Код белых берёз

русский час – невесть сколько,

русское: сухо , бреди (подымайся) по самое ухо!

русское спасибо,

русская рубаха – мужская косоворотка, женская без ворота,

с ним по-русски не сговоришь – глуп и упрям,

русским счётом – толком, понятным счётом.

Целый кладезь русских народных деревенских характеров оставили для истории такие писатели как Владимир Короленко, Максим Горький, Игнатий Потапенко, Николай Телешов, Борис Зайцев, Викентий Вересаев, Николай Гарин-Михайловский, Михаил Пришвин, Лев Толстой.

В одном из своих рассказов «Река играет» (Эскизы из дорожного альбома) Владимир Короленко описывает случай с перевозчиком на реке Ветлуге. На мой взгляд в Тюлине, так зовут героя рассказа, была сокрыта типичная черта русского характера. Нет, это был не русский авось, а нечто более глубинное, трогательное, характерное, простите за тавтологию.

Кто будет читать рассказ в оригинале, прошу обратить внимание на полную НЕ религиозность и не суеверность героев рассказа. А ведь это ещё 1890-е годы. Очевидно, что люди, непосредственно, каждодневно испытывающие на себе капризы природы, и вынужденные не просто выживать в них, а бороться и побеждать, – абсолютно равнодушны к «потусторонним силам», и «даже приглашение к пожертвованию на "колоколо господне", такими наивными каракулями глядевшее со столба…» лишь дополняло естественный фон жизни.

А жизненный опыт таким людям подсказывал, что силы те вопреки догмам не злобны и не мстительны, и если всё делать по правилам (сегодня это называют «Техника безопасности») то всё пройдёт без происшествий, «как надо!»

Но в том то и дело, что русскому скучно «как надо!» Он должен бросить вызов этим неведомым силам и самому себе. И вот перед нам предстаёт русская Одиссея Тюлина!

Он был перевозчиком, и вся его монотонная работа состояла в перевозке грузов и людей на собственном плоту. Усовершенствовать плот и больше не толкаться шестами? Но к чему? Придёт помещик и всё присвоит себе. А пока, – толкай, Тюлин, свой плот, дело ведь не в прибыли! А в самой жизни, в процессе!

Но тут Ветлуга вышла из берегов. Подобно из берегов своих иногда выходит и общество человеческое. И река «взыграла»: «Несколько дней назад шли сильные дожди … выкатился паводок» Но переправа есть переправа. С того берега позвали перевозчика: мужик с телегой и со своей бабой.

«– Давай паром, што ли, – ехать надо.

– Да тебе надо ли еще ехать-то? Чай, в Красиху пьянствовать?..

– А ты уж накрасился…»

Тюлин действительно с похмелья, и голова болит, но рассуждения его НЕ злобны, а правомерны:

«– Ну, баба, так, стало быть, не миновать, ехать видно»

После долгих переговоров и жалоб товарищам на головную боль, хотя Тюлин и соглашается перевезти, встаёт проблема, что за длинными шестами нужно идти в гору. Эти-то ведь коротки для взыгравшей реки! Послал сына Иванко

«– Не донесет, – говорит мужик.

– Тяжелы вить! – подтверждает Тюлин…»

И оба продолжают сидеть! Но Иванко обернулся с шестами, и Тюлин уже заготовивший для себя «русскую рулетку» с этими шестами, принимается за работу.

«– Эй, проходящий! – обращается он ко мне как-то одобрительно. – Ну-ко, послушай, и ты с нами на паром! А то, видишь вот, больно уж река-те наша резва»

В тот момент Тюлин уже понимал обречённость всей его компании: свою, писателя, Евстигнея и Иванки. На плот он взошёл последним и в задумчивости: а надо ли? Даже не отвязал чалки, о чём сам уже отстранённо пожалел:

«– Э-эх! Чалки-те, чалки никто и не отвязал. Н-ну!

– Да ведь ты, Тюлин, последний взошел на паром. Тебе бы и надо отвязать, – протестую я.»

А Тюлину словно этого и надо, он словно ждёт чужого толчка. Он же видел, что шесты, которые принёс Иванко всё равно коротки, кто же кроме него это заметит? Тюлин отчалил и паром понесло.

Почему не пихаешься? – Вопрошали товарищи. – Так до дна не достать! – Отвечал Тюлин. Евстигней пробовал пихнуться шестом и чуть не упал в воду.

Иллюстрация: Переправа через Волгу. Начало ХХ века.

«– Подлец ты, Тюлин!

– Сам такой! Пошто лаешься?

– За што тебе деньги плочены, подлая фигура?

– Поговори!

– Пошто длинных шестов не завел?

– Заведёны.

– Да что нету их?

– Дома. Нешто мальчонка приволокёт… двадцати-то четвертей?»

А тем временем «резвое течение, будто шутя и насмехаясь над нашим паромом, уносит неуклюжее сооружение все дальше и дальше». Тюлину этого и надо! Чтобы бежать с острова Крит, по более правдивой легенде, Дедал с Икаром сделали косой парус способный идти даже при встречном ветре. Так и Тюлин убегал от томившей его действительности то в вино, то вот в такую заваруху. Это была его революция, его стихия. В ней он был капитан! Команды сыпались жёстко и непререкаемо:

– Иванко, держи по плёсу!

– Садись в греби, Евстигней!

– Проходящий, лезь и ты… в тую ж фигуру.

– Вались на перевал, Иванко, вали-ись на перевал!

– Крепи!

– Греби, греби… Загребывай, проходящий, поглубже, не спи!

И тут уже глаза сына «сверкают от восторга» – Вот он триумф капитана! Через тридцать лет дети тюлиных иванки сбросят тяготившие их оковы и начнут строить новую жизнь с новыми смыслами. Ещё через десять забурлят магнитки и днепрогэсы. А ещё через пятнадцать они с гордостью будут писать свои имена на стенах Рейхстага.

В письме к Короленко Горький, высоко ценивший его рассказ, писал: «Река играет» – это любимый мой рассказ; я думаю, что он очень помог мне в понимании "русской души"… Говорят, я довольно удачно читал рабочим реферат, темой которого была роль Тюлина в русской истории, – у меня вышло так, что и Минин, и Болотников, и Пугачев – все Тюлины!». В «Воспоминаниях о В. Г. Короленко» (1923 г.) Горький писал по поводу этого же рассказа и личности Тюлина: «…правда, сказанная образом Тюлина, – огромная правда, ибо в этой фигуре нам дан исторически верный тип великоруса – того человека, который ныне сорвался с крепких цепей мертвой старины и получил возможность строить жизнь по своей воле».

Вспоминаются слова Гоголя из Мёртвых душ : «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?..»

Но отчего-то не совсем весёлой кажется эта скачка. Каким-то обречённым кажется этот путь в никуда. Когда во хмелю бросаешься в бой с невидимыми целями, а победив их, оказываешься снова на том же кругу, ещё в большем похмелье, и победа кажется фальшью. Нет развития, нет движения вперёд, есть только скачка. Всё это напомнило мне один из самых древнейших диалогов с глиняных табличек из Вавилона, которому уже более трёх тысяч лет:

« – Раб, пойди-ка сюда, послужи мне! – Да, что угодно, хозяин?

– Запрягай поскорей колесницу! Мне к царю во дворец надо мчаться! – Мчись во дворец, о хозяин!