Трансмутация

– Я хочу знать, – повернулась она к Максу, – что это была за вещь – которую потерял мой дедушка?

Макс бросил на неё короткий взгляд, а потом вытащил из кармана своей джинсовой куртки и протянул ей маленький предмет: прозрачный браслет на пластиковой стяжке. Настасья взяла его и прочла на пластине, запаянной в плексигласовый корпус, надпись: Джейн Доу. Дата поступления: 05.06.2077 г.

– Пятое июня семьдесят седьмого года… – не веря себе, прошептала она.

2

Ньютон и его гость очень быстро дошли до станции метро «Баррикадная». Идти-то было всего ничего: чуть дальше старинной сталинской высотки на Кудринской площади. Собственно, они могли бы пойти сразу на «Краснопресненскую», поскольку им нужна была кольцевая линия. Однако Ньютон сказал:

– Перейдем, когда спустимся в метро.

Так поступали все москвичи уже несколько лет кряду: передвигаться под землей стало куда безопаснее, чем по её поверхности.

Барельеф со сценой рабочего восстания с наземного павильона «Баррикадной» давно уже сняли – передали в музей революционной атрибутики, размещавшийся неподалеку: в бывшем Центральном доме литераторов на Большой Никитской. Но само наименование станции оставили неизменным – каким оно было с двадцатого века. Хотя Баррикадной улице, по имени которой станцию назвали, давно уже возвратили исторический топоним: Кудринская.

Время, когда они подошли к «Баррикадной», прежде именовали часом пик. Но теперь в Москве не бывало столпотворений. И они без препон миновали рамки детекторов металла и электронных устройств, что перегораживали вестибюль, как небольшой виадук.

– А я-то не понял, что вы мне давеча сказали про капсулу, – сказал профессор, когда они шли по переходу на «Краснопресненскую». – Но к чему все эти предосторожности? Трансмутация – процесс быстрый, но далеко не моментальный. И не заметить его со стороны никак нельзя.

– Колберы насобачились: приспособились затирать потенциальную жертву в угол на станции. Один перекрывал обзор, а другой – производил эту самую экстракцию, чтоб её за… закоротило!

– И никто не пытался звать на помощь?

– Иногда жертва уже бывала мертва – экстракции это не препятствовало. Но чаще – в неё стреляли из Рипа ван Винкля.

– Вот почему все на нас косятся с таким подозрением, – сказал профессор. – Колберы-то, вероятно, ходили парами.

– Ходили и ходят. До сих бывают случаи – нечасто, правда, – когда они вгоняют потенциальную жертву в ступор при помощи Китайской стены и выводят из метро под руки в полубессознательном состоянии.

Когда Ньютон говорил «Китайская стена», его передернуло. И профессор, должно быть, что-то такое заметил. Только истолковал неправильно.

– Ваш сын во всем этом не виноват, – снова повторил он.

И дальше они шли в молчании до самой «Краснопресненской», где революционные барельефы никто не снимал, и они до сих пор смахивали на шоколадные фигурки в золотой фольге – ничуть не поблекли. А облицовка стен из красного и белого мрамора походила на землянику со сливками.

– Нам – в сторону «Комсомольской», – сказал Ньютон, хотя его спутник и так это знал. – И, когда мы сядем в вагон, не глядите себе под ноги – смотрите по сторонам. Иначе люди и вправду решат, что мы с вами колберы. Раньше-то в метро все читали, а сейчас нашли занятие поинтереснее: во все глаза друг за дружкой следят.

– Учту. – Королев усмехнулся. – Сколько нам ехать?

– Если не будет экстренных остановок – минут десять.

– Это хорошо. Когда мы прибудем на место, нам нужно будет осмотреться – до того, как состоится рандеву.

3

Настасья стиснула браслет с такой силой, что он едва не сломался у неё в кулаке. Она полагала, что после известия о возможном спасении дедушки уже ничто не сможет ошеломить её. Но такого она уж точно не ожидала!

– Тебе эта дата о чем-то говорит? – спросил Макс.

– По твоему виду кажется, что ты уже знаешь ответ.

– Ну… – Он заметно смутился. – Я знаю о том инциденте, когда пострадали твои родители. Меня это тогда особенно потрясло, потому как я незадолго до этого посещал Ригу – вместе с моим другом Денисом и его отцом, Михаилом Дмитриевичем Молодцовым. В Риге, кстати, я и видел Михаила Дмитриевича в последний раз. Его жена говорила потом, что он заранее всё продумал: решил уехать в Балтсоюз и оттуда исчезнуть – с концами.

– А я вот считала, – Настасья издала подобие смешка, – что мои родители исчезли с концами. Ведь я…

Она умолкла: ей вдруг сдавило горло. Получалось, что её дед всё это время знал: её мама не пропала на пляже.

