– К тому же!.. – отвечал Бакланов и не знал, как докончить.
– Если вы встретили какое-нибудь злоупотребление по службе, – продолжал генерал пунктуально: – не угодно ли вам отнестись ко мне бумагой.
– Я отнесусь и бумагой, – отвечал Бакланов.
– Сделайте одолжение! – отвечал генерал и повернул в первый попавшийся переулок.
«Что это так их всех против шерсти гладит?» – подумал Бакланов, и вечером, когда он приехал в клуб, Никтополионов встретил его первым словом:
– Что вы, батенька, тут творите?
– Да что, сражаюсь, бьюсь! – отвечал Бакланов, самодовольно садясь.
– Хорошенько их! – воскликнул одобрительно Никтополионов; а потом, наклонившись к нему, на ухо прибавил: – в Петербург-то главное, напишите; этого они очень не любят: и к своему-то, и к внутренних дел вальните…
– Напишу все, – говорил Бакланов громко, без всякой осторожности.
Несколько армян, несколько греков, а больше всего Эммануилов Захарычей, так и навострили уши.
Никтополионов продолжал шопотом:
– Человека-то, которого подозреваете, в целовальниках, в кабаках поищите!..
Бакланов кивал ему, в знак согласия, головой.
– Возьмите арестанта, да поезжайте с ним, здесь и в уездах, по кабакам, – не признает ли кого.
– Непременно! – восклицал Бакланов.
В тот же самый вечер карета madame Базелейн подъехала к дому начальника края, а по совершенно противоположной улице быстро шел черноватый господин к дому Эммануила Захаровича. Хатем, от Эммануила Захаровича верховой скакал к Иосифу Яковлевичу, который был у Иродиады. На той же самой лошади Иосиф Яковлевич скакал домой и тотчас же поскакал в уезд на почтовых. В ту же ночь, тоже на почтовых, из деревни Шумли неизвестный человек был отправлен сначала в степь, а потом и на Куру.
15. Не любитель гласности
В довольно большом и полутемном кабинете происходила такого рода сцена.
– Ну-с, слышу звон, да не знаю, где он!.. – говорил малорослый начальник края, стоя, с сложенными накрест руками, у стола, перед которым Бакланов, как нарочно, весь облитый абажурным светом лампы и весь раскрасневшийся, объяснял ему свое вчерашнее поведение.
Генерал все больше и больше бледнел.
– Вы припутываете тут женщин; мерзавцев выгораживаете, а порядочных людей хотите замарать… Меня, что ли, вы хотите обвинить в том?
– Я, ваше превосходительство, не говорил этого! – отвечал Бакланов, в самом деле этого не говоривший.
– У меня здесь служащий чиновник, – продолжал маленький генерал, все более и более горячась: – должен быть весь мой: должен быть моим светом, тенью моей!
– Извините меня, ваше превосходительство, – возражал Бакланов, тоже начиная выходить из себя: – я служу обществу, а не лицам.
– Я вас заставлю служить иначе! – кричал генерал, стуча пальцами по столу.
– Вы бы меня, ваше превосходительство, должны были презирать, если б успели заставить меня служить иначе! – кричал тоже и Бакланов.
– Я подчиненным моим, – кричал генерал, не слушая возражений: – которым угодно быть не тем, чем я хочу, я имею привычку вот что из службы делать!
И генерал показал, каким обрзом обыкновенно дают киселя.
– На подобные движения, ваше превосходительство, и я имею привычку отвечать тоже довольно резко, – не уступал Бакланов.
– Молчать! – крикнул вдруг генерал совсем как на лакея.
Бакланов побледнел.
– Ваше превосходительство, молчите вы сами… – произнес он в свою очередь.
– Молчать! – повторил опять генерал, совершенно вышедши из себя. – Мальчишка! – прибавил он и бросил Бакланову почти в лицо скомканный конверт.
– Ваше превосходительство! – мог только проговорить тот и ответил начальнику тоже взмахом руки.
Генерал едва успел попятиться несколько назад.
Несколько минут оба врага, как бы опомнившись, стояли молча друг против друга.
– Ваше превосходительство, – проговорил Бакланов: – мы, вероятно, будем драться?
– Нет-с! – произнес генерал и резко позвонил.
Вбежал опрометью адъютант.
– Арестуйте г-на Бакланова, – сказал генерал.
– Подлец! – проговорил почти вслух Бакланов.
– Арестуйте г-на Бакланова! – повторил генерал еще раз стоявшему в недоумении адъютанту.
Тот сделал движение рукой. Бакланов, с дерзкою усмешкой, пошел за ним.
«Ну что ж: солдат так солдат! Надоела эта подлая жизнь, – скорей убьют!» – думал он сам с собой.
– Что такое у вас вышло? – спросил его адъютант.
– Он себе много позволил, и я, разумеется, имел благоразумие ответить не совсем прилично, – сказал откровенно Бакланов.
«Без суда все-таки не отдадут, а я в ответах все напишу, хоть тем удружу канальям», – думал он, садясь с адъютантом на извозчичьи дрожки; но, когда они поехали, их нагнал верховой казак и воротил обратно.
Бакланов только усмехнулся. Он, впрочем, все это время был более в каком-то полусознательном состоянии. Его сейчас же опять пустили в кабинет к начальнику, и опять одного.
Тот по-прежнему стоял у своего стола.
– Молодой человек, вы погорячились, и я… Извинимся друг перед другом, – заговорил он, протягивая к Бакланову руку.