Сборник. Верианские хроники

Я быстро догадался, почему Милена сомневалась – посетить ли это удивительное место. Ее тяготило шумное общество. Должно быть, землянка испытывала нечто подобное тому, что чувствовал после нескольких представительских полетов на разные планеты. Опустошение, желание уйти от общения хотя бы на несколько недель. Не выходить в свет, не слушать чужаков, не отвечать элегантными пассажами, поддерживая имидж королевского дома.

Именно поэтому я, посещая оранжерею полгода назад, (тогда корабль направлялся со Скальты – планеты эрисов – на Миориллию), вошел не через главную четырехметровую дверь, а через запасную. К ней же я повел и Милену.

Пришлось пригнуться – на существ моего роста черный ход не рассчитывали.

Неугомонные оравы туристов сновали по главным аллеям: широким, усыпанным электрически-ярким искусственным гравием.

Их разговоры, шуршание шагов долетали до нас приглушенным эхом, терялись в звонких брызгах поливальных машин, мерном гудении потолочных ламп.

Я вел Милену по тем тропкам, которые использовали работники, чтобы незаметно для экскурсантов ухаживать за садами. Флора со всех концов Галлактики требовала заботы чуть ли не круглые сутки. Когда заканчивался полив одних растений, начинался – других. Искусственное освещение менялось едва ли не каждые пять минут – на разных планетах не совпадали не только времена суток, но и их длина.

Мы в буквальном смысле слова нырнули в заросли буккерии. Это странное дерево напоминает тонкую белую паутину, выходящую прямо из почвы. Почти все, кто разбирался в биологии, завидев буккерию немедленно уточняли: а почему ее называют деревом? Где же ствол? А ствол, вместе с корнями, прятался глубоко в земле. Наружу выстреливали только бесконечные изломы веток. Произрастая из общего центра, они десятикратно раздваивались, сплетаясь друг с другом в невообразимые узлы. Вместо листьев растение покрывал зеленоватый мох.

Неспешно шагая по узкой тропке, на которой мы едва умещались, Милена, широко раскрытыми глазами изучала зелено-белое кружево. Я ненавязчиво придерживал ее, чтобы не наступила на влажную землю, промочив ноги.

– Буккерия, – я развел руки по сторонам: – Растет на Амлане – планете раграриев. У них вообще, по-моему, самая диковинная флора. Вот, идем, – потянул землянку чуть дальше. С куцей тропинки мы вышли на небольшую шестиугольную площадку, с тем же плотным покрытием, вроде очень жесткой резины. Вокруг нее девятью лучами расходились в разные стороны посадки икленгов, овов, зербры и прочих диковинок земель раграриев. Ветви высокого кустарника икленга напоминали змей, соединенных между собой. Да еще и окраску меняли – снизу вверх. От земли извивались толстые побеги розоватого цвета, с черными пятнами. Затем они плавно переходили в оранжевые, более тонкие, скрученные причудливыми узлами, с бело-черными кружочками. Еще выше ветки приобретали лимонный оттенок, а пятнышки мельчали.

Павлинью расцветку придавали кустарнику иголки, настолько крошечные и мягкие, что, казалось, ветки обшиты дорогим бархатом.

Милена разглядывала разноцветные поросли, приоткрыв рот.

– Икленги, – назвал я. – Нижняя часть веток ядовитая, верхняя – полезна для здоровья.

Милена повернулась в сторону овов.

– Овы, – махнул я рукой. Эти цветочки, не больше пальца размером, на тонких стебельках без листьев, поразительно смахивали на гуманоида, с закрытым руками лицом. – Раграрии назвали их так из-за формы, – пояснил, сорвав фиолетовый бутон и протянув Милене. – в переводе с их языка – плачущий.

– Похоже, – выдохнула землянка.

– А это что? – она смотрела на меня как на мудреца, который ведает устройством Вселенной. Наконец-то удалось произвести хорошее впечатление! Пусть даже неожиданно. Я знакомился с инопланетной флорой из чистого любопытства, не придавая этому особого значения.

– Зербра, – ответил, подведя Милену поближе к высоким порослям, сродни земной осоке, акселерировавшей до человеческого роста. Впрочем, листья ее были мягкие, нежные. На планетах раграрий растения – одно ярче другого. Вдоль зербры спускались волнистые полосы желтого, синего, белого и коричнево-красного оттенка. – В засуху из нее выжимают сок и пьют.

…

Мы с землянкой бродили по рабочим тропкам оранжереи несколько часов. Если честно, совершенно потерял счет времени. Она то и дело тыкала в какое-нибудь растение, а я с упоением пояснял – что это и с какой планеты. С каждой четвертью часа Милена общалась все более раскованно, позволяя приобнимать себя за талию, разворачивать к очередной диковинке. Подавала руку, чтобы перепрыгнуть массивные поливные шланги, что ветвились по дорожке и газонам. Хлопала по плечу, когда нравилась шутка.

Наконец мы добрались до великанской искальды. Ветки четырехметрового царапали потолок, не взирая на еженедельную стрижку. Если верить данным сотрудников оранжереи, обхват ее ствола у земли достигал 10 метров.

