Городъ Нежнотраховъ, Большая Дворянская, Ferflucht Platz

Мы покидаем гостеприимную улицу и отправляемся дальше по лестнице истории нашего златорунного края!

Глава 14

Во многом являющаяся философическим продолжение предыдущей главы и раскрывающая нам некоторые тайны.

Человек о многом может только мечтать, зная, что многого он никогда не достигнет.

Если бы я снял фильм о Матери Терезе и её другане Францизске Ассизском, его всё равно никто не стал бы смотреть. Такие сюжеты – это просто полный отстой! Полное фуфло! Эти святые уже так оскомину набили у людей за тысячи лет, что никто на них никакго внимания уже не обращает. Людей скорее интересует безусловный порок, чем сомнительная святость… Пираты, разбойники, грабители, вампиры, зловещие мертвяки гораздо более интересны для людей, чем какой-нибудь благочестивый Исмус Харистос, которого римляне наипаче прибили к палке. То бишь, к кресту. То бишь, к перекладине, если уж быть точным. Радетели истины сразу постараются подправить мою невинную описку, но я им не дам такой возможности! Ахой! Харистос когда-то по молодости меня интересовал, скорее, как политический тип, часто встечавшийся в древности, но потом мой интерес к таким типам улетучился. Скажу вам по чести – его шайка была более интересна, чем он сам. Целая фирма была – охранники, сам святой, кассир… Ну и зомби в толпе, разумеется. Хотя тема эта и интересна для многих граждан, не умеющих жить, а потому ищущих спасения в мире иллюзий, мне она совершенно не интересна. Какой тут Харистос? О чём речь ваще? Я вот о чём думаю… Лучше снять фильм о крысах!

«Крыса была несчастным человеком, ибо жила в доме, где кроме хлеба и маргарина, да и то запертых на сто замков, ничего не было». Так будет говорить голос вначале фильма. Голос мягкий, уверенный, бархатистый. Не следует педалировать монтажные трюки, в сущности, главное – показать крысу такой, какая она есть, умной, вёрткой, прагматичной и чуточку сентиментальной. В кадре должно быть множество изумительных деталей – крупные яйца – основная еда крыс, ключ под буфетом, запыленная Пиплия в сарае, полковой сундук с фотографиями и иконами на чердаке. А завершить фильм крысой на фоне Кремля – во френче, пилотке с оранжевой кокардой…

Охмуряжск. Зверовидов, Нежнотрахов, Ворожлобин… НежнотраховЪ… Города моей отчизны… Этапы большого пути, так сказать… Кхе! Мы здесь живём поневоле тысячу лет… И вот это всё я хочу описать. А сейчас в нашем представлении первая реприза, должная несколько разбавить мрачные рассуждения клоуна:

Глава 15

Посвящённая психоделическим снам Автора, невесть зачем сюда попавшая.

…Ему приснился сладкий сон, и героиней его была неведомая женщина в красном терракотовом платье. Она приблизилась к нему. Уже издалека он почувствовал, что это – Его женщина, та, о которой он только мог мечтать, та, о которой он уже и не мечтал в этом мире. Она была лояльна к нему от пят до головы, и очень хороша, удивительно хороша. Они стали тихо целоваться, как брат и сестра, и ему было так хорошо, как никогда. Не было в ней ничего, что претило ему. Сон был долог – первый хороший сон в его жизни! А потом в нём наступило какое-то смещение, как будто зыбь пробежала по зеркалу, чуть-чуть вроде бы переменился акцент, и вроде бы невесть откуда появился крупный мужчина, и хотя они с дамой продолжали свои телячьи нежности, и мужчина словно бы даже поощрял их к этому, но всё было уже не то, так, комедия какая-то плёвая. Гадость полная! Он вроде бы был законным мужем женщины в красном. Она отодвинулась с похолодевшим лицом, будто камера отъехала, а придвинулся огромный, гигантский, серый грузовой самолёт с зияющей рваной дырой в хвосте. Суетились люди, самолёт летел в Липецк, и куча пассажиров, как куча муравьёв стояла глубоко внизу, словно в ущелье, наблюдая за погрузкой в чёрный, бездонный зев бесконечной череды ящиков, узлов, баулов. Но какой же это был огромный самолёт! Таких и в природе не бывает! Самолёт довольно быстро заполнился до потолка всякой белибердой. Это был не обустроенный гигантский сарай. Только круглого сечения. Ни о каких креслах речи не было, иллюминаторы отсутствовали, алюминиевые стены были закопчены копотью тысяч свечей. А у того места, где вроде бы должны были быть пилоты, посверкивал какой-то сатанинский иконостас с ящерицами, змеями и ощеренными ликами. И он с ужасом смотрел в этот грязный, не обустроенный зев, спрашивая себя: «Неужели я полечу на этой куче ящиков? Эта колымага же просто не поднимет такую тяжесть! Ничего не закреплено! Самолёт странный! Грязь кругом! Надо сказать всем, предупредить! Что я стою, надо бежать, сказать всем! Это невозможно – лететь на такой развалюхе невесть куда! Это шпионы и диверсанты устроили! Неуже ли не понимают? Остановить погрузку!»

