Русский излом. Роман в трех частях

Кто же этот тип, заинтриговавшый ее, отправив записку без подписи? Он назначил ей встречу в полдень у памятника.

Уже без двадцати час, а никого нет! Если это чей-то глупый розыгрыш, то она все силы положит, чтобы узнать автора.

Между тем, с противоположной стороны на горку поднялись три монаха из соседнего монастыря. Рассказывали, что они всегда заглядывают сюда, возвращаясь из города, чтобы поклониться мужественным защитникам православной веры. Монахи простояли у обелиска, перекрестились и прошли мимо скамейки к другой лестнице.

Девушка решила, что ее терпение небеспредельно, и как только уйдут монахи, она встанет со скамейки и тоже покинет городской сад.

Один из монахов задержался, заглянув ей прямо в лицо, и она уже готова была возмутиться, но попристальней посмотрев на инока, моментально узнала того.

– Добрый день, Рашель, -сказал инок.-Спасибо, что пришла. Ты меня узнала, правда?

Рашель испуганно кивнула: это был он, ее романтический герой, эсэр Ксаверий Стоцкий.

Глава 19

Песчанские эсэры стали опекать Рашель ещё в гимназии ну как же, дочь сахарного короля Баренбойма была лакомым кусочком для организации, вечно нуждающейся в деньгах.

Рассчет был на то, что часть семейного состояния так или иначе достанется дочери, и следовало только убедить наследницу пожертвовать капиталы на благое дело установления справедливого общества. А запорошить мозги юной восторженной девушке – это дело техники.

Неожиданно для Рашель ее дружбы стала добиваться некая старшеклассница, уже вовлечения в организацию: якобы, случайные встречи, разговоры с незаметным переходом на темы о «благе народном», запрещённые книги – Чернышевский, Степняк-Кравчинский. Стран но, история двух замужества Веры Павловны произвела на Рашель более сильное впечатление, чем революционная деятельность народовольца Андрея Кожухова. Девушка позавидовала внутренней свободе мадам Лопуховой-Кирсановой: и как это ей все легко удалось? И из семейной клетки вырвалась, и мужа завела, и любовника, да ещё и подружила их. К тому же удачно вложила деньги в швейное производство и не прогорела.

По сравнению с жизнью эмансипированной Веры Павловны существование Рашели казалось абсолютно беспросветным.

После окончания гимназии отец выдаст ее замуж за Меира Канторовича – и все! Рашель, подобно другим замужним еврейским женщинам спрячет свои роскошные волосы под парик, будет вести дом мужа и рожать ему детей. И так до смерти. Рашель Баренбойма перестанет существовать, как личность, а превратится в приложение к мужу и детям.

Новые знакомые подсказывали выход из беспросветного тупика. Эсэры ратовали за борьбу за всеобщие свободы, в том числе за свободу выбора. И Рашель прибилась к эсэрам, надеясь на перемены в своей судьбе.

И они не замедлили появиться: на одном из собраний восторженный юноша обратил на нее внимание. Ксаверий Стоцкий рассказывал о революционной борьбе, о баррикадах, схватках с полицией. Он уверял, что счастлив умереть за народ, и неожиданно предложил Рашель разделить с ним его жизненный путь. Поцелуй, добавленный к словам, явился весомым аргументом, и девушка согласилась.

Однако эсэры просчитались: сто?ило восторженной дщери только заикнуться о возможном замужестве с неевреем, как папа Баренбойм взял дело в свои руки и сказал категорическое"нет», пригрозив в противном случае лишить ее наследства.

Рашель уже вовсю разыгрывала роль романтической героини и, пересказывая возлюбленному папины слова, примеряла на себя жизнь в «честной бедности и любви». Каково же было ее разочарование, когда выяснилось, что ни для Ксаверия, ни для организации она не представляет никакого интереса без денег.

Рашель тяжело пережила случившееся, но нашла в себе силы закончить гимназию и поступить на службу в школу для взрослых. А дальше – знакомство с большевистской ячейкой и активное участие в ее делах.

Ксаверий напомнил о себе, попав под подозрение в нашумевшем убийстве дочери губернатора. Однажды он подкараулил Рашель возле ее дома и умолял помочь спрятаться от полиции. Он клялся, что невиновен в гибели Тани, а полиция ищет любого, на кого можно повесить это дело.

Рашель, отпустившая извозчика, очутилась один на один с Ксаверием на пустынной улице. Она была напугана его неожиданным появлением, кроме того, слухи в маленьком Песчанске распространялись с быстротой молнии, поэтому о неприятностях Ксаверия она уже была осведомлена.

Поверила ли Рашель в его невиновность? Скажем так, ей хотелось в это верить, иначе сама она в истории со своей первой влюбленностью выглядит полнейшей дурой: не раскусила подлеца, охотника за приданым, и не для себя, а для своей дурацкой организации!

Пусть же сохранятся иллюзии, что Ксаверий – не такой, что в нем сохранились остатки порядочности, и к убийству губернаторской дочки он не имеет никакого отношения.

Но, если сердце Рашель готово было принять эту версию со всеми поправками и оговорками, то трезвый ум противился этому. Рашель предположила, что Ксаверий «влюбил» в себя Таню,«обаял», обещал жениться, чтобы немалое приданое девушки внести в общую кассу эсэров.

Но Таня, разобравшись, что к чему, отказалась от подобного варианта. И тогда эсэры убили ее.

Возможно, руки самого Ксаверия не запачканы в крови, но факт, что он служил приманкой для наивных восторженных дурочек, не является оправданием.