Некоторое время землянка, задрав голову, изучала инопланетное чудо.

Без слов позволила обнять себя и подсадить на ветку.

Долю секунды я наслаждался близостью Милены. Не забывая держать ее вдоль бока – изменившиеся пропорции тела не должны задевать землянку. Подчинив плоть, сумел расстаться с теплом единственной.

Пока она восседала на бежевой ветке, держась за две других, повыше, я избавлялся от жара, охватившего тело. Мысли о холоде выручали прежде, но сейчас не особенно действовали. Зато куда лучше отвлекли расспросы Милены. Она интересовалась размерами растения. Любопытствовала, почему листья у него трех разных форм: треугольные, овальные и удлиненные, наподобие лавровых.

– Когда-то это были три разных растения-симбиоты, – рассказал я. – Ствол принадлежит дереву, ветки – кустарнику, у них даже ДНК другая, треугольные листья – подарок вьюна. Со временем они почему-то объединились и стали произрастать не рядом, а друг из друга. Поэтому ствол прибавляет по миллиметру в год, а ветки – по пятнадцать-двадцать сантиметров за день, – я намеренно использовал земную систему счисления, чтобы Милене было проще представить.

Когда она спрыгнула мне на руки, прижалась всем телом, горячая волна окатила снова. Быстро поставив Милену на землю, повел единственную дальше, в заросли эльбии. Кустарника с плоскими белыми ветками, будто сплющенными чем-то тяжелым. Шириной в ладонь они скорее напоминали листья. Листья же имели ярко-изумрудный цвет и закручивались в полые шарики…

…

– Фуф, а вы, верианцы еще и выносливые до жути, – наконец, выдала Милена. – У меня уже икры гудят.

Вот ведь я придурок! Надо было сразу обеспокоиться тем, что маленькие ножки землянки не привыкли к столь долгой ходьбе. Неужели я и эту прогулку испорчу собственной глупостью?

Землянка заглянула в лицо.

– Рэм? Ты чего?

– Сетую на себя, на собственную недогадливость по поводу выносливости твоих ног, – честно признался я, нахмурившись.

– Да ладно тебе! – хмыкнула она. – Я отлично провела время. Если ты теперь еще и выведешь меня из этого лабиринта и доставишь к каюте, вообще будет здорово. Сколько по земному времени?

– У меня нет часов, – растерялся я окончательно. В каждом холле висели либо ходики, либо голографические электронные табло проецировали трехмерные цифры.

В оранжерее их тоже немало, только на главных аллеях, которых мы успешно избегали всю прогулку.

– Сейчас выйдем и посмотрим, – неуверенно заявил я.

– Хорошо, – Милена взяла под руку, развеяв опасения. Я осторожно повел ее назад, сокращая, где только можно.

Уже на полпути землянка ощутимо замедлилась. Проклятье! Я не только хам, но еще и дурак. Не думая ни о чем, повинуясь внутреннему порыву, подхватил Милену на руки и понес. Землянка свернулась у меня в объятиях калачиком и… уснула. Бережно вынеся ее из оранжереи, обнаружил, что уже девять вечера! Мы пробыли в царстве флоры почти целый день! Но хуже всего то, что Милена так и не поужинала. Я судорожно соображал, как поступить. То, что послали ей в каюту в контейнере, наверняка давно остыло.

По пути в каюту Милены, я проигрывал в голове варианты как обеспечить ей горячий ужин.

Кухня закрылась, значит разогреть его, вытащив и поставив назад в контейнер, не получится.

Я мог бы заказать проводнице. Но такие услуги предоставляются только королевским персонам, что возвращало к претензиям Милены по поводу барства. Я мог бы сам сгонять в столовую, которая простоит открытой еще полтора часа и набрать еды. Но оставлять землянку, пока сама не потребует, было выше моих сил.

До каюты Милены я добрался в рекордные сроки, и приложил ее пальчик к замку. Тот противно щелкнул и открылся.

Зайдя внутрь, разместил землянку на кровати, и набрал номер Сэла на внутреннем телефоне, справа от двери.

– Да, Рэм? – восторженно выкрикнул брат.

– Тише ты, – шикнул я на него. – Можешь принести поесть в каюту Милены? Это на третьей палубе, сороковая дверь.

– Конечно! Что взять?

– Истол, гайдо, зиркой с зеленью, момлен (овощное рагу, которое Милена не пробовала) и ягодное рунло. Ну и чашки четыре травяного напитка.

– Хорошо, будет через десять минут, – заверил брат.

Я прикрыл землянку одеялом и присел за столиком.

Спящая Милена напоминала юную девочку, едва расцветавшую для любви. Розовый бутон губ, длинные ресницы, ни единой морщинки на гладком лбу и переносице – огромная редкость среди существ, старше двадцати пяти лет. Фарфоровая кожа – светлая, бледная, невероятно притягательная. Тонкие изящные пальчики, достойные королевских перстней. Простенько отстриженные удлиненные ногти. Я задыхался от восторга, глядя как она мерно посапывает.