Милена не отталкивала, как прежде, и не стремилась освободиться. Скорее наоборот – посильнее прильнула к груди. Я не знал что делать. Землянка не произносила ни слова, не пыталась объясниться. Не найдя ничего лучше, я принялся гладить ее плечи, спину, чувствуя под руками шелк длинных волос.
– Что случилось? – прошептал, наконец. – Ты меня пугаешь.
Милена вздохнула, и с некоторым облегчением выскользнула из объятий. Закрыла дверь, заперла замок и жестом пригласила сесть за стол.
– Ничего если прилягу? – спросила потерянно.
– Конечно! – горячо воскликнул я. – Как хочешь.
– Ну просто… тебе придется сидеть, – смущенно пояснила она, располагаясь в постели полулежа.
Снова эти глупости! При необходимости я распластался бы на полу, у ног Милены.
– Что случилось? – спросил, опуская в контейнер для еды чашку, чтобы кухня налила чаю. Ей надо попить теплого. Дежурный повар еду не грел, но горячими настоями снабжал отдыхающих по первому требованию.
– Я-а-а-а, не уверена, – протянула землянка, словно бы не доверяла собственным ощущениям.
– Рассказывай все, – предложил я. – Разберемся. Поверь, на планете аджагар моя раса повидала достаточно.
Слабая улыбка тронула губы Милены.
– Рэм, – позвала она вдруг. – Можешь посидеть тут, часик… Если расскажу и задремлю, растолкай и я тебя выпушу.
Стоит предложить ей бешеного верианина в качестве ночного телохранителя? Или землянка сочтет это неуместным, а то и хуже – подозрительным?
Я вгляделся в лицо Милены.
Как же сложно, что она не верианка! Просто остался бы тут, на стуле, подремал сидя… подежурил.
– Ты не ответил, – землянка немного напряглась, приподнимаясь.
– Хочешь честно? – спросил, решив играть в открытую.
Она кивнула.
– Хорошо. Только обещай без обид и недоверия, – я взял со стола брошюру и пролистнул до страницы, где перечислялись наши традиции ухаживания. Расправив листы, развернул книжку перед Миленой так, чтобы она могла видеть написанное.
– Если что-то из сказанного мной покажется подозрительным, смотри сюда, тут все есть, – ткнул пальцем в разворот. – В общем так. Я остался бы на всю ночь, охранять тебя, погрузившись в дрему. Нас обучали «чуткому сну». Если ты беспокойно зашевелишься, что-то вокруг изменится, я пробужусь и сделаю все, чтобы помочь. Я не имею права к тебе приставать, если это беспокоит. Как бы сильно ни хотел чего-либо. Что скажешь?
Взгляд землянки метнулся к брошюре. Она быстро пробежала глазами страницу – сверху донизу. Я раздосадовано ждал. Неприятное ощущение кололо в районе сердец – она не поверила на слово! Однако я понаделал уже столько ошибок, столько раз пугал ее, отталкивал, что рассчитывать на полное доверие не приходилось. Как бы отчаянно этого не желал.
Милена подняла на меня взгляд.
– Я подумаю, хорошо? – проронила осторожно.
– Конечно, – от мысли, что, даже убедившись в моей честности, она все еще колеблется, в горле разросся колючий ком. Захотелось с размаху ударить в стену кулаком. Затем еще и еще, пока не разобью ладони в кровь, переключая душевные муки на физические.
– Так что случилось? – сошел я с болезненной темы.
– Не знаю, – вновь растерялась Милена. – В общем… Я почти задремала или так думала. Быстро, едва прилегла и тут… Показалось меня всасывает нечто очень темное, холодное, мерзкое. К коже словно липли миллиарды пиявок, вытягивали энергию. Я похолодела. Изо всех сил попыталась выйти из полусонного состояния, но даже открыв глаза все еще чувствовала ЭТО… Вскочила, позвала тебя… и когда ты… обнял все пропало. Кстати, спасибо.
Я судорожно пытался вспомнить хоть что-то из арсенала знаний аджагар, чтобы объяснить случившееся. Шестое чувство навязчиво подсказывало – все каким-то образом завязано на Эйе, пропавшей айшаре. Теперь становилось ясным и отчаянное желание Путника разыскать ее. Он что-то не договорил, чертов сукин сын!
– Давай так. Я пороюсь в королевской библиотеке по поводу твоего сна. И если мое присутствие выручает, позволь остаться тут, – после услышанного я не мог не настаивать. Вдруг уйду и с землянкой стрясется неладное? От этой мысли внутри холодело, словно мерзкие змеи свились на груди.
Милена чуть опустила голову вбок и задумалась.
