Старческий грех

– Я ездил-с по вашему делу. Оно кончено теперь… Я сегодня и деньги уже внес.

– Нет, не может быть? – воскликнула Эмилия растерянным голосом, и щечки ее слегка задрожали и покрылись румянцем, на глазах навернулись слезы.

– Внес-с, – отвечал Иосаф, тоже едва сдерживая волнение.

– Брат! Асаф Асафыч говорит, – продолжала Эмилия, относясь к Бжестовскому, – что он наше дело кончил и внес за нас.

– Не может быть! – воскликнул тот, очень, кажется, в свою очередь, тоже удивленный. – Но где же вы денег взяли?

– Я занял тут у одного господина! – отвечал с улыбкой Иосаф. – Теперь только надо поскорее продать вам лес и мельницу.

– Ну да, непременно, как можно скорее! – проговорила с нервным нетерпением Эмилия.

– Я готов хоть завтра же ехать, – отвечал, пожимая плечами, Бжестовский.

– Да уж, пожалуйста; а то мне, пожалуй, худо будет, – проговорил Иосаф и опять улыбнулся.

– Боже мой! Я опомниться еще хорошенько не могу, – говорила Эмилия, беря себя за голову. – Асаф Асафыч, дайте мне вашу руку, – прибавила она.

Иосаф подал.

– Но, может быть, вы не любите с дамами ходить под руку, – сказала она, пройдя несколько шагов.

– Напротив-с, – это для меня такое блаженство, – отвечал Иосаф.

Эмилия крепко оперлась на его руку. Герой мой в одно и то же время блаженствовал и сгорал стыдом. Между тем погода совершенно переменилась; в воздухе сделалось так тихо, что ни один листок на деревьях не шевелился; на небе со всех сторон надвигались черные, как вороново крыло, тучи, и начинало уж вдали погремливать.

– Боже мой, мой бедный бурнус! – воскликнула Эмилия, показывая на упавшие на него две-три дождинки.

– Прикажите, я позову извозчика! – предложил Иосаф.

– Да, пожалуйста, бурнус и шляпка еще ничего; но я в прюнелевых ботинках: промочу ноги и непременно заболею.

– Сейчас-с! – отвечал Иосаф и бегом побежал к воротам бульвара, из которых была видна извозчичья биржа.

– Извозчик! Извозчик! – закричал он благим матом.

Их подъехало несколько. Иосаф выбрал самые покойные пролетки и, посадив на них Эмилию, другое место хотел было уступить Бжестовскому.

– Садитесь, Асаф Асафыч; брат дойдет и пешком, – сказала Эмилия.

– Я дойду, – отвечал Бжестовский, кивая головой и по-прежнему не переставая улыбаться той странной улыбкой, которая почти не сходила с его лица, когда он видел Иосафа.

Тот сел около своей дамы несколько боком. Извозчик, желая довезти господ домой до дождя, погнал во все лопатки. Мостовая, как водится, была мерзейшая. Пролетка кидалась из стороны в сторону. Эмилия беспрестанно прижималась к Иосафу почти всей грудью, брала без всякой осторожности его за руку и опиралась на нее. Положение Ферапонтова начинало становиться невыносимым: у него то бросалась кровь в голову, то приливала вся к сердцу. Когда подъехали к дому, он едва сообразил, что ему следует попроворней встать и подать его даме руку.

– Пойдемте, Асаф Асафыч; брат не скоро еще подойдет, – сказала она и побежала на лестницу.

Не зная, как понимать эти слова, Иосаф последовал за нею. Эмилия сняла шляпку и бурнус и сделалась еще милее. На дворе в это время ударил проливной дождь, и становилось темнее и темнее: в комнатах стало походить как бы на сумерки.

Гость и хозяйка начали ходить по зале.

– Я посылала к вам по крайней мере раз пять человека, – говорила Эмилия, – но сказали, что вы уехали, а куда – неизвестно. Это было немножко жестоко с вашей стороны.

– Я не предполагал так долго проездить, – оправдывался Иосаф.

В эту минуту ударил сильнейший гром, так что задрожали все окна.

– Я начинаю, однако, уж бояться, пойдемте в наугольную, там темнее, и я сторы спущу, – сказала Эмилия и пошла в наугольную, где, в самом деле, спустила сторы и села на угольный диванчик.

Таким образом они очутились почти в полутемноте. Иосаф, сев рядом с хозяйкой, сначала решительно не находил, что сказать.

– Вы позволите мне посещать вас, когда братец уедет? – спросил он, наконец.

– О да! Разумеется! – отвечала Эмилия.

На несколько минут они опять замолчали.

– Это такое для меня счастие, – заговорил снова Иосаф.

– Я это знаю, – проговорила протяжно Эмилия.

– Вы знаете? – повторил, в свою очередь, Иосаф и сам уже, не помня как, протянул свою руку, как потом в его руке очутилась рука Эмилии. Он схватил и начал ее целовать; мало того, другой рукой он обнял ее за талью и слегка потянул к себе.

– О, вы опять хотите украсть поцелуй, – произнесла она.

– Да-с, – отвечал Иосаф и начал ее целовать раз… два.

– Тсс, постойте: брат приехал! – сказала вдруг Эмилия и, проворно встав, вышла.

Бжестовский действительно входил в залу. Иосаф едва осмелился выйти к нему.

– А я сейчас от дождя зашел к вам в Приказ, – отнесся к нему Бжестовский, – там действительно по нашему делу все уж кончено.

– Все уж? – спросила Эмилия, не поднимая глаз и как бы затем только, чтоб что-нибудь сказать.

– Я вам-с говорил, – произнес Иосаф.

Бжестовский между тем что-то переминался.

– Нам бы вас, Иосаф Иосафыч, – начал он, – следовало сегодня попросить откушать у нас, выпить бы за ваше здоровье; но, к ужасной досаде, мы сами сегодня дали слово обедать у одних скучнейших наших знакомых.

Эмилия посмотрела на брата.

– Помилуйте, не беспокойтесь, – отвечал Иосаф.

– Надеюсь, однако, что завтра или послезавтра мы поправим это.

Иосаф раскланялся.