Городъ Нежнотраховъ, Большая Дворянская, Ferflucht Platz

Пингвины! Пингвины! Пингвины!

Вы помните ль радость мою!

Пингвины появились с тем, чтобы обрушиться миллионами тушек на кошерную метерологическую станцию и ГУМ, нашу товарную Мекку. Неделю не было никакого движения в городе из-за них, всё было покрыто толстым слоем драгоценного панцирного гуано, ниспосланного с небес, а человеческую речь заменял милый птичий клёкот. Город впервые стал бел, как Иеруссалим. Белее Иеруссалима! Над городом носился бездомный цепеллин, отслеживая диспозицию. На Большой Дворянской на крепких ногах долго стояла только одна большая печальная курица, не зная куда податься. А потом подожжённые со всех сторон запылали Бадаевские склады. Все опупели и впали в ступор! Наверно, это преодетая курица, засланная ЦРУ подожгла склады.

Пингвинов сгубила медлительность и высокие вкусовые свойства их чресел, раскушанные впервые бомжем Микишей Чаловым, жившим брахотными дарениями горожан у Петропавловского коллектора и в нём.

Первыми жертвой бездомных чревоугодников, правда, пали не королевские пингвины, а домашние голуби, за ними последовали вкусные корейские собаки. Потом опустели от кабанов заповедники и заказники. Перелётные пингвины продержались дольше всех.

В дальнейшем пингвины были все переловлены и съедены бомжами, пухлыми жрецами и членами партии «Единая Фиглелэнд», которым был не чужд известный гедонизм. Один морж остался. Он сейчас президент страховой компании «Адверп». Всё понятно? Ну, я пошёл! Господа! Где мой клёвый кепель?

Глава 24

Попавшая в регистр благодаря безалаберности Автора.

Когда любишь своего героя просто так, а не за что-то, добрые люди про тебя могут сказать, что ты уже стар и сентиментален. Примирение с миром и приятие его таким, каков он есть, свидетельствует о старости, печали и смирении. В новых водах, с тяжёлым чемоданом воспоминаний трудно плыть против течения! Почти невозможно! Но это пока не о нас! Мы плывём!

Стихотворение написано в мартовские календулы и претенциозно названо мной «Печаль». Слушайте! Зачитываю!

Печаль.
Лесная тропа уводит нас вдаль,
Под полог мрачного леса.
Как много, как много пройдено!
Ванесса, моя Ванесса!
О, если бы знали твои небеса,
Как велика в моём сердце печаль,
И как люблю я тебя,
Моя милая родина!

Как вам моё новое стихотворение? Ничего? У меня есть и лучше! Саша Пушкин может просто отдыхать! В духе шестидесятников, мать их! Называется «Бессонница». Могу почитать! Как не надо? Надо! Надо, Федя, надо!

«Бессонница».
Страшная бессонница
У меня была.
Налетела конница,
Голову снесла.
Голова повесила
Брови на колу,
А живёте если вы,
То и я живу…

Или такое, называется «Кино»… А? Простите, тут я хозяин, читаю:

Как детская попка – большое лицо
С блаженой и доброй улыбкой…
Джек Николсон робко стащил пальтецо
И замер над детскою зыбкой.
Снимается фильм об арабском ткаче
И пражской княгине Ядвиге. Ваще!

Ещё? Как не надо!? Да! Тогда я историю вам расскажу!

Это всё шутки-прибаутки!

