Иван на войне. По запискам лейтенанта. Серия «Русская доля»

«За поворотом скорее всего немцы! Там смерть!» – сработала тревога в голове у Животова и он машинально приготовился отпрыгнуть в сторону с линии огня, и даже уже выбрал сугроб, в который будет падать.

– Стой! Там немцы! – вполголоса скомандовал Иван то ли всей группе, то ли капитану.

Разведчики оглянулись, они уже и так стояли на месте. Продолжал движение только капитан, который только передёрнул затвор своего браунинга и поднял его на уровне груди. Пройдя вперед ещё шагов десять, он первым завернул за снежный вал. Какое-то время его не было. Наконец с другой стороны снежного вала раздалась немецкая команда:

– Группэ форвардс!… Фоя! – и сразу раздалась автоматная очередь.

Животов прыгнул в сугроб на заранее выбранную, более менее защищённую на почти чистой опушке леса, позицию. Капитан, периодически поворачиваясь и отстреливаясь, бежал назад к группе. За ним из ниоткуда появилось трое в маскхалатах, на ходу поливая длинными очередями всю группу разведчиков. В след за ними выбежало ещё четверо в таких же маскхалатах и с автоматами на перевес. Немцы быстро рассредоточились по поляне. Иван вскинул ППШ и огнём принялся отсекать немцев от своих. До того, как капитана скосила автоматная очередь, он успел произвести только два выстрела назад совершенно не глядя. Группа разведчиков перед тем как залечь, потеряла троих. Вместе с капитаном четверо советских солдат лежало на снегу, не подавая признаков жизни. У немцев, было похоже, что потерь вообще не было. Все немцы, после встречного огня со стороны Животова, сразу залегли и затихли. Разведчики открыли огонь в сторону немцев. Иван сделал ещё две короткие автоматные очереди и поняв всю бесполезность, скомандовал группе:

– Прекратить огонь! Всем отходить!

Разведчики по одному короткими перебежками стали перебегать к деревьям. Оказалось, что в группе осталось пять человек, вместе с Животовым. Командир отделения сержант Охапкин подкатился поближе к Ивану:

– Что дальше, товарищ лейтенант?

– Занимаем оборону. Ждём наших. Передай всем, чтобы немцам не давали голову поднять. – распорядился Иван.

Сержант откатился к солдатам, а Животов прекратил стрельбу и пополз к телам разведчиков. Приблизившись, он проверил у всех пульс, все четверо были мертвы. Немцы заметив движение возле тел, снова открыли по ним огонь. Иван замаскировался среди трупов убитых разведчиков в надежде позже отползти из-под обстрела, как только шедшие сзади основные части завяжут с немцами бой. Немцы периодически постреливали и по трупам разведчиков, лежавших вокруг Животова. Иван старался больше не шевелиться. Так он пролежал в снегу среди тел разведчиков около получаса в ожидании огня основных сил. Немцы уже забыли про него и в его сторону уже не стреляли. Наконец, не выдержав медленного замерзания на снегу и не дождавшись помощи от своих, к неописуемому удивлению немцев, которые давно посчитали его за трупп, Иван резко подскочил и припустился бежать до ближайшего оврага, который он заметил ещё при выходе на поляну. Долетев до оврага под непрерывными автоматными очередями немцев, Иван с разбега рухнул на дно оврага.

Через несколько минут абсолютной тишины, вдруг со всех сторон застрочили пулемёты и автоматы. Начался бой. «Вроде наши?» – спрашивал сам себя Животов. «Точно, наши, вот это – ППШ, а это похоже на «Дегтярёв»… А вот и «Шмайссер» немецкий, а в ответ ППШ! А это карабин немецкий, а в ответ снова ППШ и «Дегтярёв», – прислушивался Иван к звукам выстрелов, стараясь определить вид оружия, доставая запасной диск к ППШ из вещмешка. На стрельбах Животов всегда пытался запоминать и отличать из какого вида оружия идёт стрельба. За чем он это запоминал Иван не знал, просто запоминал и всё. Теперь это умение пригодилось, чтобы не глядя определять кто наступает, а кто отступает. Кроме того, Иван, с самого первого дня назначения его в разведку, носил с собой в вещмешке на всякий крайний случай дополнительный диск к автомату, на случай если вдруг бой примет затяжной характер. Перед каждым заданием Иван бережно протирал диск и оснащал его патронами. Редко приходилось его доставать, обычно в разведке хватало и одного. Но это был как раз тот самый крайний случай, нужно было срочно поддержать наших с фланга.

