Мещане

– Я хочу посоветоваться, – сказала она.

Адвокат предложил ей стул около себя. Двое из незанятых адвокатов, увидев все еще красивое и в настоящий момент весьма одушевленное лицо Домны Осиповны, переглянулись между собою и оба подумали: «Штучка недурная – эта барыня!»

Домна Осиповна начала было рассказывать свое дело; но у ней все перепуталось в голове.

– Madame! Вы слишком взволнованы; позвольте, я сегодня вечером приеду к вам, – проговорил слушающий ее адвокат.

– Приезжайте! – отвечала Домна Осиповна.

– Ваш адрес?

Домна Осиповна подала ему свою карточку и ушла.

– Кто это такая? – спросил один из адвокатов, которому понравилась наружность Домны Осиповны.

– Перехватова! – прочитал адвокат, принявший от Домны Осиповны карточку.

– Это жена, может быть, доктора Перехватова? – полюбопытствовал тот же адвокат.

– Она самая, а прежде бывшая жена Олухова, – объяснил довольно мрачный на вед адвокат, сидевший в стороне и читавший газету.

– Олухова? – переспросили многие из адвокатов с небольшим волнением в голосе.

Они все почти слышали о начинающемся миллионном процессе Олуховых.

Адвокат, взявший на себя обязанность приехать к Домне Осиповне, потер себе как бы от холода руки, но в сущности – от самодовольства, рассчитывая захватить это дело себе.

Возвратясь домой, Домна Осиповна ждала мужа, который, однако, не возвращался. С рассвирепелым видом начала она ходить по своим богатым апартаментам, чтобы хоть чем-нибудь утишить терзающие ее страх и гнев…

Раздался звонок. Домна Осиповна думала, что приехал муж, но оказалось, что это было городское письмо, которое лакей и нес, по обыкновению, в кабинет к доктору.

– Дай мне письмо! – крикнула ему Домна Осиповна.

Лакей подал ей.

Домна Осиповна сначала понюхала письмо; оно пахнуло духами. Домна Осиповна разорвала пакет, а вместе с ним и самое письмо, которое и начала было читать.

«Cher Перехватов! – писалось в нем. – Я жду вас к себе и больна скукою о вас!..»

Домна Осиповна не стала более читать и бросила письмо на пол; она сама некогда вроде этого посылала письма к Перехватову. В голове ее между тем зародился новый план: ехать к Бегушеву. Он ей стал казаться единственным спасителем, и она готова была, назло мужу, войти во всевозможные компромиссы со своим старым обожателем.

Бегушев еще из окна увидел, что Домна Осиповна подъезжает к крыльцу на дрянном извозчике, но быстро, и когда она позвонила, он крикнул стоявшему перед ним с бутылкою красного вина молодому лакею:

– Поставь это здесь и прими!

Лакей побежал.

Бегушев залпом выпил стакан красного, которое он в в последнее время почти постоянно тянул. В этом маленьком опьянении ему как-то легче было существовать!

Молодой лакей принял Домну Осиповну.

Она прямо прошла в диванную к Александру Ивановичу.

– Здравствуйте, мой добрый, старый друг! – проговорила она.

Бегушев только ответил ей первоначально:

– Здравствуйте!

– Бегушев! – продолжала Домна Осиповна. – Я приехала вас просить о том же, о чем просила вас, может быть, и Мерова: спасите меня от голодной смерти!

– Вас?.. От голодной смерти?

– Да, Янсутский хочет уничтожить все мое состояние, а вы знаете, что он способен это сделать.

– Каким же образом и чем Янсутский может уничтожить ваше состояние? Наконец, ваш муж – такой практический человек, что не допустит, вероятно, сделать его это!.. – говорил Бегушев, вместе с тем всматриваясь в лицо Домны Осиповны, которое имело странное выражение, особенно глаза: они были неподвижны и вместе с тем блестели; прежнего бархатного тона в них и следа не оставалось.

– Муж мой дурак и подлец, – хватила Домна Осиповна откровенно, – вы одни только понимаете, можете, если только захотите, пособить мне!.. Любви между нами не может быть, – вы, конечно, меня не любите больше, да и я вас не люблю; впрочем, я уж и никого не люблю!..

И Домна Осиповна взяла себя за голову.

– Если вы приехали ко мне из боязни за ваше существование, то вот вам мое слово: я буду ездить к вам и наблюдать, чтобы чего не случилось с вами, – проговорил Бегушев, у которого явилась снова мысль прийти на помощь к этой разбитой женщине.

– Нет, Бегушев, нет! – воскликнула Домна Осиповна. – Вам ко мне ездить нельзя!.. Нас с вами разделяет столько врагов… но постойте, где же они и какие?.. Муж, который мне изменил и бросил меня!.. Состояние мое, которого у меня нет!.. Я сказала это вздор, что нет, – продолжала она, – состояние есть, и большое!.. Его только надо «припрятать». Научите, куда я могу уехать за границу, чтобы туда увезти мое состояние, – можно это?

– Не знаю-с, я никогда не упражнялся в этом и скорей бы бросил свое состояние, чем бы стал прятать его.

– Я не могу, Бегушев, этого сделать, – опять громко воскликнула Домна Осиповна, – мне мое состояние слишком дорого досталось… Оно теперь мое и мне должно принадлежать!.. Посмотрю я, как его отнимут у меня… посмотрю!..

И Домна Осиповна засмеялась неприятным, озлобленным смехом.

– И вы, Бегушев, тоже наблюдайте за этим, – продолжала она, – нельзя же целый век прикидываться таким простачком в этих делах!

– Как я буду наблюдать, когда вы запрещаете мне даже бывать у вас? – сказал Бегушев, начинавший не понимать, что такое говорит Домна Осиповна.

– Я у вас буду бывать, это все равно!.. Ездила же я прежде к вам, – проговорила она резко. – Дня через два, значит, я буду у вас… велите меня принимать в каждый час, когда бы я ни приезжала к вам!.. – заключила она повелительным голосом и распрощалась с Бегушевым.

Прокофий с мрачным видом провожал ее. В передней Домна Осиповна торопливо и судорожно вытащила кошелек, достала из него двадцатипятирублевую бумажку и подала ее Прокофию. Тот, взглянув на деньги, проговорил:

– Это зачем?

– Тебе, – отвечала Домна Осиповна.

Прокофий возвратил ей бумажку назад.

– Мне не надо! – сказал он.

– Ты должен взять!.. Ты не смеешь этого делать!.. – крикнула на него Домна Осиповна.