Славянское сердце

– Всё уже давно готово. Пусть командир не тревожится – солдаты знают, что им делать в случае появления русских. Куда точно мы идём?

– На Батайск. Капитан Рудаи из штаба полка привёз приказ, нам надлежит поступить в распоряжение полка немецких горных егерей. Которых русские вышибли с Кавказа… – И Яшик чуть заметно улыбнулся.

– Хорошо, сейчас мы пройдем вдоль колонны, ещё раз поговорим с ребятами.

Яшик молча кивнул и, на прощанье махнув рукой вахмистру, побежал обратно, к командирской повозке. Хорошо, что удалось оставить в Кагальницкой почти все снаряды, теперь у них всего по шестнадцать выстрелов на гаубицу, много с таким боезапасом не навоюешь…

Колонна их батареи – четыре гаубицы, влекомые каждая шестеркой лошадей, и две дюжины пароконных повозок с разным имуществом и боеприпасами, ползущих в окружении полутора сотен артиллеристов – дойдя до шоссе, начала поворачивать направо – навстречу густому потоку отступающих немецких войск.

Вокруг, сколько хватало глаз, лежала стылая заснеженная степь. Обочины шоссе и кюветы вдоль него замело колючим промёрзшим снегом, порывы ледяного ветра обрушивались на устало бредущих солдат, пробирали насквозь, плоть леденела – но Яшик, держась за поручень повозки, бодро шагал вперёд. Вид отступающей немецкой армии, вид бегущих «повелителей мира» грел его сердце почище огня костра. Вот они, завоеватели! Бредут толпами, не держа строя, закутавшись в разную рвань; по бокам от шоссе то тут, то там горят костры, языки пламени мечутся и взлетают клочьями; вокруг костров стоят немецкие и румынские солдаты, греют над огнём почерневшие, обмороженные руки, топочут ногами, словно табун подкованных лошадей.

Перед ним была картина Страшного Суда – не меньше! Это было Поражение – настоящее, всамделишнее, такое, от которого уже никогда не оправиться…

Среди отступающих масс войск не было видно начищенных сапог. Шагали тысячи ног, завёрнутых в тряпки, двигались тысячи голов, закутанных в шерстяные платки – и головы эти казались нечеловечески огромными. Определить воинские звания этих людей было невозможно – немногочисленные военные в шинелях с меховыми воротниками могли быть офицерами, а могли – фельджандармами, могли – и ловкими интендантами, сумевшими грамотно распорядится брошенными складами.

Порывы ледяного ветра насквозь прошивали тело Яшика, но он не замечал этого, не думал о застывших руках. Он обозревал картину всеобщего разложения с изумлением, потому что никогда не предполагал, что оно может быть столь всеобщим, столь многоликим в своих проявлениях на таком ничтожном пространстве.

Этот хаос распада восхищал его – ибо его самого он не захватывал. Он не пришёл на эту землю, как завоеватель, он никого здесь не хотел покорить – и поэтому чувствовал себя посторонним зрителем Разгрома, окруженным врагами. Его больше не злило, что их батарею отправили в Батайск – теперь он надеялся на то, что всем им выпадет шанс закончить эту войну. Перейти к русским – если будет к тому возможность; или просто бросить позиции и своим ходом добираться до Словакии – как собираются сделать некоторые его товарищи?

Пока неизвестно. Но известно одно – больше ни одного выстрела по русским ни он, ни вся батарея не сделает. Хватит! Русские – славяне, братья, родная кровь; не для того он родился на свет, чтобы нести горе и смерть своим братьям…

Вторая республика и возникновение Протектората Богемии и Моравии. Стыдливо замалчиваемые факты…

В сентябре 1938 года страны-создатели Чехословакии – Франция и Великобритания – на конференции в Мюнхене признали, что в 1919 году несколько погорячились, нарезав своему «детищу» излишне много территорий с преобладающим немецким населением. И, признав эту свою ошибку – тут же её исправили, согласившись с переходом под юрисдикцию Берлина Судетской области. В принципе, все стоны послевоенной антинемецкой пропаганды о том, что Чехословакию в Мюнхен не пригласили, более того, там её предали и продали – есть пустое сотрясение воздуха. В данном случае эта страна была не субъектом, а объектом политики, причем вполне объективно – ибо речь шла именно об ОШИБКЕ разработчиков условий Версальского договора, когда никаких международно признанных границ Чехословакии вообще де-юре не существовало. Те, кто эту ошибку совершил – её же и исправили; а то, что при этом консультироваться с паном Бенешем и Даладье, и Чемберлен посчитали излишним – лежит на их совести, никаких процессуальных нарушений международного права они этим НЕприглашением не совершали.

