Арабелла. Музыка любви

Граф Моразини стоял в углу гостиной и слушал слова напутствия, которые произносил только что помолвленной паре старый священник из Кьеза-ди-Сан-Маттео, которого на эту церемонию пригласил он лично.

– Иногда ты узнаёшь, какой мешок за плечами у твоего партнёра, только тогда, когда узы брака уже навеки связали вас. Людям свойственно прятать такой багаж. И это вполне объяснимо. Некоторые стороны своей жизни мы предпочитаем прятать прежде всего от тех, кого больше всех любим и чтим.

Но я призываю вас, дети мои, узнать то, что есть в багаже у каждого из вас прежде, чем вы предстанете перед лицом Господа. Иначе вам предстоит очень тяжёлая работа. Вы должны будете всю жизнь нести бремя друг друга.

Альфредо слушал слова падре Антонио, а глаза его были устремлены не на брата, за которого, по идее, должна была бы болеть и переживать его душа, а на девушку, стоящую рядом с ним. Он не видел её лица, но по опущенным плечам, по склонённой голове, по лёгкому подрагиванию всего её тела ощущал, как тяжек этот мешок проблем за её плечами. Как довлеет он над ней. Как непросто ей нести свою ношу. И у него, помимо воли, рождалось в душе желание помочь этой милой девушке, разделить с ней это бремя. Облегчить её положение. Чтобы маленький боец, который живёт внутри неё, перестал постоянно обороняться. Чтобы она смогла расправить плечи и с гордостью поднять свою красивую головку.

Но ещё больше ему хотелось, чтобы эта хрупкая девушка не стояла сейчас рука об руку с его братом. И не только с ним. Вообще ни с кем. И вот этого желания граф Моразини объяснить себе никак не мог. А ещё не мог объяснить чувство жгучей досады от самой этой сцены. И от того, что сам приложил руку к тому, чтобы эта помолвка состоялась в её лучшем виде.

– Я призываю вас, дети мои, откройтесь друг другу прежде, чем брачные клятвы свяжут вас навеки. Доверьтесь друг другу, облегчите душу, простите всё, что можно простить. Прощение – великая, исцеляющая сила. Придите к обручению в храме Божьем без тайн и секретов. Правда всегда всплывает, как масло на поверхность воды. Она как огонь в ночи, свет маяка в бушующем море, оазис в пустыне. А обман есть пожар, который пожирает дружбу и доверие. Его невозможно утаить. Он всё равно выдаст себя.

На этих словах священника девушка вдруг захлебнулась рыданием и выбежала прочь из гостиной. Сначала все присутствующие на помолвке застыли в немой сцене. Затем гости начали тихо перешёптываться, а виконт и синьоры Форческо спешно направились вслед за убежавшей невестой.

Старик-священник растерянно перевёл взгляд на графа Моразини. Гости тоже обратили к нему взоры.

А Альфредо стоял как вкопанный и молча смотрел на дверной проём, в котором исчезла та, что вдруг стала очень важна и значима. «Вероятно, во мне сломался какой-то внутренний компас. Меня тянет магнитом к совершенно запретной для меня женщине», – впервые со всей очевидностью осознал происходящее граф.

Глава 9

Арабелла сидела перед зеркалом и сопровождала взглядом ловкие движения камеристки синьоры Бенедетты, которая сооружала у неё на голове замысловатую прическу для сегодняшнего суаре. Девушка была приглашена на него вместе с виконтом Моразини. Идти на званый вечер виконтессы Анны Констанцы Филамарино Белле совершенно не хотелось, но она не могла себе позволить огорчить отказом жениха. Особенно после того конфуза, который она устроила на помолвке.

Как её только угораздило разрыдаться во время напутственной речи священника?! Почему она оказалась такой малодушной? Почему поддалась страхам и переживаниям?

Арабелла знала ответы на эти вопросы. Всё произошло оттого, что каждое слово этого старого мудрого церковника било в самое больное – в её совесть. Все его слова вторили тому, в чём каждый вечер перед сном она мысленно упрекала себя.

