В кармане он имел рекомендательное письмо от дяди своего к одной даме, madame Базелейн, имевшей, говорят, огромное влияние на начальника края.
Евсевий Осипович с этой именно целью и дал племяннику письмо к ней. Про самое же даму он выражался так, что она по уму вся – мечта, вся фантазия; по телу – эфир, а тепла и жизненна только сердцем.
Как только подано было письмо, Бакланова сейчас же приняли.
Madame Базелейн имела привычку всех, даже молодых людей, принимать у себя в спальне. На это раз она была почти полуодета. Маленькая ножка ее, без чулка, обутая в туфлю, была точно перламутровая. Фильдекосовое платье, совершенно без юбки, лежало бесконечными складками на ее тоненьких ножках. Одни только большие глаза, которые она беспрестанно вскидывала и опускала, говорили, что в самом деле, может быть, у нее сердце и горячее.
– Здравствуйте! – встретила она очень просто Бакланова. – Что ваш старик, все еще не остепенился? Мне такие нежности пишет, что ужас!
– Он воздает только должное! – проговорил Бакланов.
– А-а! Вы, видно, тоже в дядюшку… Садитесь!
При виде такого милого и простого существа, Бакланов почувствовал еще большее желание порисоваться.
– Ну, что вы приехали сюда: веселиться, танцовать, жениться? – говорила madame Базелейн, роясь в лежавших около нее лоскутах и вскидывая по временам на Бакланова взгляды.
– Напротив, я здесь служу неутомимо.
– Служите?
– Здесь ужас что такое происходит: комплоты какие-то чиновничьи составляются! – продолжал он.
Madame Базелейн, вдевавшая в это время нитку в иголку, даже остановила это дело.
– Здесь убили – вы, я думаю, слышали – некоего Коклевского его дворовые люди.
У madame Базелейн посему-то при этом покраснели уши.
– Они были подучены, потому что у этого господина хранились документы здешнего откупа, весьма щекотливые для некоторых господ.
– Документы? – потворила хозяйка.
Бакланову и в голову не приходило, что в документах этих madame Базелейн была записана в первой же строке и сопровождалась самою значительною цифрой.
– Я подвигом себе поставил раскрыть это дело во всех его подробностях, – говорил он.
– Что же оно вас-то так особенно тревожит? – не утерпела и заметила ему Базелейн.
– Тут кровь вопиет на небо, помилуйте! – воскликнул Бакланов. – Захвачены одни только бессмысленные орудия преступления, а преступник главный скрыт: я найду его на дне морском, а через него зацеплю и других.
Базелейн грустно усмехнулась.
– Знаете, чтобы я вам посоветовала? – начала она и приостановилась.
– Сделайте одолжение! – подхватил Бакланов.
– Не горячиться так! – продолжала она с ударением: – вы еще здесь человек новый: можете ошибиться; зачем вам стольких людей затрогивать?
– Если б их целый легион стоял против меня, и тогда бы я пошел против них.
– И проиграли бы!
– Может быть, но во всяком случае нельзя так равнодушно относиться к злу: вы вот теперь молоды, все ваши помыслы, вероятно, чисты; а тут вдруг вы видите, что целое море злодеяний плывет около вас… Неужели же вы не издадите крика ужаса?
– Я женщина… – сказала с улыбкой madame Базелейн: – и даже хорошенько не знаю, что такое злодеяние и незлодеяние, и вообще ужасно не люблю этой прозы жизни, а сижу вот больше одна со своими думами. Вы говорите, вскрикнуть от ужаса, – ну и вскрикнете: что из того?.. вас перекричат.
– Пускай перекричат, а все-таки кричать надо! Я по этому делу непременно буду писать министру, поеду наконец сам в Петербург и добьюсь, чтобы прислали оттуда особую комиссию.
– За что же вы здешние власти хотите так оскорбить?
– Потому, что здесь все мошенники.
– Merci! Поблагодарят же они вас за подобное мнение! – сказала madame Базелейн заметно уже сухо.
Бакланов начал наконец удивляться тому, что это эфирное существо не прилипает всею душой к его благородным стремлениям.
Прекратив разговор о службе, он начал говорить ей любезности и уверять ее, что он в ней первой здесь встретил петербургский, а не провинциальный тон.
Madame Базелейн на все это насмешливо только улыбалась.
Бакланов раскланялся.
Базелейн обратила вслед за ним почти свирепый взгляд.
«Что это, пугать, что ли, он приезжал?» – проговорила она и задумалась.
Бакланов между тем, выйдя на улицу и идя по тротуару, увидел, что впереди его шел подбористый генерал, с которым он обедал у Эммануила Захаровича.
Он нагнал его.
– Скажите, пожалуйста! – начал он прямо: – не имеете ли вы какой-нибудь власти над здешним гарнизонным полковником?
– Я? – спросил генерал, как бы несколько даже обидевшись: он был прямой и непосредственный начальник полковника.
– Прикажите или посоветуйте ему… мы имеем с ним одно общее дело по убийству Коклевского…
Генерал шел, николько не убавляя шагу.
– Он имеет дело о дровах и воздухе с полицеймейстером и хочет его выиграть, кривя душой в другом деле.
Генерал начал уже тяжело дышать: с дровами и с воздухом он сам был связан всеми фибрами своего существования.
– Тут убийство, помилуйте! – не отставал от него Бакланов: – мы должны быть мудры, яко змеи, и чисты сердцем, яко голуби…
Генерал наконец обратился к нему.
– Позвольте вас спросить, к чему вы мне это все говорите на улице, голословно? – спросил он.