– Граф Алмавило! Какого..я Вы здесь делаете?

– Я пришёл за скрижалями!

– Не поздно ли

– Это вы главный, я знаю, вы – товарищ Кальсонов! – выкрикнул из ниоткуда Некто Кожаный, хлопая выразительным глазом, – Мы ждали вас, но из-за вьюги вы не смогли приехать, и мы ждали вас! О, как мы вас ждали! А где товарищ Вохричев? Он с вами? Он должен был передать мне офицерские валенки! Погодите! Погодите-ка! Где валенки?

Но ничего, ни звука не вырвалось изо рта его, как будто кто-то повелел ему молчать. Потом какой-то хрен повелительно послал его посмотреть груз наверху.

«Туды ить! Ить туды!» – сказал человек.

И, что странно, он послушался беспрекословно. Он полез по зелёным военного вида ящикам, которые шатались, как пьяные, оползали, скользили в лужах рыбьего жира, выскакивали из-под ног и с грохотом летели вниз. Внизу, повинуясь команде, несколько невидных во тьме человек с рулетками замеряли общий размер загруженого.

«Зачем им рулетка, когда всё надо взвешивать!»

Сверху эти люди были уже не больше спичечной коробки. Их журчащие, неясные голоса вроде бы успокаивали – раз они измеряют вес, значит не всё здесь пущено на самотёк, не всё так страшно. Не пустят же они перегруженную машину в полёт, не дураки же они в самом деле?

И словно подтверждая это, снизу прозвучал молодой мальчишеский голос: «Капитан Вирамайнен! Брутто-тара погружена! Вес нормальный! Трасса свободна! Можно лететь! Счастливого пути, камерад! От винта!»

Отчаянно карабкаясь, он полез дальше. Но когда он оказался на самом верху, на самом Монблане ящиков, то вдруг снова с ужасом осознал, что этот самолёт никогда никуда не долетит, потому что уже при взлёте эта ужасная гора баулов неминуемо стронется с места, поедет в сторону ветхой переборки, этого грё… ного иконостаса, рухнет в направлении левого крыла; проломит шаткую оборку, и чудовищный самолёт, только начавший с неимоверным напряжением набирать высоту, медленно нагнёт огромное, латаное-перелатаное крыло, чиркнет с искрой по бетонной плоскости, дико дрогнет, взвоет и ахнется на землю плашмя так страшно, как падают только прогнившие царства и деланные империи. И все эти баулы и ящики смерчем пронесутся по земле вместе с искорёженным металлом, пока не вспыхнут, как порох и не взорвутся. А потом картину довершит жирный огонь и чёрный мазутный дым! Господи! На всё воля твоя! Как им сказать, Если никто из них не хочет слушать! Он истошно побежал за верёвкой, оказавшейся липкой, в дёгте, схватил её вместе с привязанным колоколом, отвязал чёртов колокол, бросил его вниз во тьму и потом судорожными движениями стал связывать ящики, склеивать скотчем, обнимать какие-то мешки, шепча дикую, несусветную молитву. И молитва была на нечеловеческом языке!

– И это натворила такая маленькая девчонка? – спросил он потом у кого-то, показывая на разрушенный город.

– Рыженькая! – сказал тот, – Игрунья!

«Мало быть великим умом – сказал усатый австрийский голос, – и знать, как преобразовать мир. Надо умудриться воплотить свои великие мысли в великие дела и обойти козни миллионов непонимающих и врагов. Но тебе всё удастся, и страна твоя будет чудесным образом спасена! Помни об этом, малыш!»

Он спешил.

«Я не хочу лететь в Липецк! Не хочу! – шептал он, – Что мне делать в этом Липецке, если и в Нежнотрахове мне скучно нестерпимо!?»

И думал о своей судьбе, своей печальной судьбе и думал. И проснулся в полдесятого утра от давно звенящего телефона…

А в это время оглашенный равин Гиви Бедман проследовал по тёмной галерее лепрозория, где семьсот лет назад лежали чумные больные, полный смущённых мыслей о своём неудавшемся призвании плотника и кракелюрщика 2 разряда.

Трукодар дуоматр! Гив ми мо! Длья когьо тьи остявиль менья?

Глава 16

В которой страдающий речевым эгоизмом Автор доносит до читателя совершенно необязательные для него сведения и тем пытается завлечь читателей в дебри откровенной демагогии.

«Амен! Амен амен амен аменамен аменаменам енаменамена мена мена мена менааменаменаменаменамен амен амен! Амен! Мена!

«Сегодня 24 августа сего года.