– Ведь я думала – её тело так и не нашли, – едва сумела выговорить Настасья.

– Этот браслет – не с мертвого тела, – качнул головой Макс. – Покойникам в морге надевают бирку с именем на большой палец ноги. Это – идентификационный браслет живого пациента. Хотя скорее всего – безликого. Иначе на браслете имелся бы еще QR-код.

Он глянул на Настасью с таким состраданием, что у той защипало в глазах, и она надолго от Макса отвернулась. То, что её мама осталась жива тогда, в 2077 году, теперь уже вряд ли имело значение. Девять лет – это для безликих был Мафусаилов век. Столько никто из них не жил.

Они летели низко, Макс говорил: чтобы не заблудиться. И Настасья стала, чтобы прогнать слезы, смотреть вниз – где зеленые пятна лесов чередовались с прямоугольниками полей. Реки были видны так хорошо, что Настасье удавалось даже разглядеть отражение в воде электрокоптера. Мосты казались почти хрупкими – и девушка гадала: не страшно ли было по ним передвигаться? Но главным были – города. При подлете к ним Макс всякий раз набирал высоту, однако кое-что Настасья всё-таки смогла увидеть. И этого хватало, чтобы поразить её воображение.

Города внизу не выглядели мертвыми – или полумертвыми, как покинутая ими Рига. Потоки машин реками и ручейками растекались по их улицам. Огромные дома стояли, как скалы и башни сказочных королевств. А когда стало смеркаться, и повсюду загорелся свет, зрелище и вовсе показалось девушке завораживающим. Световые моря городов выплескивали волны яркого марева в начинавшее синеть небо. Световые реки дорог двигались двумя встречными теченьями: желтым и красным. Настасья поначалу не поняла: почему так? И даже спросила об этом у Макса.

– Это встречные потоки машин, – объяснил тот. – Их передние и задние фары. Мы приближаемся к Москве.

Однако тут Настасью ждало разочарование: над самим городом они не полетели. Макс облетел российскую столицу с запада, и дальше они двинулись, как он и обещал, в южном направлении.

– А мы не пропустим Новый Китеж? – спросила Настасья, впервые забеспокоившись.

– Это совершенно исключено, – заверил её Макс и кивнул на серебристо-серую ленту реки вдали. – Видишь – там Ока. Она будет нашим ориентиром.

– Так Новый Китеж – он стоит на Оке?

Макс ничего не ответил ей. Только уголки его губ (губ Ивара?) слегка дернулись вверх. А когда впереди замаячил какой-то город – не слишком большой – Настасья решила: «Ну, вот мы и добрались». Однако не он оказался конечной целью их путешествия: Макс повел их электрокоптер дальше.

Некоторое время они перемещались по воздуху вдоль окского берега, а потом внизу двумя матово блестевшими линиями снова возникли железнодорожные рельсы. Макс несколько минут летел над ними, а потом совершил разворот – примерно на 45 градусов: повел их вертолет над какой-то железнодорожной веткой, отходившей от основного пути.

И Настасья обнаружила, что они летят словно бы над толстой гигантской гусеницей: длинной, прямой, едва-едва ползущей вперед.

– Вот он – твой Новый Китеж! – Макс указал пальцем на эту движущуюся темную массу и рассмеялся: звонким мальчишеским смехом Ивара.

4

Для Дениса Молодцова тридцатое первое мая каждый год бывало мерзким днем. Белые ночи доводили его чуть ли не до безумия, и время, когда они начинались, было для него – как преддверие преисподней. Он скрывал это почти от всех. Еще бы: коренной петербуржец – и вдруг не переносит белых ночей. Только его родители да друг детства Макс Берестов знали истину: как только белые ночи вступали в свои права, Денис терял способность спать. Совсем. И снотворные помогали ему всего лишь впасть в состояние, близкое к обмороку. Или – если повезет – к медицинскому наркозу.

Однако он продолжал ходить на работу – чтобы хоть немного отвлечься. И сегодня появился в своем кабинете примерно в полдень – успев всё-таки пару часов подремать уже после настоящего рассвета.

– Денис Михайлович, – встрепенулась секретарша, едва завидев его на пороге обширных – метров в пятьдесят – кулуаров перед его кабинетом, – вам тут звонили уже четыре раза. Из Псковской губернии.

Денису показалось, что каждое её слово втыкает тупую шпильку ему прямо в мозг, минуя черепную коробку. И он отвернул лицо в сторону, сделал вид, что разглядывает на стене мозаичный символ корпорации – дракона Уробороса. Боялся, что ему не удастся сдержать гримасу боли.

– Из Псковской губернии? – переспросил он.

– Да, да! Звонила женщина – из полицейского участка.