– Верю, – тихо ответила она.
Он обнял и поцеловал ее, но не так, как на кухне перед погасшим вдруг телевизором, а очень-очень нежно, и пошел из тамбура к лифту, не оглядываясь.
Немногословный Миша, ростом под два метра и с ручищами, как у Арнольда Шварценеггера, сначала усадил Игоря в кабину. Когда выехали со двора и очутились между гаражей, он остановился и скомандовал:
– Пересаживайтесь.
Егоров примостился внутри фургона, у дальней стенки, за шкафом, который Миша развернул поперек кузова. Символический проход сбоку он заставил свернутым ковром, перед которым навалил массу еще какой-то рухляди – пыльных мешков, тряпок, валенок, наставил банок и склянок.
– Придется потерпеть, – предупредил проверенный человек.
Ехали медленно, не превышая установленной в городе скорости, то и дело стояли на светофорах. Игорю в его политическом убежище было не слишком комфортно. От пыли у него зачесался нос, полная темнота давила на психику. Когда наручные часы показали девять минут одиннадцатого, грузовик опять встал. Послышались голоса, один из них Мишин, затем с жутким лязгом и скрипом отворились двери фургона.
– Что везешь?
Люди с такими голосами, как правило, служат в правоохранительных органах или армии. В подтверждение данного тезиса Михаил равнодушно ответил:
– Барахло на дачу, товарищ старший лейтенант.
– Не поздно спохватился? Дачный сезон заканчивается.
– Дома его, что ли, до весны держать?
Что-то пронзительно скрипнуло еще раз.
– Давайте подсажу, – предложил Миша.
– Я сам, – старший лейтенант, судя по звуку, подтянулся, ухватившись за дверь, и очутился в кузове.
Осторожно сделал шаг, другой.
– Тьфу ты, мать честная!
Звякнуло стекло.
– То банки мои, – любезно подсказал водитель. – Вся лоджия доверху заставлена. Жена ругается, так и вожу их туда-сюда.
Офицер посветил фонариком, тонкий луч сквозь баррикаду упал на стенку перед носом у Игоря.
– Ладно, вези дальше, – распорядился, видимо, начальник патруля, соскакивая на землю. – Кузов потом вымой как следует!
Больше их никто не тормозил. Миша доставил Игоря на маленький хуторок у опушки густого леса. Здесь, кажется, почти ничего не изменилось за последние лет семьдесят. Те же простые хаты, наличники на окнах со ставнями, брезент на крышах, гнезда аистов на деревьях по соседству. Всё как на черно-белых фотографиях из архива. Но то был не конечный пункт путешествия.
Миша передал Егорова другому проверенному человеку по имени Остап. Тот лишних вопросов тоже не задавал. Вывел из сарая мотоцикл без коляски (не трофейный немецкий, а вполне современный Yamaha) и жестом показал гостю: садись, мол, сзади. Путь их лежал вглубь леса по едва заметной просеке.
Забрались далеко от цивилизации. Постоялым двором для Игоря стала заимка для охотников, расположенная на берегу водоема с кувшинками. «Шрек на болоте» – такое сравнение первым делом пришло ему в голову. Хозяйство тут, правда, вел не огр и не орк, а довольно бодрый пенсионер Степан Ильич.
– Можно просто Ильич, как в том анекдоте, – сказал он, улыбнувшись одними глазами.
Интернета Ильич не знал и отродясь в глаза не видел. Из средств коммуникации был у него только портативный радиоприемник. Симку от кнопочного телефона Игорь сломал и выбросил еще в городе.
На заимке у Игоря впервые за много часов появилась возможность подумать без всякой спешки. Валяясь на лежанке, укрытой солдатским одеялом, он периодически крутил настройку приемника, совсем как жители империи в ту эпоху, когда им было запрещено слушать вражеские голоса.