Две вещи милы Человеку: Деньги и Блуд! Впрочем, Человеку мил также и Блуд за Деньги! Но Блуд сейчас стоит немного, ибо как только оказалось, что за него платят деньги, так великое множество честных женщин поспешило себя продавать, и тем сразу обвалило Цену…

Стало доподлинно известно, что колхоз «Имени Первого Поцелуя Сталина» обанкротился. По миру пошли двадцать тысяч голос разного скота и несчитанные никем курицы. Куроводы и механизаторы поползли вслед за ними сладкой вереницей. Когда некоторое время назад обанкротили фабрику, где выращивались чёрнобурые куницы, соболя и тушканы, соболя в тревоге разбежались по округе и довольно скоро заселили водохранилище, поедая рыбу и плавая в узких каньонах. Потом их били браконьеры. Браконьеров никто не перебил, а жаль! Презренная стряна, где плёхо животним и людьям!

Но последний съезд Теократической Партии был хорош, и все познали, что он хорош. Ибо хорошее – хорошо, а плохое – плохо!

Горшок, который сделал к юбилею страны гончар Иван Будый, был велик и всеобъемлющ. В нём мог бы жить Диоген, кабы ему дали снова родиться и куралесить. Краснофигурный тетрепентакль гносера.

Огромный герб страны в центре горшка, колосья и слесарные инструменты по краям в качестве орнамента очень украшали произведение современного гончарного искусства.

Его купил американьский мультимиллифарер Джон Маргинальны, в подарок Уолту Диснею, соблазнившись курсовым ростом стоимости объекта.

Я услышал также из достоверных источников, что этот самый Уолт Дисней к тому времени заморозил себя и теперь лежит где-то в инкубаторе, дожидаясь новой удивительной жизни в 22 веке. Если это так, то он явно погорячился, и второго пришествия Микки может и не быть! Тут много чудаков, которые абы во что верят, и не только сами верят, но и норовят других в свои мерзкие афёры втянуть. Нет, честно! Вообще Дисней был странный человек, на самом деле странный, я когда узнал о его заморозке, понял, что он чокнутый, а как увидел старую хронику с его участием, то стал к нему присматриваться. Смотрю, смотрю и понимаю всё яснее…

Тэк-с… Мультики-пультики… Пятьдесят миллионов долларов состояние. Странный он был тип! Нет, точно – странный! С одной стороны чудесные вещи делал, Белоснежку создал, а с другой всё время обмишуливал своих художников и памороки им забивал своим фирменным патриотизмом, мол, не за деньги тут работаем, а во имя высокого искусства! Только к нему в кабинет залетает делегация мультипликационного профсоюза клянчить прибавку к зарплате, как Уолт Дисней начинает ногами топать и пальцем в потолок колушматить, мол, горько мне, горько, чёрная неблагодарность кругом, трусость и предательство, эти козлы пришли для того, чтобы обчистить мои карманы! О мои седые волосы! Дожил до такого позора! Представляю, как эти профсоюзные художники чертыхались после его накачек! Немудрено, что он заморозился! Ему просто ничего не оставалось, как встать, ночью покинуть свой кабинет и заморозиться на заре. У меня в стране тоже кое-кого заморозить бы не мешало! Без некоторых тут лучше бы было! Несколько миллионов моральных уродов заморозить бы не помешало! Может, и страна снова на ноги бы встала!»

Так ещё раз написал в своём дневнике Алесь Хидляр, склонившись над одинокой страницей ближе к прекрасному вечеру 24 августа 200. года.

Глава 17

Второй и неглавный выход белокурого Алеся Хидляра, с весёлыми потешными разговорами и довольно плохой погодой.

– Вы клоун? – спросила его маленькая девушка, прочитав его лучшие сочинения на досуге.

Он посмотрел на неё, не то, чтобы неприязненно, но явно не сочувствующе. Они начинали хамить с места в карьер, молодцевато, оптимистично, бравурно. Это не радовало его, но развлекало девушку.

Господа! Прошу внимания! Лот N 186 «Вульва Прозерпины» Бронза. Второй век до новой эры. Работа неизвестного мастера школы Праксителя. Начальная цена шестьсот двадцать тысяч долларов! Кто больше?

С этой девушкой, а вернее с двумя оскорблённому Алесю пришлось расстаться и он не жалел об этом. Личная жизнь, что говорить, получается не у всех, а у тех, у кого получается, она получается часто нелепо, однобоко.

Как хочется человеку верить, что есть в мире то, что никогда не умирает, не стареет и не подвержено тлению и скверне! Как хочется надеяться, что самые фантастические мечты могут быть реализованы! Тот, кто прошёл большие беды, верит больше, не изведавшего их. И когда человек находит Это, ему хочется верить, что Это и есть самое главное на свете – Великая Бессмертная Любовь, которая движет звёзды и светила…

Вечером он вышел из дома и прошёл к киоску, чтобы купить сигарету. Около магазина «Бенефар», в витринах которого одетые в кожаные лапсердачки стояли пластмассовые угольные негры, похожие на сейфы, в отрепьях полуспала нищенка. Платок закрывал её лицо полностью, и его не было видно. Она сидела на свету, лившемуся на неё сзади из витрины, и просыпалась только тогда, когда её тело сползало набок. А чуть поодаль на роскошном мраморе нотариуса Кляпинского лежал измождённый человек в рваной камуфе и тоже безутешно спал, в то время, как двое неизвестных вели шёпотом разговор, смысл которого едва ли был внятен им самим: