Повелитель дольменов

– Ничего серьезного, просто у нас вошло в моду рассказывать детские страшилки. Каждое лето, будучи школьником, я проводил на юге. У отца там имелся дом в поселке у моря. Это район Геленджика. Так вот, у меня там был друг по имени Илья Лившиц. Отличный парень. Однажды мы сидели на берегу моря у костра и рассказывали страшные истории. Он рассказал такую.

В далёком горном регионе, где солнце редко заглядывает в глубокие ущелья, стоял древний дольмен. Его стены были покрыты загадочными символами, а внутри скрывалась тайна, которая пугала всех, кто осмеливался приблизиться к этому месту.

Однажды группа молодых исследователей решила отправиться в горы, чтобы изучить дольмен и раскрыть его секреты. Они были уверены, что смогут разгадать тайну этого древнего сооружения и прославиться на весь мир.

Прибыв на место, исследователи начали изучать дольмен. Они обнаружили, что символы на стенах были написаны на древнем языке, который никто из них не мог прочитать. Однако это не остановило их, и они решили провести ночь возле дольмена, чтобы разгадать тайну символов.

Ночью, когда все уснули, дольмен начал излучать странное свечение. Символы на стенах стали двигаться и менять форму. Исследователи проснулись и увидели, что дольмен ожил и превратился в огромного монстра, который хотел поглотить их. Дно дольмена превратилось в бездонный черный колодец и начало засасывать ученых.

Монстр был настолько ужасен, что молодые люди испугались и бросились бежать. Однако монстр был слишком быстр и силён, и вскоре все исследователи оказались в его власти.

Монстр поглотил их души и забрал их жизни. С тех пор дольмен стал местом, где пропадали люди, и его стали называть проклятым местом.

? Как же хорошо ты помнишь эту детскую страшилку, – произнес Максимов. – После таких ужасов, наверное, тебе в детстве снились какие-то кошмары?

Смураго ненадолго задумался:

– Тогда я мечтал, чтобы мне перестал сниться этот ящик.

– А можно подробнее?

Родион бесцеремонно отвернулся к стене:

– Мне снилось, что я просыпаюсь в каком-то ящике под землёй.

– Возможно, это был гроб? – предположил Николай Анатольевич, делая запись в блокноте.

– Да, может быть, и гроб, – согласился Родион, – вот только вместе со мной в том гробу сидела крыса. Она и по сей день постоянно снится мне, я уже рассказывал о ней в прошлый раз. И про дом. Просторный, но мне казалось, что я просыпаюсь в замкнутом пространстве и начинаю метаться от ужаса. А она начинала мерзко пищать в углу. И мне становилось страшно, причём не оттого, что я замкнут или задохнусь, а оттого, что эта тварь у меня в ногах. Она пахла сырой шерстью и касалась моих обнажённых ног своим уродливым хвостом.

– А зачем вы с друзьями рассказывали эти истории, если у тебя уже тогда начались проблемы?

– Ты такой интересный, – усмехнувшись, ответил Родион, – я тогда был пацаном. Откуда мне было знать, что это останется на всю жизнь и так глубоко засядет в моей голове? Эти страшные истории ещё повлияли на меня: я же в детстве вел записи. Точнее, писал фантастическую сказку. Так, впрочем, ничего серьезного, простые подростковые фантазии.

– Как интересно! А она случаем не сохранилась?

– Нужно порыться в ящиках отцовского стола, может, где-то и валяется та тетрадочка с записями.

Смураго зажмурился. Перед глазами вновь появился отец. Он по-прежнему махал перед его лицом дохлой крысой, но уже не кричал. Он шептал одними губами, без участия голоса. Он гортанно выплевывал буквы, шипя и клокоча горлом. Его лицо было пунцово-красным от волнения. Но Родион считывал эти буквы, соединяя их в слова и предложения; он легко понимал, о чём говорит отец.

– Это из-за тебя, маленький вонючий крысеныш, вы тогда поехали в Геленджик, – шептал папа, – я намеревался вас наказать, но ты, крысеныш, вымолил прощение у своей матери, и она уговорила отвезти вас в наш южный дом. Она уговорила меня. Если бы не ты, запах её куклы никогда бы не выветрился. Это ты во всём виноват, Родион. Это всё из-за тебя…

Смураго потряс головой и тут же услышал просьбу психолога:

– Могу я попросить тебя поискать эту тетрадь, и если она отыщется, принести мне?

Смураго мысленно прошелся по бывшему кабинету отца, предполагая, где может находиться артефакт из юности, но ответил неоднозначно:

– Посмотрю, конечно.

Но тут же добавил:

– Ты знаешь, я ведь ту историю Ильи так хорошо запомнил, потому что мы его долго искали.

– Искали? – Максимов отложил блокнот с ручкой в сторону и заинтересованно посмотрел на отвернувшегося к стене клиента.

