Трансмутация

2

Она услышала, как хлопнула входная дверь палаты, и повернулась к посетителю.

– Здравствуй, Маша. – Блондин подошел к её креслу, поглядел на неё сверху вниз. – Как ты себя чувствуешь сегодня?

Она неопределенно пожала плечами: она каждый день чувствовала себя так, будто всплывает на поверхность из-под гигантской толщи воды. Но с каждым днем эта толща чуточку, но убывала. Однако рассказывать об этом совершенно незнакомому человеку она не собиралась.

– Ты помнишь, как попала сюда? – так и не дождавшись её ответа, задал посетитель новый вопрос.

– Я всё помню, – сказал Марья Рябова сухо. – Вплоть до момента, как на меня напали колберы – тогда, на пляже, в 2077 году. На меня и… – Она умолкла на полуслове, в изумлении глянула на своего собеседника: не померещилось ли ей: то, как он трет свою левую бровь?

А блондин не стал уточнять, о ком она ведет речь. Спросил другое:

– А свою экстракцию ты помнишь?

– Когда в меня попал заряд из Рипа ван Винкля, я почти сразу отключилась. Так что экстракции я не помню. Но я успела увидеть кое-что до того, как уснула. Мой… еще один человек, находившийся со мной на пляже – боролся до конца. И наблюдать за ним: как он извивается в руках колберов, пытается вырваться, хотя в него уже попали – это и вправду было подобно агонии. Да, и чтобы не было недоразумений: я знаю, что он не выжил. Дочка мне сказала. Она, правда, думает почему-то, что это был… Ну, неважно: она ясно дала понять, что его не спасли. Как и еще одного безликого – которого застрелили. По счастью.

– Настасья? – Блондин с недоверием воззрился на неё. – Она приходила к тебе?

– Не приходила, нет. Но какой-то её влиятельный друг устроил нам сеанс связи – по Корпнету. Специально для этого сюда приезжал специалист с ноутбуком. Системный администратор – кажется, так их раньше называли? Настасьюшка взрослая стала. Красавица – очень похожа на своего отца. Каким он был раньше.

И, сказав это, Марья Рябова – в который уже раз после своего возвращения – испытала такой приступ гнева, каких она отродясь не знала в своей прежней жизни. Она подняла руку, сжатую в кулак, и с силой ударила себя по лбу.

– Маша! – Блондин шагнул к ней, схватил за запястье. – Не надо. Перестань, пожалуйста!

– Я должна была понять: тот мерзавец задумал что-то. – Марья Петровна подняла на него сухие глаза. – Но не подозревала, для чего именно он пригласил нас на взморье в тот день.

– Ты знаешь, что происходило с тобой, пока ты была… особой пациенткой? – спросил блондин.

– О, да! – Она улыбнулась, но, должно быть, улыбкой ужасающей, потому как её посетитель даже на миг отшатнулся от неё. – Я помню, что было после того, как я очнулась. Очнулась в первый раз – вышла из комы. То есть, тогда я еще не понимала, что пробыла в коме восемь лет. И пыталась открыть глаза, заговорить, пошевелить хотя бы пальцем – безуспешно, конечно. Зато я всё слышала – что говорили люди рядом со мной. И как они называли меня: полено. Никаких романтических глупостей вроде – безликих.

Воцарилось молчание, длившееся не меньше минуты. Но, наконец, блондин чуть встряхнул головой, потер левую бровь и спросил:

– А ты понимаешь, кто я?

И на сей раз она ответила без раздумий:

– Конечно. Ты – Фил. Филипп Рябов, мой муж. Точнее, им ты был раньше. Я помню этот твой жест – как ты трешь бровь, хоть на ней уже и в помине нет того старого шрама! И твоя походка – уже когда ты шел по коридору, мне показались знакомыми твои шаги. Ты всегда ходил так легко!

– Ну, в последние-то девять лет я ходил не особенно легко, – заметил её посетитель.

