Милость к падшим

– Позаботься, чтобы и акробаты были, и другие твои подельники.

Лизандрос оказался похожим на тот образ, который в воображении нарисовал Та-мир. Да, воин, да, закаленный в боях, но не мог представить циркач, что этот человек еще и опытен в понимании людей, в распознавании их намерений. Постоянная борьба за власть у престола научила его хотя и грубо, но всё же верно определять, какой стороны надо держаться, когда плетутся интриги всех тех, кто тайно или явно метит на престол. Выбрав воина Маврикия, который мечом прорубил себе место на троне, он его и держался, во всем следуя его повелениям. И в рассуждениях о вере он следовал твердой позиции императора.

И потому быстро расправился с монофизитами, которые держали верх среди прочих многочисленных ересей, бытовавших в Александрии.

– Мужи Александрийские! – громко говорил он, стоя на верхней ступеньке дворца. Перед ним на площади стоял народ, слушая представителя императора. – Воля императора для вас – закон, и вы знаете это! Посему оставьте распри и внемлите слову патриарха во всех вопросах веры Христовой! Вот он перед вами, святейший Иоанн, которого вы полюбили! Ибо такого пастыря нельзя не любить! Не зря же его вы сами назвали Милостивым!

Сбоку от него стоял в светлых ризах, с седой бородой высокий старик, смотря на комита со смиренной улыбкой. Взгляд его говорил: ну не надо меня хвалить, ну зачем вы так.

А Лизандрос продолжал:

– Что же касается налогов, то их исполнение такой же для вас закон, как и почитание святого имени Христа. Если же возникают споры, то их разрешает префект, достойнейший Ксенон, которому вы должны подчиняться. Из славного града Александрии в Константинополь идут груженные зерном суда, и слава вашего города на том и стоит! И посему говорю вам радоваться имени императора и его благоденствию! Благоденствия и вам, мужи и жены александрийские!

После столь краткой и вразумляющей речи многие, собравшиеся на площади, еще сильнее взрастили злобу на Константинополь и его власть. И не один подумал: «Вот ты уплывешь на своих кораблях, а мы тут посмотрим еще, какая вера и какой порядок нужны нам, а не вам, ромеям»[7 - Роме и – так называли себя византийцы, подчеркивая свою родовую связь с Римом.].

Но Лизандрос, сопровождаемый Ксеноном и свитой, уже двинулся во дворец, где уже все было готово к пиру во славу победителя.

Свое искусство показали акробаты, затем выступил глотатель живого огня Керим, умеющий еще и выдувать пламя изо рта.

И вот настало время для пантомим Тамира.

С первого же появления Алоли все гости сразу же оживились. Ее легкие, мягкие движения, нега, с какой она расположилась, полуобнаженная, у ручья, заставили гостей перестать есть и пить. А появление охотника, сладострастно крадущегося к девушке, вызвало напряжение – у многих даже перехватило дыхание, когда хищник, изображаемый Та-миром, делающий непристойные жесты, набросился на Алоли. Тамир ловко снимал одежды с девушки, вот начиналась любовная борьба, и барабан рассыпал дробь, и тут, к всеобщему восторгу, появлялся живой медведь.

Боковым зрением Тамир видел, с каким вниманием следил за развитием действия Лизандрос, приподнявшись на своем ложе.

Казалось, он готов кинуться на выручку Алоли.

Но охотник в страхе бежал, а красавица гладила медведя. И он радостно рычал. Чтобы его успокоить, Алоли начала петь:

Не отступлюсь от милого, хоть бейте!
Хоть продержите целый день в болоте!
Хоть в Сирию меня плетьми гоните,
Хоть в Нубию – дубьем,
Хоть пальмовыми розгами – в пустыню
Иль тумаками – к устью Нила.
На увещанья ваши не поддамся.
Я не хочу противиться любви[8 - Здесь и дальше перевод стихов с древнеегипетского Анны Ахматовой.].

Тамир, притаившись за занавеской, скрывающей его от гостей, видел, с каким восторгом смотрит на Алоли Лизандрос.

Сработало!

Но жгучая ревность уже жгла сердце.

Вот началось сольное выступление Алоли.

Все песни ее были хороши, но особенно Тамир любил, когда она пела песню «Сила любви», которой ее обучила мать:

Любовь к тебе вошла мне в плоть и в кровь
И с ними, как вино с водой, смешалась,
Как с пряною приправой – померанец
Иль с молоком – душистый мед.

Эта была лучшая песня Алоли, и после нее она танцевала, ударяя в свои барабанчики, и уже совершенно покоренные ею зрители смотрели, как она, почти обнаженная, продолжает:

Твоя любовь – небесный дар,
Огонь, воспламеняющий солому,
Добычу бьющий с лету ловчий сокол.

И после этого она легко, кошачьими шагами ускользала за занавес.

Гости хлопали в ладоши – и не только Лизандрос, но и дефенсор[9 - Дефенсо?р – должностное лицо, контролирующее управление провинцией. Также принимал участие в судах низшей инстанции.]Аксантос, и Наклетос, и другие участники пира.

– Эта египтянка, танцовщица, – начал Лизандрос, наклонившись к префекту.

– Понравилась? – сделав слегка игривую мину на лице, спросил Ксенон.

– Весьма, – ответил с намеком Лизандрос.

– Я позову этого фигляра, начальника цирка. Он сговорчив. Всё устроит.

Лизандрос протянул кубок к префекту, кубки, встретившись, издали мелодичный звук – они были из серебра.

Когда всё было устроено, Тамир шепнул дочери:

– Ты у него обязательно проси, чтобы он взял нас собой. Поняла? А как даст согласие, тогда и ты соглашайся.

Ей было и гадко, и в то же время приятно, что сам комит просит ее остаться с ним.

Выходит, план отца и самом деле может осуществиться!

Она ничего не ответила, лишь кивнула.

Утром всей цирковой труппой они прибыли на пристань.

Тамир стал искать комита, но его не пустили на корабль. Тогда он потребовал у стражника, чтобы его свели с владельцем корабля.

Но стражник грубо оттолкнул Тамира, да так, что тот полетел с трапа на землю.

Тамир встал, отряхнул пыль, всё еще не понимая, что страже дан приказ не пускать циркачей на корабль.

Он пошел вдоль набережной, высматривая, не появится ли на палубе рослая фигура комита.

Не высмотрел.

Подошел к дочери:

– Иди поговори с ним. – Алоли, завернувшись в милоть, стояла не шелохнувшись. Она всё видела и всё поняла. – Иди! – приказал отец. – Он обещал, так?