То, что «Мюнхенский сговор» стал после войны считаться каноническим «шагом к развязыванию Второй мировой войны» – это уже изыски агитпропа победителей, которому очень нужно было, во-первых, сделать Третий рейх виновным во всех ужасах и бедствиях войны, а во-вторых, подлинных победителей оного Третьего рейха следовало оперативно переодеть в снежно-белые одежды ангелов во плоти, отодвинув в сторону довоенных политиков Франции и Англии, стремившихся избежать этой самой войны. Ничего особо безнравственного и слишком уж циничного в деяниях оного агитпропа, конечно, нет – поелику Мировая Демократия вышла из Второй мировой победителем, то и кроить предвоенную историю по её лекалам никто ей не запрещал. Дело житейское.

Интересно другое.

Все знают, что в сентябре 1938 года правительство Чехословакии в ответ на угрозы Германии силой отнять немецкоговорящие богемские районы объявило мобилизацию. На линию огня к 1 октября было выставлено 1.185.000 штыков и сабель при соответствующем тяжелом вооружении – среди которого было 279 легких танков LT-35 с 37-мм пушкой. Не Бог весть, конечно, какое количество – но всё же…

Мобилизация эта, как известно, закончилась пшиком, войска вскоре после Мюнхенской конференции были распущены по домам, танки, соответственно, вернулись в места постоянной дислокации.

Но немцы (в силу своей злокозненности) продолжали вынашивать вероломные замыслы в отношении миролюбивой Чехословакии – их тщанием затаившийся было, после смерти Андрея Глинки, словацкий сепаратизм поднял голову и начал зловеще тлеть – причём усиленный сепаратизмом подкарпатским (первую скрипку в котором играло движение Августина Волошина). Чешский генштаб имел на руках неоспоримые свидетельства того, что Гитлер, неудовлетворенный результатами Мюнхена, вынашивает планы по полному подчинению Чехии германскому Рейху (главным образом, из-за чешского промышленного потенциала).

В конце концов, президент Гаха (к этому времени Эдвард Бенеш благоразумно скрылся в Англию, передав полномочия президента Чехословакии этому пожилому господину – кстати, совершенно непонятно, на каких основаниях потом оный Бенеш вдруг стал главой «чехословацкого государства в изгнании» – ведь к марту 1939 года он был никем?) и министр иностранных дел Хвалковский были вызваны к Гитлеру, где последний и предложил должностным лицам Чехословацкой республики совершить небольшое должностное преступление – подписать меморандум о вхождении Чехии в состав Рейха под именем «проекторат Богемии и Моравии». Чехи поломались немного – и эту бумагу подписали. На следующий день, 17 марта, немецкие войска вошли в Прагу, и с независимой Чехией было покончено на долгие пятьдесят четыре года.

Главной причиной, почему чешская армия не стала сопротивляться поглощению своей страны Германией – называют её слабость, несоизмеримую с вооруженными силами Рейха. Дескать, имея всего 279 танков, как мы могли сопротивляться армаде в две тысячи бронированных монстров?

Чехи – весьма любопытный народ. И их историки обладают чертовски избирательной памятью!

Да, они имели всего около пятисот бронеедениц – против двух с лишним тысяч немецких. Но, во-первых, 350 их танков имели в качестве основного вооружения 37-мм ПУШКУ – тогда как у немцев таковых бронеедениц имелось 1066 – из коих 986 были Pz-II с двадцатимиллиметровым орудием, в немецких документах проходящим под наименованием «тяжелый пулемет». Танков с 37-мм пушкой, равным по боевым возможностям «чехам», у немцев имелось ВСЕГО СОРОК ПЯТЬ МАШИН – плюс к этому, было тридцать пять Pz-IV с 75-мм орудием. Все остальные немецкие танки были, по сути, ПУЛЕМЕТНЫМИ ТАНКЕТКАМИ.

Во-вторых, на территории Чехословакии имелось, как минимум, около ста пятидесяти новеньких танков того же класса, что и LT-35 – на заводах «Шкоды». Это были машины из румынского (около 90 единиц), перуанского, швейцарского и литовского заказов.

