Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 2

К произведениям Куликовского цикла вплотную примыкает и повесть «О Московском взятии от царя Тохтамыша и о пленении земли Русской». Это сказание отразило печальное событие 1382 года, которое буквально потрясло Русь после блестящей победы на Куликовом поле.

В этот период создается и особый цикл былин, исторических песен и устных исторических повестей. В каждом княжестве народ вспоминал и славил своих героев. В Новгороде – великого силача Василия Буслаева и торгового гостя Садко: «Василий Буслаев и новгородцы», «Поездка Василия Буслаева», «Смерть Василия Буслаева», «Садко гусляр», «Садко торговый гость» и другие. Исторические песни рассказывают о борьбе Руси против Орды, например о знаменитом восстании в Твери 1327 года.

Именно в этот период на Руси появились циклы былин о Владимире Красное солнышко и об Илье Муромце и Соловье Разбойнике. В этих творениях народа отражаются как ранние периоды воинской героики, так и поздние боевые свершения: здесь и сечи с половцами, и битва на Калке, и Куликовская битва, и освобождение от ордынского ига. Историко-литературные произведения отражали всю сложность и трагичность борьбы Руси за единство, против ордынского ига.

79.2. Житийная литература о служении русских князей

«Житие святого Александра Невского», создано в 1280-х годах и дошло до нас в тринадцати редакциях – Первоначальной, Лихачевской, Особой и других. По мнению большинства авторов (Н. Костомаров, В. Пашуто), первая редакция этого «Жития», вероятнее всего, была создана во Владимире при монастыре Рождества Богородицы, где в 1263 году было погребено тело великого русского князя. Вопрос об авторстве этого произведения также до сих пор является предметом научных споров. Одни ученые (В. Кусков) говорят, что авторами «Жития» были старший сын Александра Невского великий владимирский князь Дмитрий Александрович и митрополит Кирилл. А их оппоненты (Д. Лихачев) полагают, что автором этого произведения был анонимный выходец из Галицко-Волынской Руси, который в 1250-х годах прибыл во Владимир в свите митрополита Кирилла.

Правление Александра Ярославича Невского стало неотъемлемой частью исторической памяти русского народа. Почти четверть века, в самый трудный период русской истории, мечом и искусной дипломатией он защищал Святую Русь от смертельных угроз и с Запада, и с Востока. Он не знал крупных поражений ни на поле брани, ни на дипломатическом поприще. Его духовно-нравственный подвиг определяется не только достигнутыми им результатами, но и теми тяжелейшими препятствиями, которые ему пришлось преодолеть. Поэтому неслучайно безымянный автор его «Жития» был искренен в своем плаче: «О, горе тобе, бедный человече! Како можеши написати кончину господина своего! Како не упадета ти зеници вкупе со слезами! Како не урвется сердце твое от горкыя тугы! Чада моя, разумеите, яко уже заиде солнце земли Суздальской!».

Деятельность князя Александра шла по двум направлениям. С одной стороны, он занимается мирным строительством и упорядочением Земли Русской, он укреплял Русь, накапливал силы для будущей открытой борьбы. В этом заключается смысл его долголетних, упорных трудов по управлению Новгородом и Суздальской Русью. С другой стороны, подчинением ханам и исполнением их повелений он предотвращал татарские погромы, внешне ограждал созидательную работу на Руси.

Ордынские нашествия были величайшим злом, грозившим полной гибелью. Русь десятилетиями оправлялась от Батыева разгрома. При нашествии татары стремились до основания разрушить страну. Новое нашествие на Русь, подобное Батыеву, могло окончательно подорвать ее, уничтожить и ту внутреннюю силу, которая теплилась и начинала возрождаться. Поэтому политика св. Александра Невского сводилась к предотвращению нашествий. Он шел на все уступки, лишь бы только предотвратить ханский гнев на Русь. Для этого он добивался полным повиновением доверия ханов, пытался, как можно больше отдалить Русь от ханов и стать посредником между ними. Для этого он должен был становиться как бы наместником хана, от которого он получал саму власть, и возможность предотвращать всякую попытку мятежа.

