Джунгли Блефуску. Том 2. Джонни Кишки Наружу

«Что случилось? – говорит себе последний нормальный человек, тревожно оглядываясь по сторонам, – Где я?»

– Ты нигде! – отвечает ему его тень, распахнув крылья.

«Я люблю пошутить с людьми: Овальный кабинет – это такое место, где люди стоят снаружи, готовясь войти и сказать мне зачем, и вот они входят, и атмосфера их поражает. И они говорят: «Парень, ну и видок у тебя!» – отвечал ему капитан Бусч, выглядевший так, как выглядят все посланцы Зазеркалья…

Кэрролл в своей «Алисе» собрал весь маргинальный сброд своего времени- редкую птицу-дронта Додо, обитателя Маврикиевых островов, который был готовым обедом на двадцать пять матросов на двух ножках и потому дни этой птицы были сочтены при приближении первого Бранглийского галиона, отравленного ртутью Шляпника с текущей изо рта слюной, записных циников Твидалди и Твидалда, и самой королевы, Рыжей Бесс Зазеркалья.

А можно я буду называть тебя Аврором, как будто ты не обычный мелкий человечек, а какая-то важная втюря? Персонка! Нон-Гратик!

Наша учительница Друзсого языка кроме лишних людей, которые были у неё в подавляющем большинстве, признавала ещё и так называемые «сократовые лбы». У неё они строго чередовались, то шли зачуханные лишние люди, все эти рахметовы, онегины, печуркины, то сократовские лбы. А я как представил, что может появится лишний человек с сократовским лбом, мне жутко стало. Это было бы надругательство над человеческой природой! Неандертальский зомби! Кроманьонский вампир! Она до этого не додумалась, а я представил как на Галапагосских островах прямо из вод морских появился лишний человек в зелёном шлафроке с сократовским лбом, мне поплохело! В шлафроке, как Белинский, сверху кроет всё сократовский лоб – ужас! Это терминатор какой-то, а не человек! Бомбисты, ко мне!

Тель-Авивский Лепрозорий имени Бенни Гудмена, одно слово!

Мои размышления прервал Бак, явившийся с ходки в лес за дровами.

Человек не может существовать без традиционного знания. Без него мог существовать только монтёр Селивёрнстиков и Бак, в прошлом сын таращанского полка.

Он спросил:

– Что ты знаешь о наших спортсменах? Наши спортсмены как разогнались, как разогнались в своих маленьких красных шаливариках и…

– ..обосрались!

– Угадал!

– Что тут угадывать! И так понятно!

Вечер обозначал начало эпохи Бака Ливеркузена.

Это был первый день, когда мы задумались о будущем!

– Бак! – спросил вдруг Фрич, – Знаешь про девушек? Я знаю, ты любишь, когда они смотрят на свой живот и я понимаю, что они там видят!

– Это секрет! Это их секрет!

– И какой-же? По-моему они ничего не видят!

– Они видят всё!

Большая оса носилась над Баком, так, словно он был с ног до головы намазан вареньем.

– Чур! Отвлеки её! Чур! Я не знаю чего она хочет от меня, что ей понравилось во мне!

– Может быть, твой запах?

– Ну, это вряд ли! Я ведь знаю, чем пахну! Но никогда никому этого не скажу!

– Вот и правильно! Никогда не говори это никому, Бак! Пусть они сами тебя будут нюхать и после сломают голову в размышлениях, чем ты пахнешь!

– Вот наконец ты сказал слово «Мы»! А до этого твоё сердце билось одиноко, в гордыне! И наконец ты сказал слово «Мы»!

– Гук вчера спалил дом! Он выпил много белого вина, потом много самогона и особенно много одеколона, и по ошибке поставил бутыль на грелку. Его великолепный соломенный дворец вспыхнул, как факел и тттттут же сгорел дотла!

– Погорелец похожий на Кота Базилео, явился в неурочный час. Вернее его волокли два рыжих Фараона, и он кричал:

«Я погорелец! Я погорелец, а не дерьмо собачье! Вы слышите, люди? Люди! Я погорелец!» Он размазывал грязные слёзы по огорчённому лицу. Но сопровождавшие его не сочувствовали ему, а волокли. Продолжали волочить!

– Хотя мы тоже недавно стали погорельцами, компенсаций от этого государства нам ждать не приходитсяь. Поэтому официальным погорельцам я не сочувствовую. А к неофициальным себя причисляю!

– Человек, лишившийся всего, часто становится философом!

– Знаешь, великий философ Фридрих Ницше…

– Ты его лично знал?

– Да, отдыхали вместе в Баден-Бадене!

– Ну и что твой друг?

– Он всегда страдал манией величия, с молодых ногтей страдал, и все так привыкли к этому, что считали это за норму, пока…

– Пока что? Что он натворил?

– Пока он не разослал друзьям телеграммы, где благодарил их за признание своего превосходства и объявлял, что первым декретом, который он издаёт, как верховный руководитель Вселенной, будет декрет о расстреле Папы Римского и Бисмарка!

– Сразу обоих?

– Сразу двоих!

Двоих?

– Угу!

– Я надеюсь, он позволил им последнее желание?

– Да, отлить у стены Пер-Лашез! И откушать овсянки ввечеру!

– И это всё?

– Мало?

– И они отлили?

– Нет, только Папа! Папа не стал кобенится! Отлотл! А Бисмарк отказался! Я, говорит, генерал и привык терпеть!

– Твой друг был очень умерен в желаниях! Всего-то двоих! Я бы, честно говоря, их тоже расстрелял!

– Нссли бы вы знали, скольких бы людей может расстрелять обычный средний человек, мирно просиживающей штаны в весовой палатке или конторе, вы были бы удивлены!