Как может она вступать в брак с виконтом, зная о том, что где-то лежит подписанный отчимом брачный договор? Да, может быть, теперь по закону он уже не имеет силы: они с лордом Баррингтоном не были обвенчаны, ей исполнился двадцать один год, она вправе сама собой распоряжаться. Должно быть, та договорённость утратила силу. Но есть ли в этом абсолютная уверенность? Так ли всё обстоит на самом деле?

Арабелла совсем запуталась и, что самое страшное, не могла ни у кого спросить совета. В её ситуации был один выход – доверить свою тайну на исповеди священнику. Но теперь она боялась признаться даже в том, что к ней вернулась память. С каждым днём хранить этот секрет становилось всё сложнее и сложнее. Она уже не представляла, каким образом лучше об этом рассказать и о каком объёме вернувшейся памяти говорить стоит, а о каком лучше умолчать.

Конечно, вчера Белла смогла отговориться перед приёмными родителями и синьором Витторе разыгравшимися нервами и тем, что в такой важный день рядом с ней нет кровных родственников и что она даже не помнит, кто они и откуда. Но сама-то прекрасно осознавала, что истинная причина её слёз – обычные угрызения совести. Недосказанность между ней и виконтом очень утомляла Арабеллу. Условный мешок за её плечами, о котором говорил тот прозорливый священник, просто переполнен волнениями и тревогами. Как она может возложить такую ношу на плечи Витторе Жиральдо? Будет ли это справедливо по отношению к нему?

Пожалуй, надо будет ещё раз с ним об этом переговорить. После помолвки не получилось. Ей пришлось вместе с семейством Форческо вернуться домой. Но сегодня, перед тем как отправиться на суаре, она обязательно сделает это. Ещё раз спросит синьора Витторе, уверен ли он в том, что готов разделить с ней все те проблемы, о которых она даже не может ему рассказать, потому что не способна о них вспомнить.

К тому же среди этих, уже ставших привычными переживаний в последнее время появилось ещё одно, которое с каждым днём тревожило девушку всё сильнее. Появление графа Моразини внесло в её жизнь настоящую сумятицу. Этот человек и пугал, и притягивал одновременно. Пугал расспросами, намёками, подозрениями. Притягивал тонкостью и остротой ума, наблюдательностью и проницательностью.

Ещё никогда в жизни ей не хотелось, чтобы суждение о ней конкретного человека не было неодобрительным. Отчего-то ей было важно, чтобы именно он не думал о ней дурно. Его мнение о ней по какой-то неведомой причине было для Арабеллы важно и значимо. Может быть, потому, что ей был интересен и сам этот человек?

Более того, ей впервые в жизни кто-то стал симпатичен как мужчина. И им по причудливому стечению обстоятельств был именно граф Моразини, который судил о ней слишком предвзято. В отличие от виконта, в нём было что-то основательное, солидное, надёжное, невольно внушающее почтение и уважение. Самоуверенность удивительным образом уживалась с чувством собственного достоинства, а колкость – с внутренним благородством, которое сквозило в каждом жесте, каждом взгляде этого человека. Ему очень шли насмешливое высокомерие и ироничная надменность. Этими качествами граф напоминал ей отца, которого Белла любила безмерно. Может быть, поэтому и личность графа Моразини была для неё интригующе притягательна?

Как бы она хотела, чтобы он перестал постоянно подкалывать и уязвлять её! Как бы ей хотелось общаться с ним просто и доверительно. Без всяческих увёрток, обидных намёков, экивоков[242 - Экиво?ки (от лат. aequivocus – многозначный, двусмысленный) – двусмысленности или недоговорённости.] и обиняков.

– Ну вот и всё, синьорина Лина, ваша причёска практически готова, – сказала служанка средних лет, подкалывая булавкой конец жемчужной нити, переплетавшей её волосы, уложенные красивым венком вокруг головы.

– Спасибо, Паола, получилось очень мило. Передай мою искреннюю благодарность синьоре Бенедетте за её неустанную заботу обо мне. Право, я вполне могла обойтись сегодня и без такой причёски.