3

«А каково было бы мне ходить по земле, если бы я знал, что испытывают безликие после экстракции, – подумал Фил. – Маша только потому и протянула столько лет, что была в коме – и не стремилась всё это время к смерти, как другие».

– Зато тогда, по дюнам, ты шел так, словно у тебя под ногами не песок, а паркет, – сказала возвращенная Марья Петровна Рябова, и он снова потянулся тереть левую бровь.

Тогда, в 2077-м, Филипп Рябов никак не ожидал, что его жена пригласит поехать с ними на взморье Настасью и её одноклассника – Ивара Озолса. Фил уже вывел их семейный электрокар из гаража, когда увидел эту улыбающуюся парочку: свою дочку и её школьного друга. Которого, к тому же, сопровождала его мама, Татьяна Павловна. Если б ни её присутствие, то Фил уж как-нибудь сумел бы отбояриться от такого сопровождения – двоих девятилетних детей. Он знал, что жена должна поехать с ним, и тут уж ничего сделать было нельзя. Но дети – это было, как если бы он собственноручно сдал своему деловому партнеру козырного туза.

Партнер не доверял ни Филу, ни его учителю – профессору Королеву. Потому-то и потребовал, чтобы при передаче присутствовала Маша – как гарантия того, что они с профессором в последний момент не взбрыкнут, не надумают отказаться от сделки. Но и сам Фил этому человеку ни в малейшей степени не доверял. Потому-то и положил в багажник своего электрокара баул, в который запрятал винтовку с оптическим прицелом. И сообщил об этом Петру Сергеевичу Королеву – тот во время предстоящей встречи должен был держаться на расстоянии. Как говаривали когда-то – стоять на стрёме.

И что, спрашивается, должен был делать Фил, когда Татьяна Павловна подвела к его электрокару своего сына? Сказать: ведите его обратно, домой? Так рисковать он не мог. Он и без того рисковал сверх всякой меры все последние десять лет – прошедшие в тех пор, как он женился на дочке своего учителя и перебрался из Евразийской конфедерации сюда, в Ригу. И даже Маша, его жена, не ведала о том, что всё это время Филипп Рябов продолжал состоять на службе в одной из тех евразийских структур, куда сотрудников рекрутируют один раз и на всю жизнь.

Один только Петр Сергеевич был в курсе – потому-то и согласился ввязаться в эту историю. Он был его учителем не только на поприще науки. Мало кто знал, что и сам Королев участвовал когда-то в проектах – скажем так, двойногоназначения. И уж Королев-то точно знал, что будет, если власти Балтсоюза разоблачат их – и его самого, много лет назад формально порвавшего все связи с Евразийской конфедерацией, и для его зятя, всё еще остававшегося её гражданином. Обвинение в шпионаже в пользу пугающей всех до чертиков сверхдержавы – после такого свою Настасью они смогли бы увидеть только тогда, когда у той собственные дети окончили бы школу. Им всем – всей их семье – нужно было исчезнуть, спрятаться от всех: и от осведомленных друзей, и от неосведомленных (пока) врагов.

– Хорошо, – кивнул Фил, поглядев на Татьяну Павловну, – усаживайте наших гимназистов на заднее сиденье. Нам уже пора отъезжать.

Вот так и вышло, что на взморье они прибыли вчетвером. И Филу едва удалось отослать детей подальше – под предлогом сбора янтаря.

– Почему ты меня не предупредил заранее? – возмутилась тогда Маша – после того, как он поведал ей, для чего на самом деле позвал её в эту поездку. – И как же Настасья с Иваром?

– Мы должны, – сказал ей Фил, – решить все вопросы с тем человеком раньше, чем дети вернутся.

И тут он увидел их идущими по берегу вместе: профессора Королева и своего так называемого делового партнера – Михаила Дмитриевича Молодцова. Того самого, который совсем недавно организовывал визит в Ригу двоих основателей великой корпорации «Перерождение»: своего сына Дениса и его друга, гения биоинженерии и генетики Максима Берестова. Фил так и застыл – только что рот не разинул – при виде Королева. А тот как ни в чем не бывало поздоровался с ним за руку и заявил:

– Я надеюсь, Филипп, ты проследишь за тем, чтобы нашей с Михаилом Дмитриевичем встрече никто не помешал?

