Последний отзыв
отлично написал
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2025.
✖
Взбаламученное море
Год написания книги
1863
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Нет, чай, надо быть, нарочно! – объяснил третий.
– Где ж тут ловить-то его… Поди, чай, засосало под пароход, и плывет под кормой.
– И пил же он, паря, на пароходе-то шибко.
– Пил?
– И, Господи! Маркитант сказывал, рублев на двадцать он напил у него… Заберите-ка однакоже влево! – заключил матрос, но и влево ничего.
– На пароходе, робята, ну его к праху, где тут сыщешь! – сказали почти все в один голос и поехали на пароход.
Мужик между тем был недалеко от них и, при их приближении, только нырнул в воду и вынырнул потом далеко от них. Подплыв к косе, он стал на ноги. Тут ему было всего по пояс. Он не пошел прямо на берег, а стал обходить всю косу кругом; на том месте, где и подъезду не было, ухватился за камень, стал взбираться, как кошка, на утес и только по временам ругался.
– Все рученьки-то, дьявол, раззанозил каменьями этими… Ну, поехала, лешая! – говорил он, когда нога его случайно скользила и опускалась. – Как итти-то в этой мокроте? – прибавил он, став наконец на вершину скалы и осматривая свой костюм.
– Ну, чорт, велика барыня, – заключил он и пошел.
На набережной он вошел во двор Софи; вероятно, очень знакомый с местностью, он сейчас же забрался через перила на галлерею и приложил свое лицо к освещенному стеклу девичьей.
Там сидела молоденькая горничная.
– О, чорт, это другая какая-то лешая! – сказал он и постучал пальцем.
Горничная с испугом взглянула в окно.
– Иродиада Никаноровна где-с? – спросил у ней мужик.
Горничную успокоил этот вопрос.
– Она не здесь, в бане живет.
– Вот куда чорт ее занес! Родила, что ли? – сказал сам с собою мужик и слез с галлереи.
Где находится баня, он тоже, видно, хорошо знал, потому что прямо пошел к ней и опять приложил лицо к окну.
Иродиада там сидела одна и что-то шила.
Мужик вошел к ней.
– Ай, Господи, Михайла! – проговорила она, взмахнув на него глазами.
– Мы самые и есть! – отвечал тот.
– Да что же ты весь мокрый?
– Водой уж шел, коли сушью не пускают, – отвечал Михайла.
– Ну, разоболокайся!.. Что стоишь? – сказала ему Иродиада с видимым участием.
– Что же я надену? Весь мокрехонек, – сказал мужик, снимая, впрочем, кафтан.
– Пойду, схожу, попрошу у кучера и портков и рубахи.
– Да как же ты скажешь?
– Скажу, что для полюбовника, да и баста!
– Ой-ли! хвать-девка! – проговорил ей вслед Михайла.
Читатель, конечно, не узнал в этом человеке того самого Михайлу, который, в начале нашего романа, ехал молодым кучером с Надеждой Павловной. Судьба его и в то уже время была связана с судьбою Иродиады. Он именно был отцом ее ребенка, за которого она столько страдала.
Получив вольную, Иродиада, первое что, написала Михайле своею рукою письмецо:
«Душенька Михайла! Неизменно вам кланяюсь и прошу вас, проситесь у господ ваших на оброк и приезжайте за мной в К…, где и ожидает вас со всею душою, по гроб вам верная Иродиада».
Михайла сейчас же стал проситься у Петра Григорьевича; но тот его не пускал7 Михайла нагрубил ему, или, лучше сказать, прямо объяснил: – «дурак вы, а не барин, – право!»
Петр Григорьевич повез его в солдаты. Михайла убежал от него и пришел в К… оборванный, голодный и вряд ли не совершивший дорогой преступления.
Иродиаду он нашел не совсем верною себе. Она была любима управляющим откупом, Иосифом. Михайла, впрочем, нисколько этим не обиделся и просил только, чтобы как-нибудь ему прожить без паспорта и хоть какое-нибудь найти местечко. По влиянию Иродиады, его сделали целовальником; потом, по каким-то соображениям, перевели сначала в уезд и наконец отправили на Кавказ. В продолжение всего этого времени Михайла страшно распился, разъелся: краснощекий, с черною окладистой бородой, он скорее походил на есаула разбойничьего, чем на бывшего некогда господского кучера. Запах спирту от него уж и не прекращался, точно все поры его были пропитаны им.
Иродиада, возвратившись, принесла Михайле все чистое белье. Тот приней же начал переодеваться. Иродиада немножко от него отвернулась.
– Чаю, что ли, хочешь? – спросила она.
– Нет, уж лучше бы горьконького! – отвечал Михайла.
– Все по-прежнему, зелья-то этого проклятого, – сказала Иродиада.
– Человек рабочий, – отвечал Михайла.
Иродиада сходила в горницу и принесла целый барский графин водки и огромный кусок, тоже барской, телятины.
Михайла принялся все это пить и есть.
– Что, ты получил мое письмо? – спросила его Иродиада.
– Получил; на него я и шел.
– С барином твоим несчастье случилось: в чсть, али в острог, что ли то, посадили.
– Ах ты, Боже ты мой! – произнес Михайла с некоторым даже испугом. – За что же это так?
– Сочинение, что ли, какое-то написал на здешних господ, так за то… В Сибирь, говорят, сошлют.
– Как же быть-то, девка, а?
– Чего быть-то?.. Я вот завтра перееду, поживем там, поглядим.
