Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 2

ОТДЕЛ 20. Явления, процессы и тенденции социально-культурной динамики в XIII–XV столетиях

ГЛАВА 76.Подъемы и спады социально-культурной динамики

76.1. Общие тенденции

Культура русского народа, которая получила импульс для своего развития в период расцвета Киевского государства, не только не погибает в последующую эпоху XII–XIV веков, но, наоборот, распространяется вглубь и вширь. Если высокая культура Киевской Руси сосредоточилась главным образом в тогдашней столице, почти не затрагивая периферию, то в период удельно-вотчинной раздробленности достижения культуры, когда-то свойственные лишь Киеву, становятся достоянием всех полу-самостоятельных удельных государственных образований, сформировавшихся на восточнославянской территории. Каждый местный княжеский центр стремится соперничать с Киевом, превзойти его по своему великолепию. Это проявляется, главным образом, в строительном искусстве, но в значительной степени дает себя знать и в области словесного творчества: широко распространяется местное летописание, кладется начало «областным литературам».

Татаро-монгольское завоевание нанесло колоссальный урон Русской Земле, и без того ослабленной усобицами. В «Повести о приходе Батыя в Рязань» читаем со скорбью: «Погибе град и земля Резанская, изменися доброта ея, и не бе, что в ней благо видети, токмо дым и земля и пепел, а церкви вси погореша, а сама соборная церковь внутри погоре и почерне». Города были сожжены дотла или разграблены, памятники искусства уничтожены, художники убиты или уведены в плен.

Лишь в Новгороде и Пскове, которые сумели сохранить прежние торгово-экономические и культурные связи с государствами Северной Европы, еще продолжалась художественная жизнь. Татаро-монгольское нашествие негативным образом сказалось на культурном развитии всех русских земель, в том числе Новгорода, Ладоги и Пскова, которые хотя и не знали самого ига, но выплачивали дань, посланным туда баскакам. Но и этим землям, избежавшим ужасов монгольского нашествия, в отрыве от других городов и земель нелегко было сохранять и развивать свои культурные традиции. В сложившейся ситуации им трудно было остаться связующим звеном между до- и после ордынским этапами развития.

Подрыв материальной основы развития русской культуры, и разрыв ее традиционных связей с византийской, европейской и восточной культурами привели к значительному спаду во всех сферах культурной жизни общества. Первые пятьдесят лет после монголо-татарского нашествия русское искусство находилось как бы в состоянии шока. После татаро-монгольского разорения единая древнерусская культура и с нею философская мысль оказываются разделенными на три ветви: русскую, украинскую и белорусскую.

Христианство, обретая на Руси национальную форму православия и выстояв в борьбе с ордынским нашествием, создало к XIV–XVI векам импульс для новой национальной консолидации, отразившейся в рассвете новых жанров литературы, в быстром прогрессировании зодчества, иконописи, философско-богословский мысли. Постордынский период в развитии русской культуры характеризуется ярко выраженным подъемом, в основе которого лежит рост национального самосознания и выработка новых государственных форм политической жизни. Вместе с возрождением и подъемом Русской земли, развитием экономики после татаро-монгольского нашествия, вместе с процессом объединения русских княжеств сначала вокруг нескольких центров, а потом вокруг Москвы возрождалась и развивалась русская культура. Она чутко отражала все новшества в русской жизни, а главное – изменившееся настроение русского народа, его патриотический подъем в пору борьбы с Ордой в преддверии Куликовской битвы и в период создания единого Русского централизованного государства.

Ко времени татаро-монгольского завоевания Москва становится богатым торгово-промышленным центром, сравнительно быстро оправившимся после его разгрома кочевниками зимой 1238 года. В период ордынского владычества московские князья сумели сделать татаро-монгольских ханов орудием своей объединительной политики, и добиться значимых успехов в деле экономического и политического подъема Москвы. К концу XIII века Московское княжество выделяется в самостоятельный удел из состава Владимиро-Суздальского княжества. Правда, на первых порах это княжество было самым мелким и незначительным, доставшись во владение младшему сыну великого князя Александра Невского, Даниилу. Его сыновья, Юрий и особенно Иван, прозванный Калитою за свою бережливость, очень много сделали для усиления могущества Москвы. Иван Калита получает из рук ханов ярлык на великое княжение Владимирское. Потомки его прочно удерживают великокняжескую власть в своих руках, и Москва становится общерусским центром. C XV века Москва становится художественным центром Руси, а большинство местных художественных школ, дотоле обладавших определенной самостоятельностью, подпадают под ее влияние. С этого времени можно говорить о формировании общерусского искусства.