Что делает государство с боевой техникой, находящейся на его территории, предназначающейся для экспорта – в предвидении войны? КОНФИСКУЕТ эту технику. Так поступили британцы с чилийскими линкорами накануне Первой мировой – конфисковав их на нужды Гранд Флита. Что же мешало чехам конфисковать предназначенные для румын, литовцев, швейцарцев и экзотических перуанцев танки? Ведь налицо типичный форс-мажор, угроза вражеского вторжения! И эти действия Праги были бы поняты заказчиками – почему же продукция «Шкоды» не пошла на пополнение танкового парка чешской армии?

Потому, что чехи И НЕ ДУМАЛИ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ своей инкорпорации в Рейх!

Вхождение в состав Германии предоставляло чешской промышленности огромный рынок сбыта; а, учитывая, что чешская промышленность – это промышленность в основном тяжелая и военная, не стоит удивляться, что шкурные интересы чешских промышленников (да и рабочих, чего уж там!) перевесили разного рода патриотическую шелуху, щедро рассыпаемую правительством Бенеша. ЧЕХАМ БЫЛА НЕ НУЖНА НЕЗАВИСИМАЯ ЧЕХИЯ – им нужен был гарантированный кусок хлеба. Бенеш гарантировать его не мог – с 1932 года Чехословакия находилась в имманентном экономическом кризисе, и выхода из него не видела. Гитлер же оный кусок – да ещё и с маслом! – гарантировал однозначно. И чехи выбрали Гитлера – наплевав на собственную независимость…

А то, что после войны они объявили себя «первой жертвой Второй мировой войны» – так надо же было им как-то отвлечь внимание мировой общественности от статистики деятельности их многочисленных заводов в 1939-1945 годах…

?

Послезавтра – операция…. Что ж, он готов. Готов ко всему – хотя зачем лукавить перед самим собой, ведь ему лучше, чем кому бы то ни было, известно, что это – конец…. Но оставим похоронные настроения! Он слишком старый и слишком опытный солдат, чтобы всерьез относится к смерти…

Как ни странно – но он почти не вспоминает войну; а ведь тогда, зимой сорок третьего, казалось, что он будет помнить о ней вечно…. Отступление с Кубани, марш на Батайск, разгром их батареи и бегство на восток – двое суток они прятались в сгоревшем амбаре, дожидаясь русских. Холодно было так, что, казалось, все кишки превратились в сплошной комок льда!

На третий день они вышли из амбара, в надежде найти что-нибудь из еды на брошенном хуторе – и попали прямо в лапы немецких фельджандармов. Это же надо так было обмануться! Им казалось, что, раз канонада смолкла – значит, фронт ушёл на запад; оказалось, что это просто немцам в очередной раз удалось ненадолго остановить русское наступление – или русские, что больше похоже на правду, решили зря не тратить силы и обойти батайский тет-де-пон с севера, со стороны задонских степей. И эта обманчивая тишина вытащила их из развалин – прямо навстречу патрулю фельджандармерии. Немцы выросли, словно из-под земли, они даже слова сказать не успели…

Им с Ярдой тогда ещё здорово повезло – жандармы не расстреляли их, как дезертиров, прямо у амбара, в котором они прятались; впрочем, они, очевидно, были не единственными из задержанных немцами словацких артиллеристов, что рассеялись по манычской степи после того, как их сводную батарею прямо на марше раздавили русские танки – появившиеся в предрассветном сумраке из ниоткуда и исчезнувшие в никуда, оставив на шоссе обломки повозок, мертвых и раненых лошадей и раскатанные, как на блюминге, гаубицы – из которых теперь уже никто и никогда не сделает ни одного выстрела.… Тогда их батарея просто разбежалась – с тем, чтобы потом быть, по большей части, задержанной немецкими патрулями. Вот и им не повезло – так и не дождавшись русских, они вынуждены были, вместе с остальными арестантами, направится в Ростов, где немцы передали их словацкой комендатуре.

Их вывезли из Ростова за сутки до падения города. В тогдашней панике и неразберихе они уже начали было надеяться, что о них забудут – но нет, комендант вспомнил о полутора десятках словацких арестантов и умудрился-таки впихнуть их в последний вагон уходящего на Полтаву поезда. В Полтаве их чуть было не зачислили к румынам – на соседнем пути стоял эшелон с тылами разгромленной под Сталинградом румынской кавалерийской дивизии – а затем хотели отправить вместе со сводным рабочим батальоном под Ахтырку, рыть траншеи. Как же они благодарили Бога и словацкого военного коменданта, напоследок сунувшего в зарешеченное окошко их документы с направлением в словацкий военный трибунал в Житомире!

