Закономерная ошибка. Cредневековый фантастический приключенческий шпионский детектив

– А что ты тогда любишь? – бесчувственно спросил Чимвог.

– Многое. Только тебе всё равно это будет неинтересно, как и всем твоим соотечественникам – никаонцам. Наш народ, в отличие от вас, живёт мирно и почти не воюет. Мы бережём свою жизнь и любим.

– То-то я и вижу, что даже ста лет не проходит, чтобы ваш народец по нескольку раз кто-нибудь в задницу насильно не отлюбил.

– А ты и рад? Что вы хорошего находите в истреблении других народов? Что вы вообще в этом находите? У вас же вся история – одни сплошные войны! Как вас вообще ещё не истребили?

– Потому-то и не истребили. Война это вся жизнь потому, что вся жизнь это война за выживание. Ты просто не представляешь себе, что это за удовольствие воевать, убивать, грабить и насиловать! Особенно насиловать! Изнасилование это самый настоящий праздник для воина! Я прямо членом чувствую содрогание внутри чужого тела, когда в его нутро входит часть моего, а она или он сделать ничего не может!

– Не представляю и даже не хочу представлять – мне такое было бы делать противно и никакого удовольствия. Зачем создавать самому себе проблемы? Зачем заставлять других ненавидеть себя?

– Насилие решает любые проблемы, даже связанные с насилием.

– Ты в этом уверен или просто меня запугать хочешь?

– Я не намерен запугивать или договариваться с теми, кого можно просто уничтожить! Жалко только, что запрещено.

Чимвог посмотрел на Дакама с головы до воды и осклабился.

– Свою первую женщину я изнасиловал всего в двенадцать лет – она была чуть постарше меня и пыталась кричать. Больше она ничего сделать не могла – её привязали к дереву кверху задом.

– И ты изнасиловал её в обе дырки?

– Точно! А ты догадливый! – восхитился Чимвог.

– Это предсказуемо. Чего ещё можно было ждать от тебя?

– А ты бы не воспользовался случаем вогнать?

– Я из богатой, известной семьи утиемского дворянина! У нашего народа не принято сломя голову гоняться за каждым удовольствием – это признак бедности и глупости. Мы, утиемцы, считаем, что в жизни все самые приятные удовольствия надо переживать медленно и не торопясь. Только пьяницы выпивают всё вино сразу.

– Рассуждаешь как баба! Если бы я не видел твой член, то решил бы, что ты – женщина. – понемногу начал раздражаться Чимвог.

– Иметь между ног половой член и мешочек с яичками, это ещё не значит быть мужчиной. – сострил Дакам.

Чимвог рассвирепел, он схватил Дакама за верёвку на шее, рванул к себе и намотал верёвку на руку, едва не начиная того душить. Глаза от злости у Чимвога сжались в щёлочки, лицо исказилось от ярости.

– Да я тебе оба яйца оторву вместе с их членом! Жалко, что нельзя тебя портить, а то бы оторвал или кулаком размозжил. А вот в задницу я тебя точно изнасилую! В твою женскую! пухлую! задницу!

– Насилуй, может успокоишься наконец. – неожиданно спокойно ответил Дакам. – Твоя озабоченность меня уже раздражает. Если тебе всё ещё хочется меня изнасиловать, то я не понимаю, как можно было в твоём возрасте и при твоём образе жизни ещё не нагуляться вдоволь и не понасиловать всласть? Может быть, после этого ты успокоишься и перестанешь на меня заглядываться, особенно на мой зад.

– У вас там что, всем и всё без разницы? Вы хоть знаете, что такое положение в обществе? – от удивления Чимвог даже выпустил из рук верёвку. – Вы там совсем дикие что ли? Каждое участие в походе или войне это шаг наверх! Каждое убийство это шаг наверх! Каждое изнасилование это шаг наверх. Каждое истязание это шаг наверх! Каждый разбой это шаг наверх! Каждое унижение врага это шаг наверх! И так до конца жизни! Шаг за шагом только наверх! Только наверх!