Многие историки древнерусской литературы (И. Еремин, Д. Лихачев, В. Кусков) отмечают появление в конце XIV века нового, так называемого «экспрессивно-эмоционального» стиля в развитии всей русской культуры, который связан с так называемым «вторым» южнославянским влиянием. Это влияние внесло в русскую литературу свойственную южнославянской культуре возвышенность и эмоциональность. В данный период наряду с освоением ценностей народной жизни, развитием национального стиля на Русь проникает мощное европейское влияние. Оно было связано не только с противоречиями исторических процессов этого времени.

XV–XVI века – это эпоха прояснения социально-политических, духовных, культурных проблем, эпоха полемики и диалогов, эпоха начала книгопечатания (1553) и формирования светского направления в культуре. Это эпоха развития самостоятельной критической мысли, направленной на рефлексию самих основ русской цивилизации. Это период синтеза локальных культур под влиянием государственно-политических институтов, собирания и осмысления ценностей и идеалов предшествующего этапа культурного развития. Это время становления национального характера, высокого развития исторического самосознания, которое предполагало и историческую память, и историческую ответственность за судьбы России.

В XV веке завершается многолетний и многотрудный процесс объединения русских земель в единое государство. Именно в этот период значительно усилилась взаимосвязь и взаимозависимость многих местных культур, которые, при сохранении всех своих неповторимых черт, постепенно начинают сливаться в единую общерусскую культуру. Именно в этот период происходит усиление связей Русских земель с различными странами Западной Европы, прежде всего, с Флоренцией, Венецией и Генуей, которые являлись общепризнанными центрами европейского Ренессанса, знаменовавшего собой новый этап в развитии мировой культуры.

«Хотя двухвековое иго ханское не благоприятствовало успехам гражданским искусств и разума в нашем отечестве, однако ж Москва и Новгород пользовались важными открытиями тогдашних времен: бумага, порох, книгопечатание сделались у нас известны весьма скоро по их изобретении. Библиотеки царская и митрополичья, наполненные рукописями греческими, могли быть предметом зависти для иных европейцев. В Италии возродилось зодчество. Москва в XV веке уже имела знаменитых архитекторов, призванных из Рима, великолепные церкви и Грановитую палату. Иконописцы, резчики, золотари обогащались в нашей столице. Законодательство молчало во время рабства, Иоанн III издал новые гражданские уставы[28 - Имеется в виду Судебник 1497 года; его появление связано с формированием централизованного государства, с потребностью иметь общерусское право.]. Иоанн IV – полное Уложение, коего главная отмена от Ярославовых законов состоит в введении торговой казни[29 - Полное Уложение – Судебник 1550 года, сыграл большую роль в дальнейшей централизации государства. Торговая казнь состояла в битье кнутом на торговой площади и часто влекла за собой смерть наказуемого. Впервые торговая казнь введена еще в Судебнике 1497 года (ст. 10) – за кражу; в Судебнике 1550 года она встречается уже в шестнадцати статьях.], неизвестной древним независимым россиянам. Сей же Иоанн IV устроил земское войско, какого у нас дотоле не бывало: многочисленное, всегда готовое и разделенное на полки областные»[30 - Карамзин H.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991. С. 23–24.].

76.2. Южнославянское влияние на русскую культуру

Первой волной южнославянского влияния следует признать воздействие южнославянской культуры на восточнославянскую, имевшее место при самом начале восточнославянской письменности, в Х–XI веках, когда на Русь из Болгарии пришла древнеславянская церковная книга. Само формирование древнерусского литературно-письменного языка обязано воздействию древней южнославянской письменности на разговорную речь и литературный язык восточного славянства. Однако к концу XIV века это воздействие постепенно сходит на нет, и письменные памятники того времени вполне ассимилировали древнеславянскую письменную стихию народно-разговорной восточнославянской речи.

