Формула

Ритка состроила раздражённую гримаску.

– Ты прекрасно понимаешь, с какой стати. Если честно, меня немного смущают эти пассажи про политику и лидерство.

Извини, дорогая, настолько откровенным быть с тобой я не могу.

Хотя, признаться, временами хотел бы.

– Чем же смущают?

– Немного натужно. Ты не считаешь?

Я зевнул. Отмахнулся.

– По-моему, нормально.

– Но, Цезарь, как это возможно? Ты хочешь организовать заговор против самого себя?

Он пожал плечами.

– Разумеется, этот факт не годится для моей биографии, господин Марций. Так что, нам придётся его опустить.

Я помолчал, потом заговорил, подыскивая слова.

– Но… в чём причина? Ты достиг всего, чего хотел.

Цезарь усмехнулся.

– Разве именно это не может оказаться вполне достаточной причиной?

Он нетерпеливо взмахнул рукой.

– Я полагал, ты понимаешь меня лучше многих, Марций. Ты умён – и мы провели вместе уж не упомню сколько лет.

Так-то оно так. Но что я наблюдал все эти годы? Непреклонную энергию, волю, мужество, отвагу, изощрённое коварство и двуличие. И всё это – во имя обладания властью, чем же ещё? Я что-то проглядел, или просто появилось нечто новое?

– Если быть господином Рима тебе наскучило… Что ж, всегда можно просто отойти от дел…

– …наслаждаться покоем и смотреть, как всё возвращается на круги своя?

Цезарь заговорил громче, голос его звучал резко.

– Да, когда-то я просто хотел власти. Славы, богатства. Но всё это было получено ещё в Галлии. Потом я понял, что дело на этом не закончено. Понял, что моя судьба – спасти Рим от его собственного будущего. Разве ты не видишь, что представляет собой наш славный некогда город?

Разумеется, разумеется. Зрелище, может, и не самое приятное, но, по крайней мере, привычное. А снаружи так и вовсе всё сияет.

– Но, что ты хочешь изменить таким… странным способом?

Цезарь вздохнул.

– Я надеялся, что смогу сделать то, что не успел Сулла. К сожалению, ничего не выйдет – я тоже не успеваю. Никто не хочет видеть меня царём. Но, возможно, мой преемник…. После того, как прольются новые реки крови – те, которые я уже не чувствую в себе сил пролить.

Разговор нравился мне всё меньше. Действительно, маленький спектакль с участием Марка Антония успеха не имел – недавно на Форуме он трижды пытался увенчать Цезаря короной, но толпа неожиданно начала ворчать. Цезарь был вынужден отказаться, плебс рукоплескал. Спрашивается, что их так заело? Что это меняло? Откуда такая тяга к пережиткам демократии, если ты не заседаешь в Сенате? В общем, что случилось, то случилось.

Но о каких это он, собственно, «реках крови»?

– Разумеется, я действительно могу просто отойти от дел. Или отправиться в поход на Парфию и не вернуться. В конце концов, я стар и болен. Но это ничего не изменит. Совсем другое дело – убийство. По возможности, подлое и бесчестное. Общество расколется, начнётся новая гражданская война. Спасаясь от её ужасов, граждане будут счастливы вручить свою свободу кому угодно.

Цезарь ненадолго задумался.

– Например, усыновлённому мной Октавиану. Пожалуй, его шансы побольше, чем у Антония, как ты считаешь?

Я отмолчался. Мне не был по душе ни тот, ни другой. Марк Антоний – просто солдафон. Октавиан… временами мне казалось, что лицемерия и жестокости в нём побольше, чем в самом Цезаре. Если такое возможно, разумеется.

– Я могу попытаться тебя переубедить?

Цезарь улыбнулся – сама доброжелательность.

– К чему, друг Марций? Моя жизнь была достаточно славной, а благодаря твоему таланту предстанет просто блестящей. Я много раз мог погибнуть от меча – почему бы, в конце концов, этому не случиться? И, самое главное, я хочу изменить судьбу Рима. Времена Республики прошли, но никто не хочет понять этого. Кому, как не Цезарю ставить точку?

Он помолчал.

– Республика была хороша на протяжении веков, но… Её время закончилось. Наступило время власти, исходящей из одной головы и пары рук – а не сотен говорливых ртов.

Я сделал вид, что понимаю.

– Возможно это и так, Цезарь…. Однако, слишком много поколений римлян прожили, зная, что республика – это благо, а власть царя – зло.

Цезарь кивнул.

– Люди трудно расстаются с тем, что они считают своими убеждениями. К тому же, они слишком недалёки и заняты собой, чтобы понимать истинные нужды государства. Требуется очень серьёзная причина, чтобы заставить их полностью изменить свои взгляды за несколько дней. Причём сделать это совершенно искренне и добровольно. Что же это может быть? Я вижу только одно – серьёзная угроза их благосостоянию и самой жизни.

На этот раз молчание затянулось

– Есть и ещё одна причина, как ты знаешь. Моя болезнь. Приступы становятся всё чаще. Я не хочу уходить из жизни безвольным и вызывающим жалость калекой. И боги не открывают, сколько у меня осталось времени.

Так или иначе, мне стало понятно, что решение принято. Я мог устраниться. Или выполнить его волю и написать последнюю страницу жизни Цезаря. Разумеется, я согласился.

Не подумайте, что мною двигало тщеславие. Просто другие исполнители могли оказаться не настолько хороши.

– Вы рехнулись, – я щёлкнул ночником, уставился в будильник, кое-как сообразил, где какая стрелка. – Сейчас почти полчетвёртого.

– Я знаю, – Строевский голос выражал приличную степень нетерпения. Или даже неприличную? – Никто из нас, кстати, ещё вообще не ложился. И это действительно важно.

– Ну, хорошо, жду.

Собственно говоря, что мне ещё остаётся?

Я слез с кровати, натянул футболку с джинсами, походил туда-сюда, включая верхний свет, глотнул воды, закурил. Они и в самом деле появились быстро. Сосредоточенно прошагали в зал, расселись и замолчали.