Глава 25

Без названия

Мне бы не надо рассказывать о той тяжёлой поре моей жизни, надо бы молчать в трубочку, как многие умники у нас делают, да я думаю, нет, не буду молчать, не дождётесь! Я расскажу всю правду! Пусть меня за неё сварят в котле, как Жанну дэ Арк или Робин Гуда, лучше повесят, как Кейтеля, (мировой вояка был, я вам скажу) чем Великая Правда в подвале моей памяти сгниёт и уйдёт в небытие! Мой приятель мне часто говорил, мол, всё кончается на свете, всё уходит… Я слушал эти разговоры хоть и без всякого энтузиазма, но с вниманием. Ну просто Пигмалион какой-то был, тьфу, этот, как его, Эрехтейон.., нет, Парфенон… В общем… а, вспомнил, этот, Экклезиастр, точно, Экклезиастр! Мировой был парень! Две тысячи лет его до дырок зачитывали схоласты и столпники по всему миру! Киники сраные! Хорошо, что вы мне напомнили, как его звать, а то ведь есть такое непроизносимые фамилии, которые запомнить совершенно невозможно! Мкртчан к примеру! У великого человека должна быть красивая фамилия и имя, например Данте Алигьери, или Роберт Бернс, или Вильям Шекспир или Филиппо Брунеллески. А чем плох Диего Веласкес? Рембрандт ван Рейн? Мигель Сервантес? Фред Гомер? Если у них есть звонкая фамилия, тогда их всех помнят веками, хотя не знаю, есть ли какой толк в такой памяти. Всё равно никто ничего в них не понимал и тогда, когда они ещё жили, и после смерти не понимал, а уж теперь точно ничего никогда не поймёт. Так уж жизнь устроена, что другого человека понять почти невозможно. Это как бы другая планета, со своей жизнью. А они были крепко-накрепко связаны со средой, временем, поколением, как описать мотивы их жизни? Их надежды, мечты? Что мы знаем о Древнем Риме, кроме баек и недостоверных заказных историй, которые римские писаки переписывали по дюжине на дню? Ничего! Так вот, я об Экклезиастре! Он всё о бренности сущего зудел, мол, и всё он испытал, и там был, и здесь, и всех-то он женщин переимел, и то было, и это уже было, ничего в этом нового! Он какими-то афёрами разбогател, как Крез, и радовался этому до чёртиков, а потом оказалось, что и тут он не в первых рядах, кругом одни Морганы и Рокфеллеры, он на фоне их – чмо болотное! Какой позор, оказывается, есть ещё хрены богаче его в мильон раз! Итак, всё пройдя, и огонь и воду, и золотые трубы с медными заклёпками, наконец, до него, как до жирафа, дошло, что не у одного его это было, а и удругих людей точто такое же! И хоть у всех всё когда-то было, все они всё равно умерли, и их давно нет! А их достояние поделили какие-то проходимцы. Дети, тёщи, девери, снохи. Не-ту-ти! Открытие поколебало все устои! Ну, он и огорчился страшно. На уши всех в юрте поднял, беситься стал, неделями ничего ни ел, ни пил из-за этого, и всех заколебал своими придирками.

– Где же правда? – говорит, – Где же правда? Я ношу этот свитер уже двадцать пять лет! Он из Гурмании! Видите узор? Видите?

– Да, свитер изумителен! Узор его хорош! Но вам он не идёт! – сказала свита.

– Как не идёт! Как не идёт! Он должен идти! Он из Гурмании! Это моя мечта! Свитер из Гурмании!

– Не идёт, и всё! Вон та майка из Кологривова идёт! Неплохо на тебе эта майка смотрится, а свитер – нет! Что-то не смотрится!

– Удите от меня все! Вы не милы мне и нелюбезны! И это было! Нет ни в ком уважения!