«Наши пошли в атаку, мой выход! Вперёд лейтенант!» – скомандовал сам себе Животов, защелкнув запасной диск на автомате. Иван высунулся из оврага и направил ствол автомата в сторону немцев. Из оврага в пятидесяти метрах от Животова, в сторону немцев бил ППШ. «Охапкин?» – подумал Иван. Взглянув на поляну, он увидел, что немецкий офицер, приподнявшись, машет пистолетом и гонит своих автоматчиков вперёд прямо на Животова. Вдруг прозвучал одиночный выстрел откуда-то сзади из леса. Немецкий офицер вдруг резко уткнулся лицом в снег. Немецкие автоматчики стали по одному вскакивать и отступать назад за снежный вал. Животов открыл по ним огонь короткими очередями, экономя патроны последнего диска.

Бой стих примерно через полчаса. В овраг со стороны основных частей прыгнули трое: старший лейтенант из полковой разведки Александр Александрович Соловьев, по прозвищу «Сан Саныч» или «Соловей», младший лейтенант Тутышкин Николай Павлович, по прозвищу «Топтышка» и третий – лейтенант Чернов Василий Иванович, по прозвищу «Чёрный». Молодые лейтенанты прибыли в полк из резерва совсем недавно. Это у них был первый бой.

– Привет разведка, вы немцев высмотрели? – поздоровался с Иваном Соловьев.

– Да я со своими орлами! Мы их носом за версту чуем как охотничьи собаки волков. – похвалился Животов, поздоровавшись за руку со всеми прибывшими.

– Вот, молодежь, знакомьтесь, это гений разведки – лейтенант Животов Иван Андреевич! Мастер водить полки через непроходимые леса. Ведёт хоть полк, хоть дивизию через любое бездорожье с закрытыми глазами. Один раз вначале на карту глянет и пошёл, а за ним вся дивизия. Во как! Прошу любить и жаловать! Он в разведке нашего полка самый главный, но после меня конечно! – торжественно объявил Соловьёв офицерам.

Все рассмеялись, достали папиросы и не спеша закурили, наслаждаясь вдруг наступившей полной тишиной, прерываемой только трелью дятла как в былое мирное время.

– Чего так долго реагировали, мы уж давно бой ведём? – жадно затянувшись, спросил Иван, в основном обращаясь к Соловьёву и пытаясь скрыть своего негодования и волнения в виде трясущихся рук. Животов плотно прижал одну руку к телу, а второй стал производить манипуляции, как-будто что-то разминает в руке. «Нельзя показывать молодым, что дяденька трусит, – решил он про себя. – Значит не привык я ещё воевать, трясёт как в первый раз. Ничего дальше легче будет».

– Ждали пока немец себя полностью обнаружит, вот и не стреляли, – объяснил Соловьёв. – Потом зашли с тыла и всё – отступать то им некуда стало. Отсюда вы их гоните, а мы их там встречаем. Немцы стали отступать и всё, они у нас в руках голубчики. Почти целый взвод в плен сдался, остальные к своему господу отправились, пусть он их теперь допрашивает! – ухмыльнулся Сан Саныч.

Они повернулись к молодым офицерам:

– Вот, знакомься, Василий Иванович Чернов, лейтенант, сибиряк, охотник. Ну они – сибиряки-таёжники, все с раннего детства уже охотники. Так вот, он белку со ста шагов в глаз бьёт.

– Да будет вам, Сан Саныч, не удобно как-то. – замычал Чернов.

– С собой трехлинейку Мосина всегда таскает с оптическим прицелом. Вот и сейчас, видал как обер-лейтенанта снял? С одного выстрела и немчура сразу побежала. Они без офицера воевать не могут. Так вот, его тебе в разведку направили, хватит, говорят, у штаба ошиваться, – объяснил Соловьев и продолжил по второму офицеру:

– А этого мне в усиление направили, вроде как адъютантом ко мне. – совсем развеселился Сан Саныч. – Не знаю, только, как справиться ли, дело то ох какое не простое? – Соловьёв незаметно подмигнул Ивану.

– Если по служебным обязанностям, то думаю справится, а вот на личном фронте, по женской части, тут гораздо сложнее… – загадочно произнес Животов. – Думаю придётся серьезно постажироваться.

Все снова дружно рассмеялись и стали выбираться из оврага.

– Кончай смеяться, пойдём наших подберём. Там на поляне трое наших разведчиков и капитан, – уже серьёзно, окончательно придя в себя, позвал Иван. Как только вспомнили о павших, смех резко оборвался, всё-таки он был вызван скорее длительным нервным напряжением и стрессом.

4.В освобождённом городе

Навстречу огненным лучам заходящего солнца, из заснеженных полей поднимались белые клубы дыма. Это горел город Гатчина. У города – застава. На деревянной наскоро выстроенной арке надпись: «Даешь Берлин!». У заставы скопление людей и различной техники.

Из остановившегося трехосного защитного цвета автобуса ГАЗ-05 шустро выпрыгнули два офицера, одетые в светло-серые из дублёной овчины полушубки, хромовые сапоги и меховые ушанки. У того, что поменьше ростом, но явно по-крепче, висела толстая, набитая картами и документами, кожаная полевая сумка – это был лейтенант Иван Андреевич Животов. Вторым прибывшим был лейтенант Геннадий Семёнович Чернов.