– Головокружительно! А ночью снятся мне сожжённые деревни и как бумажные горящие дома. – довершил восторженную речь Дакам.

– Я вспарывал людям нутро и вырывал их внутренности!

– Меня сейчас вырвет… – Чимвог шагнул в сторону.

– Жалко, что тебя нельзя трогать! Если бы ты был не моим заложником, а моей собственностью, то я мог бы тебя избивать, насиловать, истязать, мочиться и гадить прямо тебе на лицо и ты не мог бы с этим ничего сделать. Потому что ты был бы моей собственностью!

– Людей пугает не опасность, а жестокость.

– И что бы ты, бескостный отросток, смог бы тогда сделать?

– А я бы взял и подох. И тогда что? Ты бы развлекался с моим разлагающимся и смердящим безжизненным телом?

От ещё большего удивления у Чимвога округлились глаза и отвисла челюсть. Подобное решение Дакама не вписывалось в его понимание мира, как поражение по собственной воле. Он покачнулся, закрыл рот и несколько раз ткнул Дакама пальцами в грудь и живот.

– Что тебя так удивило? – продолжал тот.

– Я убил десятки человек, изнасиловал сотни, ограбил тысячи. Да, я это сделал не один, но я это сделал! А ты чего из этого достиг?

– Ничего, мне этого не нужно.

– И женщины тебе тоже не нужны? Зачем тебе тогда член и яйца?

– Чтобы не скучно было! Яйца есть – ума не надо! Член стоит – жизнь удалась! – это ваш общий никаонский подход или только твой, личный? Или у вас только наёмники такие в Империи?

– Значит и женщины вам тоже не нужны?!

– Почему? Нужны, только у нашего народа принято начинать жить с женщинами или мужчинами после двадцати лет, а ещё лучше – где-то двадцати пяти. Мы считаем, что раннее начало удовольствия предусматривает его раннее завершение. Спешка это удел бедных и глупых, а чем дольше ждёшь удовольствия – тем оно приятнее.

– Значит сожительствуете и мужчины с мужчинами? Извращенцы! Да вы там все просто мужеложцы поголовно! Уроды недобитые!

– Познакомившись с подругой своего друга я понял, что мужеложство извращением не является. Такая у него была подруга.

– И спиртное вы не пьёте до сорока лет?

– Почему? Мы пьём спиртное с пяти лет, но у нас не принято злоупотреблять спиртным потому, что пьянство и это удел бедняков и дураков. А ты про дураков и сам всё должен хорошо знать.

– И что я должен про них знать. – озлобился Чимвог, подозревая, что Дакам хочет его таким образом оскорбить или унизить.

– Дураки живут ничего не решая и ни на что не влияя.

– Я в первый раз встречаю девятнадцатилетнего девственника. – оскалился Чимвог. – У нашего народа и тринадцатилетний девственник это большая редкость. Или ты втыкал только мальчикам?

– Никому я не втыкал! Ещё навтыкаюсь!

Чимвог медленно провёл сверху вниз двумя пальцами по лбу, носу, губам, подбородку, шее, груди, животу и пупку Дакама, взял в ладонь и подержал на ней его член, потрогал пальцами мошонку. От его прикосновений Дакам весь напрягся, опасаясь за свою сохранность – одним рывком своей руки Чимвог вполне мог оторвать у человека палец, не говоря уже о более нежных и ранимых частях тела.

– Теперь понятно, почему ты такой унылый. В первый раз я вижу части тела, которыми человек не пользовался в девятнадцать лет ещё ни разу. Даже удивительно становится! – спокойно сказал Чимвог.

– Это слишком незнакомое тебе ощущение? – спросил Дакам, немного наклонив голову набок и успокоившись за свою сохранность.

– Да, редкое. – подтвердил Чимвог. – Гораздо более редкое, чем удовольствие. Я очень ценю это чувство. Любопытно, а каким ты станешь после первой женщины? Впрочем, скоро мы это узнаем.

– И да, – победоносно довершил Дакам свой словесный разгром Чимвога. – изнасиловать меня у тебя не получится.