Счастливое время романтиков. СССР. Москва. Общежитие

Зная все заранее, я, конечно, никак не среагировал, только усмехнулся ему в ответ, типа, меня этим не проймешь, хотя на душе стало неспокойно.

В этот вечер, собрав все необходимое для отъезда, я решил хорошенько выспаться, но меня разыскал Ковалев, сообщив, что наш зам. командира взвода старшина Примак приглашает зачем-то в канцелярию. Зайдя туда, мы увидели некоторых сержантов взвода, которые собирались на дембель этой весной.

– Присаживайтесь, хлопцы, – пригласил Примак, отличающийся до этого строгостью и педантичностью, и, обращаясь к не менее суровому Бутко, распорядился, – наливай, Петро.

На обшарпанном столе тут же появились граненые стаканы, сало, репчатый лук и хлеб, а также огромная стеклянная емкость с мутноватой светлой жидкостью, именуемой на местном наречии перваком.

– Учеба ваша подошла к концу, – констатировал Примак, – неплохо бы и отметить это дело. Ну, вздрогнули!

Осушив стаканы, которые тут же снова наполовину были наполнены натренированной рукой Бутко, Примак с незнакомой доселе интонацией в голосе обратился к нам с Ковалевым:

– Вы, хлопцы, не обижайтесь, если что не так было. Мы ведь требовали с вас все по Уставу, а, если и нагрубили когда, извиняйте. Вы сами теперь младшие командиры, так что должны понимать, и вести себя соответственно, когда в войска попадете. Возьмите адреса и обязательно напишите, как служба. Может, и совет дельный дадим. Помните, я перед строем как-то зачитывал письмо одного из наших бывших курсантов, как он мне спасибо говорил за армейскую науку и извинялся, что не слушал, а только злился, считая, что я придирался к нему? А вы еще посмеивались, какой подхалим и лицемер! Помните, он меня в письме по имени называл, а не по званию и фамилии? А вы хоть помните, как меня зовут?

– Старшина Примак! – почему-то решил съязвить Ковалев.

– Василием, Васей, – ничуть не обиделся Примак, – так впредь и обращайтесь. Наливай, Петро, по третьей, и хватит на сегодня, а то неровен час залетят мужики накануне отъезда, да еще по нашей вине… И спать!

– И ты знаешь, Вова, – расчувствовался Санин, – эти полчаса беседы стерли у меня из головы все накопленные до этого обиды и даже душевные травмы, полученные в учебке не только от младших командиров, но и всех вообще. А прапорщик Касторский на какое-то время показался просто жалким запутавшимся дурачком в своем рвении повелевать людьми и решать их судьбы по своему усмотрению. В этом, по-видимому, и есть то, что мы называем необычным проявлением русской души. Только не хмурься – под русской я понимаю и украинскую, и белорусскую, и казахскую – все наши общие армейские души.

А на следующий день, следуя своему ловкому плану, Касторский, конечно, избавился от меня, приказав одному из солдат под страхом смерти оставаться в машине, а «покупателям»[9 - «Покупатели» – так было принято называть военнослужащих, командированных для отбора солдат и сержантов в воинскую часть.] доложил, что больше у него никого в наличии нет. Забирать меня в Чехословакию или нет, споры, похоже, продолжались долго. В конце концов, ко мне подошел какой-то полковник и по-отечески спросил:

– А сам-то ты, сынок, хочешь служить за границей?

Не желая показаться упрямым или разборчивым, а также продолжать службу под началом прохиндея-прапорщика, я сказал, что да. И правильно сделал, как потом выяснилось. А через полгода узнал от вновь прибывшего из нашей учебки курсанта, что, дослужившись до старшего прапорщика, Касторский спешно оставил военную службу, когда его по разнарядке хотели отправить служить в Афганистан. Под его личиной, оказалось, скрывался убежденный пацифист.

– Странно, а почему ты мне раньше ничего этого не рассказывал? – удивился Литовченко.

– Так ведь я не знал, что ты в прапорщики подашься!

– И что?

– А то, чтобы не стал прапорщиком Касторским!

И оба от души заржали.

8. Юра Шулаков, Люба из Калинина и другие

Часов в пять вечера в комнату общежития снова завалила разношерстная абитуриентская публика. Среди них оказались и ранее незнакомые девушки, в то время как желанная Санину Любаша почему-то отсутствовала, а он постеснялся спросить почему.

– Ну, быстренько накрываем на стол, – руководил Гиа, – и продолжаем готовиться к поступлению. Есть возражения?

Возражений не поступило даже от усердного Сергея, у которого все же не забыли поинтересоваться, что из себя представляют подготовительные курсы.