А ведь не зря Господь хранил его…. И у Терновой, где в первый раз погиб их полк, и тогда, на Маныче, когда из начинающего сереть предрассветного сумрака вдруг появились три десятка рычащих стальных чудовищ, за несколько секунд сравнявших с землей их сводную батарею, и в Житомире, в военном трибунале – где один из судей оказался уроженцем Кисуц и просто по-человечески пожалел его, и в октябрьских боях сорок четвертого, когда половина их отряда осталась лежать в Раецкой долине…. Бог не дал мне погибнуть – ждал, когда я напишу Главную Книгу своей жизни? Я написал её, в будущем году она увидит свет, вместе с «Чёрными и белыми кругами» и «Повестью о белых камнях» – дело сделано? Похоже, что так…. Смерть не страшна – когда знаешь, что успел сделать то, ради чего пришёл на эту землю!

Жаль только, что больше не увидеть ему его Кисуц – родных гор его детства…

Турзовка, Кисуцы, 17 апреля 1945 года

– Мама, прости – но так надо.

– Кому надо? Рудольф, сыночек, ведь ты уже отвоевал своё! Пусть теперь другие повоюют, куда тебе идти, ты посмотри – ведь тебя по-прежнему по утрам рвёт кровью! Ты болен – да и сколько осталось той войны? Останься, я прошу тебя, побудь дома!

В глазах матери – глухое отчаяние и страх; она прижимает к груди платок, рукой удерживая ручку двери – в последней надежде удержать его дома. Она беззвучно плачет, слёзы бегут по её щекам, капают на отвороты старенького кожушка – она не замечает этого. Её сын снова уходит на войну – второй раз испытывать судьбу; но ведь он и в первый-то раз вернулся, едва живой! Она месяц отхаживала его, тяжело больного, метущегося в бреду – а теперь ей снова предстоит долгими ночами терзаться ожиданием, по утрам пряча в глубине души робкую надежду и каждый вечер впадая в бездонное отчаянье?

– Мама, я постараюсь быть осторожным. К тому же это не партизаны, а регулярная армия, наша, словацкая. Русские уже заняли Силезию, Венгрию, теперь мы воюем вместе с ними. У них тысячи танков и пушек! Всё будет хорошо, через месяц война закончится, и я вернусь домой!

Мать без сил опустилась на стоящий у двери услончик. С трудом подняла голову – чтобы сказать:

– Вчера тётке Иржиковой пришло извещение. Её сын, Франек – ты должен помнить его, он с Виктором ходил в один класс – погиб месяц назад под Липтовским Микулашем.… В твоей регулярной армии. Вместе с русскими…. Не помогли ему ни танки ваши, ни пушки…. Оставил мать и отца сиротами…

Так вот оно как…. Франек…. Такой рослый, вихрастый, до войны вместе с отцом возил лес с гор.… Четвертый в их деревне.

– Мама, пойми, не могу я сидеть дома – когда мои товарищи воюют. Я помню сожжённые русские избы, я видел расстрелянных заложников в Доновалах – я должен идти…. Там, во дворе, меня ждут шестеро ребят из воздушно-десантной бригады, что осенью высадилась возле Зволена – я встретил их в январе, ты помнишь. Их осталось шестеро – из тридцати человек их взвода; и у них у всех есть матери и отцы. Но они идут вместе со мной в Чадцу – хотя они сделали куда больше, чем можно требовать от человека. Как я буду смотреть им в глаза?

Мать лишь всхлипнула в ответ.

Вот чёрт, нельзя же уходить, оставляя её в таком состоянии…

– Мама, меня вряд ли пошлют на передовую – с моим-то здоровьем…. Определят в сапёры или в артиллерию – в старой армии я служил в артиллерийском полку. Ты пойми, в такой службе и риска-то никакого почти что нет – пушки ведь стоят далеко от линии фронта, наши канониры, пока мы были в России, за два года живого русского с оружием в руках вообще ни разу не видели…

Мать подняла глаза.

– Но тебе тогда придется таскать снаряды – они ведь тяжелые…

– Ну, это смотря какие пушки…. Да и не все номера расчетов подносят снаряды – есть артиллерийская разведка, наводчики, ездовые…. Мама, все будет хорошо, я уверен!