Все от его правдолюбия тоже колбаситься перестали и только молились своему неведомому богу. Да, уважения, решпекта ему захотелось от граждан собутыльников, так он из-за этого целыми днями оголтело бегал за всеми и афоризмы да умные мыслишки им диктовал. Вау! Короче этот тип хвастался напропалую своим интеллектом, а потом его ударил старческий маразм и климакс, голова пошла набекрень! А прислуга и его родственнички слушали-слушали его выссказывания, головой кивали, да мол, как хорошо, как мило, слушали-слушали, только само собой разумеется потом им всем это порядочно поднадоело. Да и кому такое занудство не надоест? Одно и то же, одно и то же! Тут жить надо, колбасу покупать, а тебя старый дуралей целыми днями напрягает, колбасит да колбасит, такое трудно вынести, честное слово! Хотя не спорю, он, может быть, и в самом деле гений был. Такое тоже случается. Но что было – то было! Он, конечное дело, в пессимизм ударился и стал причитать, как баба, мол, всему …ец, раз его мысли не в грош никто не ставит, и хорошо, если всё в своё время! Сегодня камни собираем в кучу, завтра разбрасываем! И вся недолга! Новость! В общем, я его почитал, как родного, и подумал, должно быть мутный был тип, этот Экклезиастр! Очень мутный, непростой и непрозрачный тип! Тут у нас в городе каждый второй такой философ. Однако, философия философией, но как есть возможность у соседа деньги или жену спереть, тут философия кончается и начинается элементарное воровство. И без его срани ясно, что от пресыщенности нет ничего хорошего! Всё полезно в меру! И трахаться – тоже в меру хорошо! Вон, я читал, великий художник Рафаэль Санти так это дело любил, и так на бабах оттягивался, что его в тридцать лет его настиг удар и скоропалительный конец в папской поликлинике. Вы думаете, его бабы спасали, когда он кони нарезал? Фигу! Кинули его на койке и исчезли с его денюжками! А Экклезиастр тоже непрост! Непрост, бродяга! Палец ему в рот не клади! Точно, мутный тип был! Не советую вам читать! И вообще, я думаю, любой нормальный человек вряд ли себе что-либо хорошее сделает, если будет не в меру Библию читать! Вредная это книжка! Особенно для детей это ближневосточное чтиво опасно! Некоторые утверждают, что это святая книга, и такая мудрая, и сякая, в общем, слов нет, какая отменная… Да уж, верю! Но я так не думаю! Я знаю всему цену в базарный день! Так себе книжонка! Это не Джо Фокер и его знаменитый «Пикирующий «Мессер»! Вот то книжка! Там асс Ганс Нёйман полякам по самые помидоры на своём маленьком «Мессере» вставляет, а они от него по пампасам разбегаются с воплями… и как написано! Очень смешно написано! Песня! У него на его аппарате, знаете, сколько крестиков было за победы в небе? Ха! Тыща! Об этом, разумеется, Пиплия умалчивает! Кудо ей до Джо Фокера! Такие же книжки как Пиплия разные древние выдуватели мыльных пузырей выдумали с целью одурачить нормальных людей и отнять их собственность и деньги! Вот и всё! Ну, в самом деле, утверждать, что убивать не надо, а это вроде выдумали жрецы – всё равно, что сказать: «Раз я вижу Луну, то она принадлежит мне и никому другому! Я её изобретатель и собственник!» А это же чепуха! Чушь это! Скажи такое жрецам, они сразу надуются и станут с пеной у рта такого поносить, мол, кощунствуешь, отрок, нелепым и вредным идеям предаёшься! Ха! Как много кругом лжи, недомолвок и ханжества! А много их потому, что кругом много плохих людей! И так получается, что плохих людей, которые портят жизнь хорошим людям, к сожалению, не удаётся всех убить или изолировать на Марсе! В мире есть вечные, неизменяемые вещи! Честность. Совесть. Правда. Этого никто никогда не отменял, но их не жрецы выдумали, и те самые лучшие люди, какие когда-либо на земле жили и как правило к их чёртовой церкви никакого отношения не имели. Более того, в иные времена церковь вместе с их государством таких быстренько к праотцам отправляли под видом бунтовщиков и колдунов, да и под разными иными предлогами. Без них тут всё бы пропало! А их тут всегда гнобили и унижали по всякому! Вместе с правдой! Присвоить эти понятия очень хочется, но никому этого надолго не удалось! Даже жрецикам, хоть они тысячи лет простых людей в трёх соснах водят и всякую чушь им в головы вбивают! Миру пять тысяч лет, видите ли! Ха! Трупы им удалось оживить! Хаха! Я думаю, что у этих библий Авторов не сохранилось просто потому, что они знали, какой позор – быть Авторами подобных книжонок, нормальные люди смеются над этим! И решили, что лучше инкогнито быть, не засвечиваться! Я бы вообще не читал бы никаких книжек таких зашитых Авторов, там одна лжа, лажа и демагогия! У меня дома есть Конфуций, Данте, Кал Макс, даже «Майн Кампф» (Встать! Отдать честь!) есть, но Пиплия – это уж извините, полный отстой-с! Не держу-с! Не для меня такие книжонки! А вообще… Скажу! Да!.. Это не нация, а ртуть! В любую задницу затекут, и там всё отравят и испоганят! Всё! Конечное дело, их демагогия ужасно красивая, под лак, чудес там всяких полно, по воде ходят, мёртвых оживляют, армии бьют при помощи волшебной бороды или ещё какой фигни, ха, я не спорю, тут они великие мастера подать …но в золотой бумажке, но отрава, намазанная мёдом, ещё вреднее, чем отрава без мёда! Это я твёрдо знаю! Как люди не хотят понять таких простых вещей? Честное слово!