– Ну, в общем, как в школе. Рассказывали, как контрольные решать, образцы дали…

– Захватил с собой? Молодец! Завтра покажешь. А сегодня нужно вчерашнее закрепить, немного расслабиться, привести мозги в порядок, да и познакомиться поближе. А с завтрашнего дня учиться, учиться и учиться! И главное, в одну группу попасть на экзамене, чтобы друг у друга списать можно было. Кто сегодня за виночерпия? Разливай!

После первого продолжительного тоста, который на этот раз озвучил Виген, некоторые из присутствующих вновь разбились по парам, как и накануне на пикнике, при этом Жора, обнимая Анжелу, вновь прилюдно жаловался, что она отказывается выходить за него замуж. Пришедшую с гитарой Люду стали упрашивать спеть, но она, скромно потупясь, попросила Санина исполнить вчерашнюю «Корриду», так как до конца не запомнила слова.

Пел он от всей души, проникновенно, часто с грустной улыбкой заглядывая в глаза девушкам, а, когда закончил, попытался вновь вернуть гитару хозяйке. Но не тут-то было – его настойчиво стали просить спеть что-нибудь еще из своих сочинений, желательно вчерашних, но он не переставал удивлять новыми, которые, как мог, чередовал между грустными и веселыми. Вскоре к нему подскочила незнакомая девушка с решительным лицом, о которых часто говорят «своего не упустит», и Артем не заметил, как уже держал на одном колене гитару, а на другом – непрошенную гостью, отстраниться от которой посчитал бестактным. И только через некоторое время он вдруг заметил серьезный до суровости взгляд незнакомого парня, стриженного не по моде почти наголо, выглядевшего несколько старше присутствующих, который не спускал глаз с Артема и его спутницы, а когда песня закончилась, Санину показалось, что незнакомец привстал и собирается к ним подойти.

– Ребята, это мой знакомый Юра Шулаков, – поспешила представить его девушка, – он здесь живет неподалеку и уже учится на четвертом курсе. Ничего, что я его пригласила?

– Конечно, Вика, – послышались со всех сторон одобрительные возгласы, – мы все здесь будущее студенческое братство!

И парень снова сел на место, но ненадолго. Когда гитара перешла к Люде, а затем к Колосову для исполнения известных коллективных песен, он снова, не привлекая общего внимания, приблизился к Санину и тихонько предложил:

– Пойдем, выйдем?

– Пойдем, – предчувствуя недоброе, но боясь прослыть трусом, согласился Артем, который уже успел проанализировать нехитрую связь между девушкой на колене и незнакомым парнем.

Под общий шум, исчезновения ребят никто не заметил, разве что Вика, которая значения этому не придала, хотя и с кислой миной покинула место своего пребывания.

– Может, вдоль Клязьмы прогуляемся? – предложил парень. – Красивые места!

– Прогуляемся, – согласился Артем.

– У меня здесь дача на берегу. А учусь я не в МИТИ, а в Бауманском[10 - Подразумевается высшее техническое училище им. Н. Э. Баумана.]. Слышал о таком училище?

– Нет, – осторожно отвечал Санин, – я не местный.

– А откуда?

– Из Курской области. Город Миловежск, слышал о таком?

– Теперь, да.

– Далеко?

– Километров семьсот пятьдесят отсюда.

– Далековато, хотя и не очень. А вот моя дача. Зайдем?

– Может, в другой раз? – все больше удивлялся Санин.

– Ну да, в такую прекрасную погоду лучше на Клязьму полюбоваться. А за ней лес и дачи американского посольства. Я просто хотел показать, где я живу, чтобы ты смог в любое время прийти, когда захочешь. Мои двери для тебя всегда открыты.

– А как же Вика? – совсем сбитый с толку решил, наконец, разобраться в происходящем Артем.

– Какая Вика? – совершенно искренне наморщил лоб Шулаков. – Ах, Вика! Причем тут Вика? Меня ты вообще-то интересуешь. Как композитор, поэт, гитарист. Знаешь, я ведь тоже стихи пишу. У меня что-то вроде Высоцкого получается, наверное, потому, что я его очень люблю. А вот на гитаре научиться как-то не пришлось… Говорят, он на трех аккордах свои песни исполняет. Ты бы смог мне их показать, ну, и вообще поучить хотя бы немного…

– Трех маловато будет, – без тени снисхождения пояснил Санин, – особенно для Высоцкого. На трех аккордах разве что блатняк сбацать получится, да и то примитивный.

– А сколько нужно? – расстроился Юра.

– Ну, пять-шесть хотя бы.

– Шутишь?