– Где ж тут ловить-то его… Поди, чай, засосало под пароход, и плывет под кормой.
– И пил же он, паря, на пароходе-то шибко.
– Пил?
– И, Господи! Маркитант сказывал, рублев на двадцать он напил у него… Заберите-ка однакоже влево! – заключил матрос, но и влево ничего.
– На пароходе, робята, ну его к праху, где тут сыщешь! – сказали почти все в один голос и поехали на пароход.
Мужик между тем был недалеко от них и, при их приближении, только нырнул в воду и вынырнул потом далеко от них. Подплыв к косе, он стал на ноги. Тут ему было всего по пояс. Он не пошел прямо на берег, а стал обходить всю косу кругом; на том месте, где и подъезду не было, ухватился за камень, стал взбираться, как кошка, на утес и только по временам ругался.
– Все рученьки-то, дьявол, раззанозил каменьями этими… Ну, поехала, лешая! – говорил он, когда нога его случайно скользила и опускалась. – Как итти-то в этой мокроте? – прибавил он, став наконец на вершину скалы и осматривая свой костюм.
– Ну, чорт, велика барыня, – заключил он и пошел.
На набережной он вошел во двор Софи; вероятно, очень знакомый с местностью, он сейчас же забрался через перила на галлерею и приложил свое лицо к освещенному стеклу девичьей.
Там сидела молоденькая горничная.
– О, чорт, это другая какая-то лешая! – сказал он и постучал пальцем.
Горничная с испугом взглянула в окно.
– Иродиада Никаноровна где-с? – спросил у ней мужик.
Горничную успокоил этот вопрос.
– Она не здесь, в бане живет.
– Вот куда чорт ее занес! Родила, что ли? – сказал сам с собою мужик и слез с галлереи.
Где находится баня, он тоже, видно, хорошо знал, потому что прямо пошел к ней и опять приложил лицо к окну.
Иродиада там сидела одна и что-то шила.
Мужик вошел к ней.
– Ай, Господи, Михайла! – проговорила она, взмахнув на него глазами.
– Мы самые и есть! – отвечал тот.
– Да что же ты весь мокрый?
– Водой уж шел, коли сушью не пускают, – отвечал Михайла.
– Ну, разоболокайся!.. Что стоишь? – сказала ему Иродиада с видимым участием.
– Что же я надену? Весь мокрехонек, – сказал мужик, снимая, впрочем, кафтан.
– Пойду, схожу, попрошу у кучера и портков и рубахи.
– Да как же ты скажешь?
– Скажу, что для полюбовника, да и баста!
– Ой-ли! хвать-девка! – проговорил ей вслед Михайла.
Читатель, конечно, не узнал в этом человеке того самого Михайлу, который, в начале нашего романа, ехал молодым кучером с Надеждой Павловной. Судьба его и в то уже время была связана с судьбою Иродиады. Он именно был отцом ее ребенка, за которого она столько страдала.
Получив вольную, Иродиада, первое что, написала Михайле своею рукою письмецо:
«Душенька Михайла! Неизменно вам кланяюсь и прошу вас, проситесь у господ ваших на оброк и приезжайте за мной в К…, где и ожидает вас со всею душою, по гроб вам верная Иродиада».
Михайла сейчас же стал проситься у Петра Григорьевича; но тот его не пускал7 Михайла нагрубил ему, или, лучше сказать, прямо объяснил: – «дурак вы, а не барин, – право!»
Петр Григорьевич повез его в солдаты. Михайла убежал от него и пришел в К… оборванный, голодный и вряд ли не совершивший дорогой преступления.
Иродиаду он нашел не совсем верною себе. Она была любима управляющим откупом, Иосифом. Михайла, впрочем, нисколько этим не обиделся и просил только, чтобы как-нибудь ему прожить без паспорта и хоть какое-нибудь найти местечко. По влиянию Иродиады, его сделали целовальником; потом, по каким-то соображениям, перевели сначала в уезд и наконец отправили на Кавказ. В продолжение всего этого времени Михайла страшно распился, разъелся: краснощекий, с черною окладистой бородой, он скорее походил на есаула разбойничьего, чем на бывшего некогда господского кучера. Запах спирту от него уж и не прекращался, точно все поры его были пропитаны им.
Иродиада, возвратившись, принесла Михайле все чистое белье. Тот приней же начал переодеваться. Иродиада немножко от него отвернулась.
– Чаю, что ли, хочешь? – спросила она.
– Нет, уж лучше бы горьконького! – отвечал Михайла.
– Все по-прежнему, зелья-то этого проклятого, – сказала Иродиада.
– Человек рабочий, – отвечал Михайла.
Иродиада сходила в горницу и принесла целый барский графин водки и огромный кусок, тоже барской, телятины.
Михайла принялся все это пить и есть.
– Что, ты получил мое письмо? – спросила его Иродиада.
– Получил; на него я и шел.
– С барином твоим несчастье случилось: в чсть, али в острог, что ли то, посадили.
– Ах ты, Боже ты мой! – произнес Михайла с некоторым даже испугом. – За что же это так?
– Сочинение, что ли, какое-то написал на здешних господ, так за то… В Сибирь, говорят, сошлют.
– Как же быть-то, девка, а?
– Чего быть-то?.. Я вот завтра перееду, поживем там, поглядим.
Другие электронные книги автора Алексей Феофилактович Писемский
Другие аудиокниги автора Алексей Феофилактович Писемский
Последний отзыв
отлично написал