Тем не менее, ее лицо во время разговора с Ксаверием оставалось безмятежным. Желание избавиться от него было столь острым, что она, ни минуты не раздумывая, отдала ему только что полученное жалование. Бывший жених поблагодарил, даже руку поцеловал на прощанье, а затем направился в сторону лодочной пристани. Вероятно, он собирался покинуть город по реке.

И вот по прошествии двух лет Стоцкий снова напомнил о себе: сначала записка без подписи, а затем и он сам в одеянии инока.

– Я встречу тебя вечером, когда ты закончишь занятия, -утвердительно сказал Ксаверий и, опустив на лицо клобук, поспешил вслед за товарищами.

Глава 20

Афоня Храпов знал, что жизнь во всем ее течении разделена на полосы – светлые и темные, и рассвет наступает сразу после самой глубокой ночной тьмы. В последнее время его черная полоса затянулась настолько, что он уже отчаялся увидеть свет.

Началось с того, что заболел мастер Ломов, и Афоню поставили в пару с Ильёй Степановым, а этого Илью никто из деповской терпеть не мог из-за его вечного брюзжания по любому поводу. После двух дней совместной работы с новым напарником Афоня, неистово крестясь, дал клятву никогда не пререкаться с Ломовым и по возможности сдувать с него пылинки.

Вторая напасть оказалась более серьезной: Афоня просто-напросто попался во время кражи. Его схватили за руку в очереди за билетами в «Синематограф», когда он, улучив момент, вынимал кошелёк из сумочки зазевавшейся барышни. Хорошо, что он догадался разжать пальцы и выпустить из рук добычу.

Кошелёк остался лежать на полу, поэтому следователю, несмотря на показания множества свидетелей, было трудно запихнуть воришку в тюрьму. Прямых улик нет, а косвенные любой адвокат разделается под орех на судебном заседании. Афоня во время задержания клялся и божился, брызгая во все стороны слезами и умоляя поверить, что никакого кошелька он не крал. Это сделал кто-то другой, а свидетели на него наговаривают потому, что он пытался без очереди пролезть за билетами.

Дежурный полицейский чин, оформлявший протокол задержания, готов был поверить Афоне, но не из-за того, что его затронули слезы наглого воришки, а просто не хотелось возиться с этим неперспективным делом, да и до окончания дежурства осталось каких-то полчаса…

Может быть, все и обошлось бы, но на несчастье Афони в комнате дежурного находился ещё один человек, имевший отношение к охранному отделению. Его присутствие было связано со сбором неких данных, поэтому агент листал уголовное дело из архива и делал пометки в блокноте. Он сидел поодаль, но невольно прислушивался к происходящему.

Сначала агент – его звали Мухин – пропускал мимо ушей разговор дежурного полицейского с задержанным, но, узнав, что последний учится в деповской вечерней школе, насторожился.

Эта школа раздражала его, словно бельмо в глазу: многие факты указывали на то, что в стенах этого учебного заведения пышным цветом расцвела большевистская пропаганда. Ниточки тянулись туда, но разузнать подробности не представлялось возможным, а также не удавалось запихнуть в школу своего агента или завербовать кого-нибудь из учащихся.

Задержание Афони явилось подарком судьбы для Мухина: пойманного на воровстве подростка нетрудно будет держать на крючке и сделать из него соглядатая.

Сделав знак дежурному выйти, Мухин взял инициативу в свои руки. Для начала он напугал начавшего было успокаиваться Афоню, пригрозив тюрьмой, Сибирью и долгим судебным разбирательством. Незнакомый с юридическими тонкостями подросток струхнул: он понятия не имел о презумпции невиновности, о том, что на суде грозному прокурору будет противостоять защитник, а за такую мелочь, как карманная кража, в Сибирь не ссылают.

Больше всего его испугала возможность огласки: он только представил, как будут судачить деревенские и стыдить его мать Домну, узнав, что ее сынок промышляет воровством. Афоня оторопел от ужаса и слушал Мухина,

не перебивая.

Мухин почувствовал, что «клиент"созрел, и тут же смягчил тон.

– Бывает, люди сбиваются с пути, наделают ошибок по молодости лет, но это не значит, что они должны расплачиваться за это до конца жизни, -произнес он многозначительно и замолчал.

Опытный вербовщик дал время своему собеседнику для осмысления услышанного, и Афоня, почувствовав в его словах намек на благоприятный исход, взглянул на Мухина заинтересованно. В глазах мальчика читалась готовность пойти на все, чтобы не избежать расплаты за содеянное. Все или даже больше.

Предложение Мухина докладывать о происходящем в кружке, а также по возможности следить за учительницей, кажется, не стало неожиданностью. Нечто подобное Афоня предполагал. Совесть, если она и была, подала свой слабенький голос, но быстро умолкла, когда Мухин, кроме изъятия дела из полицейского участка, пообещал ещё и гонорар за добытые сведения.

И Афоня подписал подсунутую Мухиным бумагу, по которой он становился агентом охранки.

С тех пор прошел месяц. Неизвестно, насколько оказались полезными сведения приносимые Афоней, но юный шпион остался доволен денежным вознаграждением, поэтому он был готов утроить старания.

Ему показалось странным, что учительница против обыкновения не вышла после занятий вместе с учениками, а, выпроводив всех, тянула время, словно ожидала кого-то. Это настолько не вязалось с ее привычками, что Афоня решил проверить, в чем дело. Он затаился за углом, невидимый в тени, и наблюдал, как она гасит свет в школе и вешает на дверь замок.

Темная мужская фигура вынырнула из-за складов, очутившись за спиной у перепуганной девушки. Рашель даже вскрикнула от неожиданности.

– Не бойся, это я. Пришел, как договаривались, -сказал неизвестный и взял учительницу за руку