В период расцвета Древнерусского Киевского государства южнославянские страны, в частности Болгария, подверглись разгрому и порабощению Византийской империей. Византийцы с особенной силой преследовали и уничтожали в это время основы древней славянской письменности на Болгарской земле. Поэтому в XII – начале XIII века культурное воздействие одной ветви славян на другую шло в направлении из Киевской Руси на Балканы. Именно в эту эпоху происходит проникновение многих произведений древнерусской письменности из Киевской Руси к болгарам и сербам. В частности, к ним приходят такие памятники литературы Киевской Руси, как «Слово о Законе и Благодати», «Житие Бориса и Глеба», а также и переводные произведения – «История Иудейской Войны», «Повесть об Акире Премудром».

Болгары и сербы использовали культурную помощь Руси при своем освобождении от византийской зависимости. В начале XIII века болгарам, а затем и сербам удается добиться государственной независимости от Византийской империи, завоеванной в 1204 году крестоносцами. Около середины XIII века начинается вторичный расцвет культуры и литературы в Болгарии – «серебряный век» болгарской письменности, в отличие от первого периода ее расцвета в Х века, называемого «золотым веком». Ко времени «серебряного века» относится обновление старых переводов с греческого языка и появление многих новых переводных произведений. В этот период заимствуются преимущественно произведения аскетико-мистического содержания, что стоит в связи с распространением движения исихастов (монахов-молчальников). Серьезной реформе подвергается литературный язык, в котором утверждаются новые строгие орфографические и стилистические нормы.

В середине XIII века положение опять изменяется. Русская земля переживает жестокое татаро-монгольское нашествие, сопровождавшееся уничтожением многих культурных ценностей, и общим упадком искусства и письменности.

Вторая волна южнославянского влияния относится к концу XIV века, когда Русь начинает оправляться после татаро-монгольского погрома, когда вокруг Москвы складывается единое централизованное государство, и среди русских ощущается нужда в культурных деятелях. С середины, особенно с конца XIV века начинается (или возобновляется) сильное греческое и южно-славянское влияние на северную Русь. XIV век стал для Руси временем новой встречи с византийской и южнославянской культурой, контакты с византийским миром не только оживляются, но и приобретают новое качество.

Благодаря инициативе, главным образом, митрополита и других высоких церковных иерархов, на Руси вновь появились византийские художники. В 1340-х годах греки, приглашенные св. митрополитом Феогностом, расписывали храмы Московского Кремля, а чуть раньше, в 1330-х годах, в Новгороде некий «гречин Исайя» писал свои фрески. К сожалению, все эти церкви позднее были перестроены, и их росписи не сохранились.

В эпоху преп. Сергия в одном из Ростовских монастырей изучаются греческие рукописи. Митр. Алексий переводил или исправлял Евангелие с греческого подлинника. Сам преп. Сергий принимал у себя в обители греческого епископа и получил грамоту от Константинопольского патриарха, повинуясь которой устроил у себя общежитие. Одним из собеседников преп. Сергия был тезоименитый ему Сергий Нуромский, пришелец с Афонской горы. Библиотека Троицкой Лавры хранит древнейшие славянские списки Григория Синаита XIV и XV веков. В XV же веке там были списаны и творения Симеона Нового Богослова.

Из Болгарии происходил митрополит Киприан, возглавлявший в конце XIV – начале XV века Русскую Церковь. Киприан был тесно связан с Тырновской литературной школой и, возможно, являлся даже родственником болгарского патриарха Евфимия. По почину Киприана на Руси было предпринято исправление церковно-богослужебных книг по нормам среднеболгарской орфографии и морфологии. Продолжателем дела Киприана стал его племянник, тоже болгарин по рождению, Григорий Цамблак, занимавший пост митрополита киевского. Это был плодовитый писатель и проповедник, широко распространивший идеи Тырновской литературной школы. Позднее, в середине и в конце XV века, в Новгороде, а затем в Москве трудится автор многочисленных житийных произведений Пахомий Логофет, серб по рождению и по прозванию: Пахомий Серб. Могут быть названы и другие деятели культуры, которые нашли в эти века убежище на Руси, спасаясь от турецких завоевателей Болгарии и других южнославянских земель.