– Ну что вы, синьорина! Как можно идти на суаре без причёски?! Да тамошние синьоры вас на смех поднимут! Им же только повод дай. Уж я-то их хорошо знаю. Ох и злые у них языки! Они и так на ваш счёт всякие сплетни распускают, а уж коль вы им сами предлог дадите, вдоволь позлословят. Окатят грязью с головы до ног.

Арабелла лишь улыбнулась служанке.

– Паола, но ведь и я не из соломы. Могу за себя постоять.

Девушка встала и расправила платье из голубого дамаста[243 - Дама?ст (от араб. Дамаск) – ткань (обычно шёлковая), с рисунком (чаще цветочным), образованным блестящим атласным переплетением нитей на матовом фоне. – Авт.] с нежным рисунком, вытканным белой шёлковой нитью.

– Паола, не могла бы ты затянуть корсет потуже? Что-то он стал на мне болтаться.

– Так ещё бы! Едите, как птичка. Исхудали совсем. Помнится, даже в те дни, когда вы в этот дом попали да месяц хворали, и то пышнее телом были.

Арабелла вновь улыбнулась.

– Это, Паола, тебе так показалось. Уверена, я всегда такой была.

– Нет-нет, я верно говорю. Поправиться вам надо, хотя бы немного, а то совсем как былинка.

В эту минуту в комнату вошла служанка Арабеллы Орнелла:

– Синьорина Лина, виконт Моразини пожаловал.

– Хорошо, Орнелла, скажи ему, что я сейчас спущусь.

Девушка вышла, а камеристка синьоры Бенедетты, которую хозяйка отправила в помощь Орнелле, принялась утягивать корсет на девушке.

* * *

Когда Арабелла спустилась к виконту, тот только и смог вымолвить:

– Лина, дорогая, вы так прекрасны, что у меня просто слов нет. Скажу лишь одно: если бы я был Парисом, не Афродита праздновала бы победу[244 - Имеется в виду суд Пари?са в споре богинь Ге?ры, Афи?ны и Афроди?ты за звание красивейшей, в котором виновник развязывания Троя?нской войны присудил победу последней. – Авт.].

Арабелла смутилась от такого изысканного комплимента:

– Ваша милость, вы слишком добры ко мне.

– Нисколько, милейшая Анджелина. Мне не хватит моего красноречия, чтобы передать, насколько вы прекрасны. Я счастлив и горд отныне открыто называть вас своей невестой. У меня сердце замирает от предвкушения того дня, когда падре Антонио наконец обручит нас.

Улыбка с лица девушки при этих словах исчезла так же быстро, как и дневное светило, сокрытое набежавшей тучкой.

– Синьор Витторе, как раз об этом я и хотела с вами переговорить. Долго думала и наконец решила сказать вам следующее. С моей стороны было верхом безрассудства принять ваше предложение.

Виконт хотел что-то возразить, но Арабелла ему не позволила.

– Подождите, не перебивайте меня, я и сама собьюсь.

Она какое-то время молчала, собираясь с мыслями, а потом продолжила:

– Ваша милость, вы достойны быть счастливым. Но со мной вы не будете счастливы. Вы не знаете, кто я, какой была моя жизнь до того момента, как я попала сюда. Моё прошлое, о котором я не могу вам ничего рассказать, в один не слишком прекрасный день может стать поводом для большого скандала. Вы самый честный, самый достойный, самый порядочный человек из всех, с кем я знакома. Я не хочу, чтобы ваше имя было опорочено чем-то из моего прошлого. Пусть лучше я останусь старой девой, только бы не стать причиной вашего несчастья!

Арабелла закусила губу, запрокинула голову и посмотрела в потолок, пытаясь удержать в глазах непрошеные слёзы.

– Анджелина, радость моя, что за глупые мысли посетили вашу красивую головку! – виконт спешно подошёл к девушке и взял её за руку. – Вы ведь знаете, что значите для меня. Я уже не раз говорил, но могу ещё хоть сто раз повторить: нет такой проблемы, которую нельзя было бы разрешить, пусть даже решения эти будут не из приятных. Поверьте, я смогу преодолеть любые невзгоды, любые трудности, которые будут стоять у нас на пути, если вы будете со мною рядом.