Ататюрк: особое предназначение

Удар турок был настолько мощен, что британцы не выдержали и начали отступать, и от полного разгрома их спасли только пушки стоявших на рейде английских кораблей.

Взбешенный сэр Гамильтон потребовал повторить атаку и вернуть высоту, но ничего, кроме новых жертв, она не принесла.

Зато Кемаль не только успешно держал свою оборону, но и удачно контратаковал.

Тем не менее, воевать с каждым днем становилось все труднее, и виною тому были отнюдь не англичане.

Именно в эти дни до крайности обострились отношения Кемаля с фон Сандерсом и его окружением.

В довершение ко всему Кемаль заболел малярией, и после того, как приехавший с инспекцией на полуостров Энвер не удостоил его своим посещением, он написал прошение об отставке.

Фон Сандерс убедительно просил через штабных офицеров не делать этого, но раздраженный и усталый Кемаль даже не стал говорить на эту тему.

Впрочем, дело было не только в его нежелании воевать под началом осточертевшего ему немецкого генерала.

Уже понимая, что на Галлиполийском полуострове все кончено и новых лавров ему на нем не добыть, он хотел возглавить одну из сражавшихся в Македонии вместе с болгарами армий.

«Противник обескровлен, – писал он другу детства Салиху, – и отсюда родине ничто больше не грозит!

Единственное, чего я хочу, так это по-настоящему служить стране!

И я очень озабочен своим будущим…»

Фон Сандерс обратился к Энверу, и тот послал Кемалю весьма интересную телеграмму.

«С прискорбием услышал о Вашей болезни, – писал он. – Занятый множеством дел, я не смог посетить Вас во время поездки на Галлиполийский полуостров.

Я очень надеюсь на Ваше скорейшее выздоровление и на продолжение исполнения Ваших обязанностей с тем же успехом, с каким Вы делали это до сих пор!»

Что и говорить, бальзам на раны всегда приятен, и все же Дарданеллы были для Кемаля уже пройденным этапом, и оставаться на полуострове он не собирался.

«Благодарю Вас за участие, – ответил он Энверу, – и выражаю твердую уверенность в том, что с Вашей помощью я смогу еще принести пользу во главе войск в других самых нужных местах!»

Это самое «в других» очень не понравилось Энверу, и он предложил Кемалю принять командование войсками в Месопотамии.

Кемаль согласился, но вместе с должностью командующего фронтом потребовал место генерал-губернатора Ирака и право на формирование штаба по своему собственному усмотрению.

И снова это «собственное усмотрение» подействовало на Энвера как красная тряпка на быка.

Он вообще перестал говорить на эту тему и в конце концов поручил командование войсками в Африке все еще остававшемуся не у дел престарелому маршалу фон дер Гольтцу.

В конце октября Энвер снова прибыл на Дарданеллы, и именно тогда в штабе фон Сандерса был разыгран последний акт драмы с отставкой Кемаля.

И стоило только выступившему на военном совете фон Сандерсу потребовать выдвижения Второй армии из Фракии в Салоники, где после вступления Болгарии в войну высадились Союзники, как он со свойственным ему знанием дела подверг этот план уничтожающей критике.

В конце совета он сел на своего любимого конька и обрушился на всех немецких военных специалистов.

Фон Сандерс был так разъярен, что не мог даже говорить, и ни о какой дальнейшей совместной работе с Кемалем не могло быть уже и речи.

Да и какая там могла быть еще работа, если все больше бравших пример с командира Шестнадцатого корпуса османских офицеров не желали выполнять приказы немцев и постоянно вступали с ними в пререкания.

Но даже сейчас прекрасно понимавший, что ситуация на полуострове может измениться в любую минуту, Энвер не спешил с отставкой и заставил фон Сандерса предоставить Кемалю отпуск по болезни.

Через неделю Кемаль передал командование корпусом генералу Февзи.

Не выдержавшие галлиполийской мясорубки англичане начали эвакуацию, и уже очень скоро тяжело переваливавшийся на свежей волне «Принц Джордж» увез с полуострова последних британских солдат.

Столица была спасена, и империя смогла вздохнуть с облегчением.

Так была дописана одна из самых славных страниц в жизни Кемаля и военной истории Турции, а сам он получил бесценный военный опыт.

Никто не умаляет подвиг Кемаля и его солдат и офицеров, и, тем не менее, Дарданельская операция вошла в историю войн как символ не только страшного кровопролития, но и примером полного провала западных держав Антанты, что стало следствием переоценки своих сил, недооценки противника, амбиций и ошибок военно-политического руководства.

План адмирала Кардена не учитывал ряд важнейших факторов.

Турки имели все возможности для быстрой переброски необходимых для обороны сил и средств.

Корабельные орудия, невзирая на всю их мощь, не обладали возможностями гаубичной артиллерии, т. е. не имели навесного огня и не могли поражать цели на закрытых позициях.

Гидрологический режим в Дарданеллах в значительной мере обесценивал даже тщательное траление фарватера, поскольку довольно сильное течение шло из Мраморного моря (т. е. от Константинополя) – навстречу флоту Антанты.

Это позволяло туркам применять безъякорные мины специальной конструкции, плывущие по течению на заданной глубине.

Британцы недооценили, кроме того, боевые качества турецкого солдата – глубоко патриотичного, мужественного в обороне и неприхотливого в быту.

Турецкие части, усиленные немецкими офицерами, отнюдь не походили на «туземное войско».

Внешнеполитическая подготовка «Диверсии на Востоке» также оставляла желать лучшего.

Шансы на успех Дарданелльской операции представлялись неплохими при одновременном встречном ударе и с востока – русским десантом на Босфор.

Русский флот господствовал на Черном море и мог гарантировать переброску любого объема сил и средств.

Русской Ставке требовалось, правда, существенно большее время на организацию переброски войск.

Но морской кабинет Черчилля поставил русских в известность в самый последний момент.

Это возбудило опасения российского МИДа, что союзники хотят сами захватить Дарданеллы и Константинополь, или, во всяком случае, минимизировать там русское присутствие при послевоенном урегулировании.

В результате вместо реальной помощи Антанте в Проливах Петербург начал забрасывать Лондон и Париж нотами, в которых требовал подтверждения своих прав на проливы и Константинополь.

И лишь в начале марта 1915 году Антанта подтвердила послевоенные права русских на Проливы.

Петербург был удовлетворен, но о быстром согласованном ударе с востока говорить уже не приходилось.

Сыграло свою роль и то, что турецкому командованию через шпионов стало известно о подготовке операции невероятного масштаба.

Оно безотлагательно приступило к укреплению обороны пролива.