Терадорн

– Ничего, Медот, успеешь отдохнуть, – ответил Тигал. – Мы в Духе и рану твою вылечим, и поедим, наконец.

Медот задрал ногу и посмотрел на свою перевязанную щиколотку и ободранные разноцветные брюки.

– А как ты вообще попал в отряд, я не видел тебя на Стене? – Медот аккуратно опустил ногу на землю.

– А меня там и не было. Меня освободили от службы, потому что я работал в библиотеке с документами.

– Тогда зачем тебя понесло за Ворота? – спросил Медот.

– Надо было кое-что туда перебросить, чтобы переписать и изучить, – ответил Тигал. – Я надеялся незаметно сбежать во время похода и вернуться, но не получилось. Я глупость сделал: сказал, что я сын повара и жил до военной службы при дворе. Так эти меченосцы всю дорогу к Долине меня вопросами доставали о всяких дворцовых скандалах. – Он фыркнул. – Как будто я их на бумагу записываю.

– А что именно переписать? – Медот с любопытством посмотрел на Тигала. – Какие-то документы?

– Амм… Не важно. Так, мелочи, – Тигал прикусил язык.

– Хм, – Медот покосился на Тигала, но вдруг почувствовал резкую боль в ноге. – Чёрт, болючие же укусы у этих хомок! – Он приподнялся на локтях и пошевелил раненной ногой. – Тигал, а что с шарами и шлемами делать? Я устал их в руках тащить.

– Никто в деревне не должен их видеть.

– Ты это уже говорил. Но куда их запихать?

– У тебя же остался походный мешок – спрячь их туда. Только шары укутай во что-нибудь, иначе засветятся. И давай, вставай, надо идти, – Тигал пошёл вперёд. – Только на Границу не наступи.

Медот поднялся на ноги и отвязал от кожаного пояса шнурок, удерживающий матерчатый мешок. Он развернул его, закинул в него шлемы и, забыв просьбу Тигала, швырнул туда и шары.

– Зря мы бросили доспехи. Можно было продать их по хорошей цене, – Медот, прихрамывая, побрёл за Тигалом. – Я уже о конях не говорю: мне на одного такого всю жизнь пахать придётся. Да и вообще: жалко их.

– Жалко, не жалко, но столько мяса хомок здорово отвлекло. Если бы мы не зарубили коней на ужин этим монстрикам, они бы нами закусили. А благодаря чему мы, по-твоему, выбрались? – Тигал остановился и уставился на Медота. – Ах, да, ты же в обмороке валялся, а потом не в себе от страха был, чтобы думать, как нам спастись. – Он вновь зашагал к Границе. – А за доспехами ещё на рассвете послали отряд.

– Так они бы спасли нас!

– Они бы нас убили, Медот.

– За что? – Медот остановился и выпучил глаза.

– За то, что мы слишком много видели, – Тигал подёргал рубашку пальцами, чтобы запустить под неё воздух: «Искупаться бы сейчас. И почему я так потею?! Он – вон какой сухой. Может действительно всё дело в лишнем весе?»

– Гонты знают, что происходит во время таких походов, – продолжил Тигал, – но доказать не могут: гайты следы быстро заметают. Да даже если докажут; ну поднимут бунт; ну потребуют справедливости, а их возьмут и в Пустошь упекут навечно, или казнят в Долине, бурых волков покормят.

– И что, пусть люди подыхают вот так вот? В лесах? – Медота испугала такая правда. – Как животные?

– Эх, Медот, долго тебе объяснять. Всё намного сложнее, чем кажется… Но потихоньку ты вникнешь, что к чему.

Тигал остановился у широкой красной полосы. Она казалась цельной только издалека, вблизи же походила на множество маленьких кочек. Эта полоса убегала в обе стороны, нигде не прерываясь. Тигал направился вправо, что-то выискивая, затем вернулся и пошёл в противоположную сторону.

– А, вот. Медот, иди за мной, – он аккуратно зашагал по камням, спрятанным среди странных кочек.