Однако нельзя сводить южнославянское влияние только к деятельности выходцев из Болгарии и Сербии. Это влияние было весьма глубоким и широким социально-культурным явлением. К нему относится проникновение на Русь идей монашеского молчальничества, воздействие византийского и балканского искусства на развитие русского зодчества. В иконописи видно влияние творчества художника иконописца Феофана Грека. Развитие переводной и оригинальной литературы и письменности, связано с именами книжников Пахомия Логофета, Максима Грека.

Для того чтобы этот прогрессивный, поступательный процесс смог широко проявиться во всех областях культуры, необходимы были и внутренние условия, заключавшиеся в развитии тогдашнего русского общества. Процесс, обычно обозначаемый, как второе южнославянское влияние на русский язык и русскую литературу, тесно связан с идеологическими движениями эпохи, с возрастающими и крепнущими отношениями тогдашней Московской Руси с Византией и южнославянским культурным миром. Этот процесс должен рассматриваться как одна из ступеней в общей истории русско-славянских культурных связей. Атмосфера русской общественной жизни и практика духовного опыта дали импульс для сложения собственно русской, национальной интерпретации византийской традиции, для формирования национального своеобразия православного духовного идеала: сосредоточенность внутренней жизни, смирение и покой, а также участливость и сердечность, внимание к людям и готовность служить общему делу.

ГЛАВА 77. Процессы и тенденции развития русского языка и литературы в ХIII–XV столетиях

77.1. Процессы и тенденции развития русского литературного языка в XIII–XV столетиях

Сначала удельная раздробленность, затем татаро-монгольское завоевание и захват западнорусских земель Литвой и Польшей становятся причиной разделения когда-то единой древнерусской (восточнославянской) народности на три восточнославянских народа: великорусского, белорусского и украинского. Общность исторической судьбы трех братских народов обусловила самую тесную близость между всеми тремя языками восточнославянских народов и вместе с тем обеспечила их независимое, самостоятельное развитие.

Новый этап в развитии русского общенародного литературно-письменного языка начинается со второй половины XIV века, и связан с формированием централизованного государства вокруг Москвы. Удельно-вотчинная раздробленность сменяется новым объединением восточнославянских земель на северо-востоке. Это объединение явилось причиной образования великорусской народности, в состав которой постепенно вливаются все носители русского языка восточнославянских земель.

Современные русские фонетическая и грамматическая системы сложились в общих чертах к XV веку. Переход от древнерусских грамматической и фонетической систем к современным осуществлялся преимущественно в XII–XIV веках. Основные исторические процессы, приведшие в названную эпоху к существенной перестройке русской фонетики и грамматики, рассматривает историческая грамматика русского языка.

В развитии литературно-письменного языка, который сформировался на почве органического слияния древнеславянской книжной, и восточнославянской народной речевых стихий в период удельно-вотчинной раздробленности обнаруживаются следующие тенденции.

С одной стороны, несмотря на ряд весьма заметных изменений, сказавшихся во всю силу к этому времени в общенародном языке, литературно-письменный язык, продолжает поддерживать прежние традиции, лишь эпизодически отражая произошедшие общеязыковые изменения в фонетике и морфологии.

С другой стороны, в письменный язык периода удельной раздробленности непрерывно проникают местные диалектные черты фонетики, морфологии, синтаксиса и лексики. Однако такое приближение письменного языка к местному говору приводит не к созданию нового, самостоятельного письменного языка в Новгороде или во Владимире, в Галиче или в Пскове, но лишь к образованию легко распознаваемой разновидности единого древнерусского письменного языка. Залогом единства для всех местных ответвлений древнерусского литературно-письменного языка в период удельной раздробленности являлись как общие древнеславянские элементы, закрепившиеся в письменном обиходе уже в Киевской Руси, так и в равной степени сходные для всех местных ответвлений общие восточно-славянизмы.