Я живу на Большой Дворянской улице, в старинном доме, в коридорах которого сама собой сыплется штукатурка, а на чердаке сгнили все балки и под потолком преют портреты коммунистических вождей, которые туда невесть как попали. На портретах властвует паутина. Это не дом, а сущая развалина! Первые этажи в нём заняты лавками, и даже со двора. И лавки друг друга выживают и всячески конкурируют между собой. Вон с том круглом бастионе была когда-то «Гигиена и Холя», так конкурент сделал совсем рядом контору «Презервативы Нарасхват». При таком раскладе «Гигиена» сразу, само собой разумеется, загнулась и сдохла. Теперь на её месте красуется золотая надпись «Корпорация «ЗААМО ЛУУЦ». Что означает вышеприведённая аббревиатура, я не знаю! Корпорация занимает две маленькие, я бы сказал, крохотные, отделанные прекрасной белой европластмассой, комнатки и состоит из двух человек – хозяина, толстого дядьки с картофельным носом и свиными глазёнками, и тонкого, Хлестаковствующего, которого дядькой никак не назовёшь. В одной комнатке они сидят вдвоём, а в другой осуществляется производственный цикл в виде уже хорошо известной кружки Эсмарха, ведра и многочисленных трубок, переплетённых как змеи под потолком. Впрочем, по бумагам корпорация завалила всё вокруг своими товарами и надорвалась на помощи приютам и больницам.

Говорят, в конторе иногда появляется секретарша Нюра, но её никто не видел.

Дэ-с! Этому славному дому в этом году исполнилось двести лет. Так вот, двести лет назад в этом самом доме великий поэт Алексей Концов сражался мясной бандерильей со своими гнилыми родственничками, и они его таки уходили. Сначала его подвергли лёгким женским придиркам. Мол, работаешь мало, денег не несёшь, а только в уголке стишки сочиняешь. Это было задолго до тех времён, когда в Америке девчонку поймали мормоны и оттрахали всем кагалом на ранчо. Концов, возомнивший себя пиитом от бога, тут загрустил, захандрил, стал чего-то кашлять, потом слёг и скоропостижно помер. А ведь, и вправду, был он талантливый человек, Шекспира втайне от земляков перечитывал по ночам со слезами на глазах. Когда он умирал, его все бросили в пыльной кладовке, а сами плясали, как угорелые, и пили по поводу праздника не то Воздвиженья, не то Сковородицы Майской. Он смотрел на них, кашлял, и только платок к губам подносил. А потом незаметно и умер. На похороны пришли трое незванных прозелитов с одинаковыми фамилиями, и один из них даже плакал невесть отчего! Тут бы возрадоваться, что человек страдать от своего окружения перестал, а он плакал, как телок. Тут такие ужасные истории на каждом шагу случаются! Ничего исклюзивного!