Неловко переступая, ещё не расходившиеся, после долгой сидячей позы, офицеры, минуя заставу, неторопливо двинулись вдоль охваченной дымом улицы. Степень разрушения домов была разнообразной. Обычно, на месте бывших домов, уродливо возвышались, то квадратные изразцовые, то круглые обитые жестью печи. Деревянные детали домов, разбросанные по сторонам, медленно тлели. В одном бывшем двухэтажном доме сохранилась круглая обитая жестью печь. Также уцелела часть внутренней стены, примыкавшая к печи, и небольшая площадка пола. На площадке стояла железная кровать с обгоревшим пружинным матрасом.

– Вот тебе и квартира! – со скорбной интонацией произнес Животов, кивнув в сторону развалины. – Ведь кто-то жил здесь, хозяйство вел, дом отстраивал, а теперь, бах и лишили людей всего. Семья если и жива, так осталась без крыши над головой. За что, Вася?

Чернов подумав ответил:

– Война Ваня! От неё все страдают, а за что? Один бог знает.

– Ты что же верующий комсомолец что ли? – подозрительно посмотрел на товарища Иван.

– Да нет вроде бы? Хотя крещёный. У нас в глухомани ещё старой веры старики придерживаются. Вот меня и окрестили.

– Это не беда, Василий, я тоже крещёный, да попами учёный. Может поможет нам в живых остаться, как мыслишь? …А я так мыслю, что помогает бог тем, кто верит, кто истинно верит, а не просто так…

У искорёженной металлической ограды одного из дворов, Иван подобрал слегка помятую жестяную вывеску дома с обозначением номера и названия улицы. Животов стряхнул с неё снег, протёр рукавом и прочитал: «Улица 7-ой Армии».

– Ишь ты! Может теперь нашей дивизией назовут, поскольку мы город освободили? – показал Иван вывеску Чернову. Потом посмотрел на неё внимательно и, пристроив на уцелевший цоколь дома, уже грустно негромко пропел:

– Где эта улица, где этот дом, где эта барышня, что я влюблен?!

Чернов понял, что Иван загрустил. «Небось вспомнил своё, дом, улицу и семью, конечно, – сочувственно подумал сибиряк. – Понятно, что сейчас он уже не шутит, он грустит».

Иван помолчал, вздохнул, прибавил ходу, как бы пытаясь уйти и в том числе от нахлынувших на него воспоминаний. Уже на ходу он серьезно и с какой-то обидой в голосе произнес:

– А знаешь, Василий, ведь не один еще вспомнит слова этой песни, когда вернется домой к такому вот «разбитому корыту» и тогда уверяю тебя ему будет совсем не до шуток и не до песен.

Торопливо проходившие им навстречу строем солдаты, чеканя шаг по городским улицам, шли на запад. Они бросали на двух офицеров-путешественников беглый и какой-то, как показалось Животову, презрительный взгляд. В этом небрежно брошенном взгляде, можно было прочитать немой вопрос: «Что необстрелянные лейтёхи? Не видали ещё такого? Ерунда. Обыкновенная картина войны. Не то ещё увидите, если не уложат вас в первом же бою как куропаток. Мы-фронтовики, могли бы вам такого порассказать, но мы спешим, нам некогда. Спешим быстрее догнать и добить проклятого немца».

Навстречу войскам, в противоположную сторону двигались гражданские: это была разномастная, кое-как одетая, толпа, в основном старики, не молодые женщины и дети разных возрастов. Все несли на себе мешки и чемоданы. «Это наверное всё что у них осталось. Вообще – всё!» – поражался, глядя на них, Иван.

Не доходя до моста, офицеры свернули направо. На широкой ровной площадке стоял изуродованный массивный гранитный цоколь, заваленный мрамором и цементом.

– Это было, когда-то, дворцом, – Животов указал на развалены, – выстроенным курносым императором Павлом. Вот всё, что от него осталось. Знал бы Павел Петрович, обожатель Фридриха Великого, предка нынешних фашистов, что они сделали с его резиденцией и с ним самим в бронзовом исполнении. Хотя бронзовый памятник в честь славного царствования Павла Первого, как видим, отсутствует. Его скорее всего давно вывезли в Германию, как полезное ископаемое, содержащее в своём чреве дефицитную медь. А может быть он занял место в личном хранилище какого-нибудь барона фон Пшик – группенфюрера СС. Достойное ли такое место для нашего русского императора? Что-то сильно сомневаюсь, чтобы Павел на это был бы согласен.

– Ни за что бы не согласился, а устроил бы немцам «новую Полтаву», – поддержал Чернов, немного забыв про зубную боль, которая периодически то наступала, то отступала от него.

– Так Полтавское сражение – оно ни при нём было, Вася!

– Ну это уже их царские семейные проблемы, а нам и своих сражений хватает.