Вражеским голосом теперь сделалось государственное радио его столицы. Пока сторонники «Национального блока» переправляли Егорова в лес, на воле произошли новые события. «Дядька» вышел в эфир со вторым обращением к нации. В отличие от первого, ночного, оно было заметно короче и менее эмоциональным. Президент братской страны уведомил соотечественников о том, что им произведены кадровые перестановки в руководящих органах.
Премьер был отстранен от должности до тех пор, пока генпрокуратура не завершит проверку по обвинению в коррупции. Кроме того, «дядька» уволил шефа контрразведки, секретаря Совета безопасности и главу столичного горисполкома. На десерт приберег следующую информацию: послу державы было предложено отправиться домой. Высылке подлежала целая группа дипломатов и сотрудников консульства.
– В связи с тем, что действия соседнего государства поставили под вопрос нашу независимость и суверенитет, создали угрозу миру в Европе, я принял решение срочно обратиться к Организации североатлантического договора с просьбой о вступлении в ее ряды. Прошу рассмотреть эту заявку вне очереди, – подытожил президент.
От такой эффектной точки опешил и Егоров, и явившийся послушать Степан Ильич.
– Та-ак… в НАТО стремимся, значит, – с неопределенной интонацией произнес хозяин заимки, развернулся и побрел дальше чинить ограду в курятнике.
Игорю очень захотелось, чтобы всё происходящее оказалось чьей-то фантазией или сном.
Всенародный собор, открывшийся в столице державы, реагировал оперативно. По словам корреспондента, который вел прямое включение из Дворца съездов, в связи с новостями из братской страны повестка дня была немедленно изменена. Выступить перед делегатами нижайше попросили самого главу государства, а в ожидании ответа от него дружно бросились полоскать соседний «антинародный режим».
Подобную лексику Егоров слышал только однажды, когда еще одна провинция бывшей империи предприняла попытку жить без согласования с руководством державы. Тогда на ее вождей был наклеен ярлык нацистов, а весь ранее братский народ эксперты государственного телеканала обвинили в генетическом предательстве. На территорию этой якобы суверенной страны (разумеется, продавшейся «западным партнерам») из непризнанных республик хлынули добровольцы и специалисты по борьбе с нацизмом. Дело кончилось артобстрелами и воздушными бомбардировками, после чего одним «пиратским анклавом» стало больше.
Те события и были названы вставанием во весь рост. За ними последовали санкции, за санкциями – период тощих бюджетов…
Ильич курил, отложив инструменты, когда Игорь забрел к нему на объект.
– Нельзя мне тут сидеть до второго пришествия, – сказал он.
– Никто тебя в заключении не держит, – миролюбиво заверил его Ильич, давя бычок в консервной банке вместо пепельницы. – Сегодня ночью двинем.
– Сегодня? Куда?
Доселе никто не рассказывал Игорю о дальнейших планах.
– Партизанской тропой, – ухмыльнулся лесной житель.
Глава восьмая
«Возможно, еще увидимся»
После двух электричек подряд Егоров не выдержал и взял билет в плацкартный вагон. До столицы оставалось ехать чуть больше семи часов. Железнодорожному турне предшествовал нелегальный переход госграницы через какие-то болота и дебри. Ильич знал их, как свои пять пальцев. Игоря он снабдил высоченными сапогами из толстой резины и теплым бушлатом. Свой пиджак и кроссовки, сумку с ноутбуком политтехнолог засунул во вместительный вещмешок и волок на спине.
Брели при свете луны долго, несколько раз отсиживались в зарослях. «Погодить надо, погранцы ходят», – шепнул Ильич. К счастью, со стражами священных рубежей с обеих сторон им не довелось повстречаться.
– Дуй лесом вон на тот домишко, там встретят. Скажешь, от Якова, – дал Игорю завершающее наставление его проводник.
– Яков это кто?
– Неважно.
Егоров быстро переоделся обратно в свой пиджак, сменил сапоги на кроссовки. Полез во внутренний карман за бумажником, где сохранялся кое-какой запас наличности, но Ильич остановил его руку.