Большая Дворянская – самая длинная и самая, как считается, красивая улица города. Она тянется на целых три километра, постепенно сходя на нет и мельчая. Если в центре дома высокие, с большими окнами и медными крышами, с прекрасной лепниной и далеко выступающими резными балконами, то уже суть далее – плюгавые с маленькими окнами и без крыш. В конце идут какие-то хижины. Дворяне абы где жить не будут – только в центре. Хотя тут всегда были такие дворяне, я вам по секрету скажу, просто смех, а не дворяне, сброд всякий – их надо было «ворянами» назвать, а не дворянами. И по сюю пору в жителях Нежнотрахова время от времени оживает эта вековая тяга к центру, к дворянской жизни, к импозантности и выдуманному народному уважению.

«Центр! Вот это да-а!» – мечтательно говорит человек средних лет в карделюровой шляпе, выходя из своей кооперативной квартиры в Синеусовке – дачном пригороде Нежнотрахова, и к нему тут же присоединяется целый хор подпевал из исконно бедной Гниловки, бурсацкой Талоквы, гулящей Дринковки и бандитского, не выходящего из колонии общего режима Шмаева.

«Дер ленц ист да», как говорят Тевтолийцы!

Тут недалеко от нас в бывшем городском парке, который невесть в какого… отдали жрецам, вот уже пять лет строят храм – огромное, нелепое, некрасивое сооружение из силикатного кпрпича. Началось это бедствие с того, что сквер, где я всё детство провёл и который я знал, как свои пять пальцев, заперли на пудовый замок. Знаете, в самом деле, замок был здоровенный, ржавый, с кривой дыркой для ключа. Три монаха поднимали его к месту установки. Таким города-герои запирались в годину осады, чтобы враг не открыл. Прекрасная ограда, расчерченная выпуклыми чугунными звёздами и серпами, была поправлена, а потом и уничтожена из самых лучших побуждений. Потом, ба, всю землю в сквере завалили силикатными кирпичами. Горы, одни горы кирпичей там были! Я никогда такой страшной картины не видел – лето, а вся земля в парке была белой от куч силикатных кирпичей! Вообще земли видно не было! Как зимой! Я бы такую зиму назвал ядерной! Вот так! В полунищем городе, где нет ни нормальных дорог, ни больниц, ни ночлежных домов, ни освещения, нет ни одного туалета, эти уроды отдали больше ста миллиона долларов на нелепую, ничтожную затею! На игрушку! Люди здесь живут на панели, замерзают зимой в картонных ящиках, ни одного приюта для нищих в городе не существует, а они на Харистовы штучки-дрючки тратят сто миллионов баков! На тебе, Марья-Заступница, большой куш! И все молчат в дудочку! Снова мы погрузились в глубину веков, туда, где царствуют животные законы и детерминизм. Новая философия – пусть всё катится так, как катиться! Ничего не надо планировать, ничего не надо исправлять! Бог подаст и покажет! Вот основатель этого бизнеса в раю радуется при виде таких успехов! Молодца! Ха! Уроды! Огромные игрушки из камня сотворили! Ах, Нежнотрахов, Нежнотрахов! Уроды! Какие же моральные уроды в тебе живут!

Ах, спасибо вам за это!
Деньги брали из бюджета,
Чтоб потратить и отмыть,
И невесть чего купить!

И никому дела до этого нет, никому! В парк нельзя зайти, закрыт на замок уже несколько лет.

Взор, обращённый вдруг к покинутому и пустому парку, зафисировал теперь невнятное движение в разных его частях, и приглядевшись, можно было увидеть огромное число бомжей, старух и пьяных, которые ползали по земле, как будто ангелы на дне ада, перекатывались, вращались, буянили, горланили, фурили, фуняли, рыгали и безобразили, а также поминали всуе бога и мать, иногда сквернословили, не обращая внимания на посторонних за красноармейской оградой.

– Кто это? – спросил тогда магистр Гринвальдус, донельзя удивлённый увиденным.

Его рот стал при этом похож на классическую строчную букву «О», на время изъятую из гарнитуры «Баскервиль».