– Рэм… это так странно. Я тебя почти не знаю, – начала медленно, осторожно, как всегда, когда боялась обидеть. – Это как… ну не могу объяснить… Как если спать рядом с чужим… человеком…
В груди екнуло, сердца ушли куда-то вниз, перестав нормально биться. Конечно! Я для нее чужак! Ощущения оказались куда более мучительными, нежели ожидал. Все тело заныло. Хотелось содрать с себя кожу, снова и снова молотить руками в металл обшивки корабля, в тщетной попытке забыться. Я – чужой.
– Рэ-эм, – маленькая ладошка легла на мою, как выяснилось, до сих пор покоившуюся на книге, удерживая страницы от перелистывания. – Ты не понял… Ты не чужой… Не расстраивайся, – она сильнее приподнялась, немного помедлила, встала и вдруг подошла совсем близко.
Я словно завороженный следил за каждым движением землянки, боясь пошевелиться, спугнуть нежданное счастье. Милена подвинула стул вплотную к моему, опустилась так, что наши ноги соприкасались. Неконтролируемая волна истомы охватила тело, когда землянка медленно погладила меня по груди, отвела за уши растрепанные волосы. Я замер, как обычно, перестав дышать.
– Просто… я больше трехсот лет живу одна. Не знаю, как еще объяснить…
Она не привыкла к чьему-то постоянному присутствию! Вот в чем проблема!
От этой мысли сразу полегчало. Я очень бы хотел снова обнять Милену, прижать к себе, закрыв от всех бед. Но, боюсь, теперь, мое тело отреагировало бы на нее куда более бурно. Не ведая, как истолкует это землянка, возможно, привыкшая к тому, что так мужчины готовятся к интиму, решил не рисковать.
– Ложись, – голос дрогнул, осип. – Так я останусь?
Она еще раз провела руками по груди, заставив проглотить довольные возгласы, встала и вернулась на кровать.
– М-можно мне остаться? – настаивал я.
Землянка молчала, исследуя мое лицо, как делала всегда, когда всерьез раздумывала.
– Слушай, клянусь королевской честью, чем хочешь, что не трону тебя. Если нужно, включу видеозапись, и тебе довольно будет пожаловаться государю, моему отцу, чтобы меня примерно наказали за нарушение законов и обычаев вериан, – я затараторил, сам себе напоминая горе-оратора. Недоучку, чья публика заметно теряла интерес, и он, в отчаянии, пытался удержать хоть какую-то толику внимания: – Если ты про нас прочла, как еще объяснить? Не собирался я тебя насиловать в спортзале! – меня несло – по делу и без: – Это была реакция созревания, реакция на единственную, и она будет как есть! Как сейчас и минуту назад! Она никак не связана с моими намерениями! И они, уж поверь, самые лучшие и самые светлые! Я не знаю как это доказать и втолковать! – выдохнув, я запнулся, понимая, что слишком раздухарился.
Глаза Милены чуть расшились от удивления, лицо напряглось. Я замолчал, всерьез опасаясь, что наговорил много лишнего. Но землянка присела, опираясь на локоть, и улыбнулась уголками губ.
– Извини, Рэм… Никак не освоюсь с вашими особенностями, – сказала очень мягко, почти ласково. – Оставайся. Но я женщина, привыкшая к одиночеству. Поэтому если буду негостеприимна или еще чего не обижайся.
– И не подумаю, – пообещал охотно, чувствуя, что мышцы шеи и рук предательски ноют. На эмоциях я сильно сжал кулаки и напряг горло.
Глава 8
(Милена)
Я лежала, слегка прикрыв глаза, и наблюдала за Рэмом. Он аккуратно извлек из сапога устройство, сродни очень тонкому планшетнику, сложенному вдвое, на манер древнего телефона-раскладушки. Если верить принцу, в компьютере, не больше двух ладоней, ютилась почти вся королевская библиотека Миориллии, которая, судя по всему – настоящая кладезь знаний.
Я судорожно пыталась сообразить – почему стоило прижаться к верианину, прочувствовать его тепло, какую-то странную тягу к зеленокожему инопланетнику, ужасные ощущения отпустили.
Возникла одна-единственная, не слишком для меня правдоподобная и не слишком приятная идея. Скорее всего, между нами протянулся энергетический канал, какие соединяют силовые поля близких существ, и Рэм вытеснил то, что на меня напало. Сейчас никакого канала не было, проверила тщательнейшим образом. Но мы могли связаться одномоментно, на эмоциях.
В ту секунду мне безумно хотелось довериться Рэму, прижаться к крепкой мужской груди, забыв все беды.