И он указал взглядом в сторону дюн, за которыми располагалась стоянка личного транспорта. Та, на которой Фил оставил свою машину – со спрятанной в багажнике страховкой.

Правду сказать: он заколебался тогда. Уж очень сильно ему не хотелось оставлять Машу с этими двумя. Да, один из них был – её собственный отец. Но второй-то оказался не пойми, кем. В лучшем случае – жадной тварью. Ведь он уже в течение года сливал им с профессором информацию о корпорации своего сына – обо всех её исследованиях. И Фил очень сильно сомневался, что Денис Молодцов пришел бы в восторг, если бы об этом проведал.

Однако тесть кивнул ему, дескать: всё будет в порядке. И Фил, глянув перед уходом на жену, быстро зашагал прочь – той самой легкой походкой. Уж конечно, вряд ли бы ему шагалось так легко, знай он, что свою жену – в таком её облике – он не увидит уже больше никогда.

Он занял позицию с хорошим обзором – благодаря оптике своей винтовки. И всё же – позицию очень плохую, с учетом того, что случилось позже. Он видел, как начал происходить обмен: Петр Королев извлек флеш-накопитель с записанными файлами, а Молодцов-старший, притащивший с собой ноутбук, раскрыл его, подсоединил флешку и стал эти файлы просматривать.

И тут – Филу показалось, что они из-под земли выскочили! – на пляже появились четверо мужчин.

4

– Я только потом понял – когда осматривал пляж: там было что-то вроде длинного грота вдоль берега, – сказал Фил. – Я так виноват: не изучил место встречи заранее. Неспроста же колберы так полюбили тот пляж!

Марья Рябова слушала, и с каждым словом своего преобразившегося мужа становилась всё мрачнее.

– Ты виноват не только в этом, – сказала она. – Вы с моим отцом – оба виноваты. Вы привезли меня туда – как на закланье. Вы подвергли опасности жизни Настасьи и её друга, Ивара. Его ведь больше нет?

– Настасья тебе сказала?

– Она сказала что-то непонятное: он погиб, но вроде как остался с ней. И что-то говорила еще про его сестер – они вроде как тоже погибли. А я даже забыла, как они выглядели. Но что же случилось после – на пляже? Я помню только, как папа крикнул: «Колберы!», и как они начали палить в нас из усыпляющих пистолетов. И первым, в кого они попали, оказался Молодцов.

– Я не успел вмешаться – был слишком далеко, И вы все находились слишком близко друг к другу, чтобы я мог сделать прицельный выстрел. Я побежал к вам со всех ног. Но еще находился на полпути, когда для вас троих уже началась трансмутация, после которой вас отправили в плавание на надувных лодках. А я знал: тут, поблизости, находятся дети. И я должен был их защитить.

5

Когда Фил уразумел, что его Маши – прежней Маши – больше не существует, он рухнул коленями на песок, и перед глазами у него всё поплыло. Прошло не меньше минуты, прежде чем он поднялся. И занял позицию – с винтовкой в руках.

Он ошибочно полагал: с его женой и тестем уже не может случиться ничего хуже того, что уже случилось. В то время в законодательстве Балтсоюза еще не было статьи, касавшейся недобровольной экстракции. Поэтому колберы оставляли своим жертвам жизнь – чтобы им самим нечего было инкриминировать в случае чего. Из-за этой законодательной лакуны Балтсоюз и сделался вотчиной колберов. И о том, что теперь четыре колбера поместили своих жертв на заранее поврежденные лодки, Филипп Рябов не догадывался.

Он хотел расстрелять этих четверых сразу же, но тут объявились дети. А убить кого-то одного из колберов – значило бы: подставить детей под удар. Сделать из них потенциальных заложников. Он вытащил мобильник – у него он был – и вызвал на взморье полицию и службу спасения. А потом стал выжидать.