В русском (великорусском) языке старшего периода, т.е. в XIII–XVI веках, продолжалось сложное и противоречивое взаимодействие двух форм литературного языка. С одной стороны, увеличился контраст между книжно-славянской формой литературного языка и народно-русской. Значительные изменения претерпел народно-русский язык, следуя за живым разговорным языком. Книжно-славянский язык хотя и развивался, но более медленно и скупо. Так называемое «второе южнославянское влияние» в XV–XVI веках усилило отъединение книжно-славянской разновидности литературного языка от народно-русской. С другой стороны, непрерывно шел противоположный процесс – взаимодействие между этими разновидностями литературного языка. В результате этого взаимодействия возникали такие яркие памятники языка, как переписка царя Ивана Грозного с князем Курбским, замечательное «Житие протопопа Аввакума» и др.

В процессе разграничения совершенствовалась способность каждой из двух языковых систем выполнять свои специфические задачи; например, в эпоху второго южнославянского влияния обогатилась экспрессивно-эмоциональная сторона книжной речи и способность ее выражать сложные отвлеченные понятия, расширилась возможность создавать сложные синтаксические построения для передачи сложных смысловых связей между предложениями и т.д. В процессе сближения подготовлялась возможность слияния этих двух систем в одно целостное, хотя функционально расчлененное языковое единство. Однако, как правило, сочетание этих двух языковых систем достигалось до конца XVII века не их синтезом и слиянием, а вставкой, включением одной в другую, их чередованием в тексте – в зависимости от функции каждой части текста.

В связи с формированием языка великорусской народности: народно-литературный тип впитывает речевые средства великорусской речи и выступает в качестве языка деловой письменности. Книжно-славянский тип перерастает в риторический стиль в связи с ростом расхождений между книжной и разговорной речью, вызванных системно обусловленными изменениями в живой речи.

Все письменные памятники, дошедшие до нас от времени удельно-вотчинной раздробленности XIII–XIV веков, рассматриваются как памятники древнерусского литературно-письменного языка, независимо от места их написания. Но постоянные диалектные внесения, наблюдаемые в этих документах в данную историческую эпоху, позволяют условно выделить несколько зональных разновидностей письменного языка, различая их по характеру отражаемых в них диалектных явлений. Точного разграничения местных вариантов языка нет, так как этот вопрос еще недостаточно разработан и русская историческая диалектология не вышла из начальной стадии своего развития.

Наиболее достоверно установлены для периода удельной раздробленности в пределах восточнославянской территории следующие локальные разновидности литературно-письменного языка, до известной степени соответствующие диалектным зонам общенародного русского языка и приблизительно совпадающие с границами удельных княжеств.

На севере существовала древняя новгородская разновидность литературно-письменного языка, границы распространения которой, приблизительно совпадали с границами Новгородской Земли. Письменные памятники, отражающие эту разновидность, очень многочисленны и датируются весьма ранним временем, начиная с XI века.

На северо-западе выделяется псковская разновидность, которая прослеживается в письменных памятниках Псковской земли в течение XIV–XV веков. Благодаря большому числу письменных памятников псковская разновидность литературно-письменного языка изучена достаточно подробно.

На западе отмечается смоленско-полоцкая разновидность литературно-письменного языка, охватывавшая территорию древнего Смоленского княжества и Полоцкой земли. Письменные памятники, особенно делового характера, достаточно многочисленны, что позволяет говорить и об этой разновидности как о хорошо известной исследователям.

На юго-западе выделяется галицко-волынская разновидность письменности. Она известна главным образом благодаря наличию деловых памятников, написанных на ней.

На юго-востоке, вероятно, существовала разновидность литературно-письменного языка, характерная для Черниговской, Северской и Рязанской земель. Памятников этой разновидности дошло до нас очень мало, и она плохо изучена.

На северо-востоке сложилась владимиро-суздальская разновидность письменности. Эта разновидность ближе всех остальных к традиционному письменному языку киевского периода, что объясняется рядом внеязыковых причин. Письменных памятников, представляющих эту разновидность, много, но они пока еще недостаточно изучены в историко-диалектном отношении.

Восточнославянское население продолжало сосредоточиваться вокруг Москвы, спасаясь от татарских набегов за окружавшими в то время город глухими борами. Как показывает анализ древнейших памятников московской письменности, вначале жители Москвы пользовались диалектом северо-восточной группы, владимиро-суздальского типа. Однако чем далее, тем более чувствуется воздействие на эту первоначально северорусскую диалектную основу южнорусской речевой стихии, все усиливающейся в московском говоре.