Медот устало последовал за ним. Тигал почти перешёл Границу, как заметил, что Медот идёт не по его следам и вот-вот наступит на красную возвышенность.

– Стой! – крикнул Тигал, но было уже поздно: Медот успел одну из них раздавить.

В мгновении ока кочки взмыли вверх, раскачиваясь на тонких стеблях и распушив свои красные лепестки, но с таким хоровым визгом, что Медот с криком шлёпнулся на землю:

– Что за чёрт?

– Это пищуньи, болван! Цветы такие. Говорил, не наступай на них.

– Пи… кто? – не успел спросить Медот, как вновь закричал, увидев десяток пищуний, вцепившихся зубами в его штанину. Они затрясли своими красными лепестками, намереваясь оторвать каждая по куску.

– Забыл сказать, они хищницы! – Тигал поспешил Медоту на выручку, осторожно прыгая по камням. Но осторожность не помогла – одна из пищуний впилась ему в икру.

Тигал завопил от боли и шлёпнул пищунью по лепесткам – та забултыхалась на своём стройном стебле, как хмельная. Но когда она пришла в себя и уставилась по сторонам в поисках нарушителя, Тигал успел оттащить Медота от визжащей Границы.

– Проклятье! Они сейчас разбудят всю приграничную зону, – забеспокоился Тигал.

– Что это за твари? – Медот ухватился за вырванный с корнем стебель и дёрнул так сильно, что тонкие зубы пищуньи остались на его штанине.

Пищунья уставилась на обидчика и раскрылась ещё шире. Медот заметил два изумрудных глаза на верхнем лепестке и большой рот посередине. Выпучив глаза, пищунья сжала полупустой рот и залилась синим цветом.

– Ой-ой-ой, – Тигал замер, – ты её разозлил.

Медот и рта раскрыть не успел, как посиневшая хранительница Границы схватила лениво пролетавшего мимо жука и жадно зачавкала. Пищунья быстро проглотила его, не отрывая взгляда от Медота, и с визгом кинулась на злоумышленника, пытаясь оставшимися зубами укусить куда придётся. Но Медот, с не менее пронзительным визгом, швырнул хищницу в сторону.

– Ну всё… – Тигал посмотрел на пищуний, будящих друг друга противным криком.

– Нам конец? – Медот уставился на Границу, красными волнами вздымающуюся в обе стороны. – Опять?

На Круглой улице, вокруг колодца накрывали на столы. Их как всегда поставили полукругом. Одни девушки расставляли тарелки, другие украшали столы и стулья свежими цветами. Ну а мужчины разделывали и варили мясо, и разливали хмельные напитки по кувшинам. И вся эта работа кипела под звуки пляшущих между столами музыкантов, играющих на буарах задорную мелодию.

Сквозь эту шумную толпу пробирался Тиазиф с посохом в руке. Могло показаться, что он разговаривает сам с собой, но спустя несколько секунд из-за его спины высунулся рыжий парнишка с тряпичной сумкой через плечо. Его короткие кривые ноги еле успевали за широким шагом Тиазифа.

– Негодник! Пропал почти на целый день, – ворчал поэт.

– Но так, это… слухи, гайт Тиазиф. А я вот говорю всем: «Неправда это», – оправдывался Пинч.

– Не всё то – слух, что ранит слух, – поэт развернулся на ходу и щёлкнул посохом своего писаря по лбу. – Дурень!

– Ай! – Пинч потёр лоб. – Так это правда? – испуганно спросил он.

– Молчать, желторотый! Твоё дело писать, а не говорить, – Тиазиф поспешил дальше, вежливо раскланиваясь в разные стороны. – Ты что-нибудь слышал о Сейте? – спросил он, здороваясь с кем-то в очередной раз.

– Нет, гайт Тиазиф, не слышал, – виновато ответил Пинч. – Наверно она ушла в пещеры.

– Ладно, пойдём, нужно найти старейшину деревни. Похоже, молва ещё не разнеслась по окрестностям, – Тиазиф недовольно закачал головой:

«Ох этот ум больной, ведомый страхами людскими,

Уж лучше б встретил бой лицом к лицу правитель наш.