никаких сияющих камней и золотых нитей, которыми изобиловали костюмы Орвила, на Ефимке не было, так оно ей и не нужно!