– В один из вечеров Илья пропал, – начал объяснять Смураго, – но этому никто не придал значения: мало ли куда зашухерился пацан в южной провинции. Но и к одиннадцати ночи, и к двенадцати он не объявился. Его матушка подняла соседей, вызвонили участкового. В общем, поднялся чуть ли не весь посёлок: факела, собаки какие-то, люди. Я тоже не смог остаться безучастным, всё-таки друг. Факела мне не доверили, зато выдали классный фонарь. Сначала я долго блуждал вместе со взрослыми по оврагам, но потом меня как будто увело от дороги в горы. Я поднялся к разваленному храму и, отдышавшись, решил прошерстить окрестные буреломы. Кстати, старики в деревне рассказывали, что ранее это был вовсе не храм, а как будто какая-то старинная библиотека. Но не суть. Как сейчас помню этот стук сердца в висках вперемешку с криком какой-то ночной птицы. Я шёл, осторожно ступая шаг за шагом. Под моими сандалиями хрустел засохший можжевельник. Пахло хвоей и морем. Никогда не забуду, как я раздвинул очередные кусты, и луч света моего фонарика уперся в эту громадину. Это была задняя стена огромного дольмена. Я протиснулся из колючего кустарника и прополз вдоль холодной каменной постройки. Уже через мгновение я оказался у круглого входа в древнее сооружение. Я просунул голову. Внутри дольмена царили тьма и спокойствие. Просунув следом руку с фонариком, я заорал так, что тут же сорвал голос. Я светил ему в лицо и хрипел, как раненая лошадь. Там, в свете моего фонаря, прямо по центру, свернувшись калачиком, лежал Илья. Он был мертв.

– Это напугало тебя? – спокойно спросил Максимов.

– Я помню его пальцы: он сжимал свою кепочку, как будто всё ещё боялся её потерять. Я никогда не забуду эти стеклянные пустые кукольные глаза. Чуть приоткрытый рот, словно он вот-вот что-то скажет, и аккуратно подогнутые к животу тощие ноги.

– Что ты почувствовал?

– Это было… впрочем, не важно, столько лет минуло. Ты лучше скажи, док, что будем с моей головушкой делать? Может, ты мне какие укольчики назначишь?

– Жаль, что ты не хочешь об этом поговорить подробнее, ну да ладно, будем корректировать, – подытожил Максимов.

Смураго присвистнул и ехидно улыбнулся:

– Ну давай, док, делай своё темное дело. Таблеточки пропишешь или иглоукалывание?

Максимов посмотрел на него исподлобья и ответил неожиданно:

– Для начала ты можешь убить крысу. Нет, не эфемерную какую-то крысу, а самую настоящую. Мы сядем с тобой в машину и поедем на рынок. Пройдёмся по рядам, где этих самых тварей продают, и выберем ту, что более всего подходит: похожую на твою крысу из детского и взрослого кошмара. Потом ты посадишь её в клетку и несколько вечеров будешь смотреть на неё с ненавистью, подсознательно предполагая, что поймал ту самую свою крысу. А затем возьмешь и расстанешься с ней в свободной форме. В идеале бы, конечно, умертвить её. Сможешь или нет?

Смураго приподнялся на локте, развернулся и серьёзно посмотрел на Максимова:

– И это типа должно помочь?

– И ещё, начни с сегодняшнего дня вести записи. Не старайся писать что-то правильное и не обращай внимания на грамматические ошибки. Просто и лаконично записывай всё, что заботит или беспокоит. Ну… и найди себе работу, дело по душе. Ты же вроде как уволился?

– Ага, типа того. Но ты про крысу так и не ответил, поможет или как?

Максимов захлопнул блокнот и произнёс:

– В моей практике был случай, когда одному мальчику нужно было раздавить ногой улитку. Совершенно не важно, зачем и для чего, просто делюсь с тобой данным фактом. Он не мог. Я купил в магазине приколов ненастоящую улитку, и он всё равно не мог её раздавить. Где-то у себя в голове не мог. Но я имел в виду подсознательную смерть той улитки, а не физическую. Когда я объяснил ему это, он наступил на неё без сожаления. То же и с тобой: ты можешь убить сотню живых крыс, но не расправишься с той единственной, которая… ну ты понял, в твоей голове.

– Так мне убивать её или нет? – с усмешкой переспросил Родион.

Максимов с легкой иронией пожал плечами, но все же утвердительно кивнул. Проводив клиента, он достал из рабочего стола личный дневник и, открыв на чистой странице, записал следующее:

«Черников пригласил меня участвовать в этом сложном деле не просто так, тем более мы с ним сто лет знакомы. У меня большой опыт работы с людьми, которые не могут контролировать свои действия. Я помогаю им признать свою вину и найти выход из сложной ситуации. Это моя работа и призвание.

Например, в начале двухтысячных в Сибири был известен так называемый «пилунский насильник». Пилун в переводе с местного наречия означает «мешок», и этот небольшой, насквозь промерзший городок стал тем самым мешком смерти, где находили свою гибель многие девушки. Насильник поджидал своих жертв, приставляя нож к их горлу, и уводил в безлюдные места: недостроенный роддом или заброшенный стадион.

Не всегда ему удавалось совершить акт насилия, так как у него были проблемы с потенцией. В такие моменты, теряя контроль, он мог расправиться с жертвой. Вскоре преступника задержали, основываясь на показаниях выживших девушек и фотороботе. Тогда многое совпадало: и повадки преступника, описываемые жертвами, и его внешность. Дело готовили для передачи в суд.

Когда меня пригласили для беседы с предполагаемым маньяком, я сразу сказал, что это не он. Я руководствовался своими знаниями и внутренним чутьем.