Анализ языка ранней московской письменности показывает, что первоначально население Москвы, во всяком случае, в пределах княжеского двора, придерживалось северорусского окающего произношения. Например, в Духовной грамоте Ивана Калиты 1327–1328 года мы встречаем такие написания: Офонасей, Остафьево и др. Однако уже в записи с похвалою князю Ивану Калите на «Сийском евангелии» 1340 года можно заметить отражение акающего южнорусского произношения. В памятниках XV и особенно XVI веков аканье становится господствующей чертой московского произношения, причем такое произношение распространяется и на северорусскую по происхождению лексику: см. написание парядня (домашнее хозяйство) в Коншинском списке Домостроя.

Московский говор становится диалектной основой языка всей великорусской народности, и по мере включения тех или иных русских земель в состав формирующегося централизованного Московского государства черты ведущего говора распространяются на всей великорусской территории. Этот же среднерусский смешанный говор превращается в диалектную базу для литературно-письменного языка, обслуживающего потребности всей великорусской народности. Древнерусский литературно-письменный язык, пересаженный на новую почву, образует московскую разновидность письменного языка, первоначально развивавшуюся рядом с другими его ответвлениями. По мере расширения территории Московского государства все ответвления письменного языка постепенно вытесняются московской его разновидностью. Этот процесс вытеснения особенно усилился после введения книгопечатания с конца XVI века. Другие же разновидности древнерусского литературно-письменного языка, развивавшиеся на территории Литовского государства и Польши, становятся истоком постепенно формирующихся параллельно с языком великорусской народности, белорусского языка (с XV века) и украинского языка (с XVI века).

В период удельно-вотчинной раздробленности удельный князь, владения которого иногда не простирались далее одного населенного пункта, или течения какой-либо захолустной речушки, мог ежедневно видеться со всеми своими подданными и устно передавать им необходимые распоряжения. Теперь же, когда владения Московского государства стали простираться от берегов Балтики до впадения Оки в Волгу и от Ледовитого океана до верховий Дона и Днепра, для управления столь обширной территорией стала необходима упорядоченная переписка. А это потребовало привлечения большого числа людей, для которых грамотность и составление деловых бумаг стали их профессией.

В первые десятилетия существования Московского княжества с обязанностями писцов вполне справлялись служители Церкви – дьяконы, дьяки и их помощники – подьячие. Так, под Духовной грамотой Ивана Калиты читаем подпись: «а грамоту псалъ дьякъ князя великого Кострома». Дьяками по сану были авторы «Похвалы…» Мелентий и Прокоша. Однако уже скоро письменное дело перестало быть привилегией духовенства и писцы стали вербоваться из светских людей. Но в силу инерции языка термин, которым обозначали себя эти светские по происхождению и образу жизни чиновники Московского государства, сохранился. Словами дьяк, подьячий продолжали называть писцов великокняжеских и местных канцелярий, получивших вскоре наименование приказов. Дела в этих учреждениях вершились приказными дьяками, выработавшими особый «приказный слог», близкий к разговорной речи простого народа, но хранивший в своем составе и отдельные традиционные формулы и обороты.

Неотъемлемой принадлежностью приказного слога стали такие слова и выражения, как челобитная, бить челом (просить о чем-либо). Стало общепринятым, чтобы проситель в начале челобитной перечислял все многочисленные титулы и звания высокопоставленного лица, к которому он адресовал просьбу, и обязательно называл полное имя и отчество этого лица. Наоборот, о себе самом проситель должен был неизменно писать лишь в уничижительной форме, не прибавляя к своему имени отчества и добавляя к нему такие обозначения действительной или мнимой зависимости, как раб, рабишко, холоп.

В указанный исторический период особенное распространение получает слово грамота в значении деловая бумага, документ. Хотя это слово, заимствованное в начальный период славянской письменности из греческого языка, и раньше имело такое значение. Появляются сложные термины, в которых существительное определяется прилагательными: грамота душевная, духовная (завещание), грамота договорная, грамота складная, грамота приписная, грамота отводная (устанавливавшая границы земельных пожалований) и т.д. Не ограничиваясь жанром грамот, деловая письменность развивает такие формы, как записи судебные, записи расспросные.