Перед св. Александром стояла трудная задача сдерживания возмущенного и озлобленного народа. Одно возмущение могло разрушить плоды многих лет его трудов. Поэтому он подчас силой и принуждением заставлял народ смиряться под татарским ярмом, постоянно сознавая, что народ может выйти из-под его власти и навлечь на себя ханский гнев. Александр Невский попытался образумить строптивых земляков, но новгородцы взбунтовались, и в городе вспыхнуло новое восстание, в ходе которого был убит новгородский посадник Михалко Степанич. Великий князь, опасаясь нового нашествия татар, вынужден был жестоко подавить восстание новгородских смердов, казнить советников юного княжича, а самого его под крепким караулом отправить в Суздаль. В 1259 году численники вновь вернулись во Владимир, а затем в сопровождении великого князя направились в Новгород, где «изочтоша всю землю Новогородскую и Псковскую, точию не чтоша священического причета».

Русский князь становился как бы на сторону хана. Он делался подручником ханских баскаков против русского народа. Св. Александру приходилось осуществлять ханские приказы, которые он осуждал как пагубные. Но для сохранения общей главной линии спасения Руси он принимал и эти приказы. Только с этой точки зрения понятно все дело жизни св. Александра Невского. Эта трагичность положения между Ордой и Русью делает из св. Александра мученика. С мученическим венцом он входит и в русскую Церковь, и в русскую историю, и в сознание народа.

79.3. Русские летописи о борьбе Руси с иноземными захватчиками

В 1262 году по городам Ростовской Земли прокатилась волна восстаний против Орды. Созданный после этих событий летописный свод, определяемый Д.С. Лихачевым как летописный свод Марьи, «весь проникнут идеей необходимости крепко стоять за веру и независимость родины. Именно эта идея определила собой и содержание, и форму летописи. Летопись Марьи соединяет в своем составе ряд рассказов о мученической кончине русских князей, отказавшихся от всяких компромиссов со своими завоевателями»[31 - Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.-Л., 1947. С. 285.].

К повествованию этого рода относятся: рассказ о гибели мужа Марьи – Василька Константиновича в 1238 году в битве на реке Сити, рассказ о перенесении тела великого князя владимирского Юрия Всеволодовича во Владимир. Князь был убит в сражении на Сити, и его тело с поля боя сначала было перенесено в Ростов, а потом во Владимир. А также к этому циклу относится запись под 1246 годом об убиении в Орде Михаила Черниговского, отца Марьи.

В Лаврентьевской летописи в рассказе о Юрии Всеволодовиче подчеркивается не только воинская доблесть князя. Он отвергает предложение захватчиков мириться с ними, говоря, что «брань славна луче есть мира студна». Князь говорит: «Лучше добрая война, чем худой мир». Но летопись говорит и то, что его гибель – это страдание за христианскую веру.

Идея безграничной преданности долгу и вере с большой силой проявляется в рассказе о Васильке и в записи о гибели Михаила Черниговского – они не изменяют православию и не соглашаются признать «поганую» веру захватчиков. Такая трактовка причин гибели русских князей в годы монголо-татарского ига должна была восприниматься не только как подвиг страдальцев за веру, но и как мужественное выступление за честь Русской земли. Захваченного в плен Василька враги пытаются заставить признать их «поганские» обычаи, «быти в их воли и воевати с ними». Но князь не поддается ни уговорам, ни угрозам: «Никако же мене не отведете христьяньское веры, аще и велми в велице беде есмь». Михаил Черниговский, вызванный в Орду, отказывается «поклонитися огневи и болваном», за что «от нечестивых заколен бысть».

Со второй половины XIV века ведущее место в летописании и создании других историко-литературных памятников переходит к Москве, которая при Дмитрии Донском взяла на себя инициативу борьбы с Ордой. Они пишутся в Троице-Сергиевом монастыре, и в московских монастырях. В этих сочинениях проводится идея единства Руси, общности её киевского и владимирского периодов, ведущей роли Москвы в объединении русских земель и в борьбе с Ордой. Таким летописным сводом стал московский «Русский хронограф».

Уже в это время в московских летописных сводах возникает мысль о праве Москвы на собирание всех земель, бывших ранее в составе единого Древнерусского государства. Москва лишь приступила к этому процессу, но тогдашние идеологи уже сформулировали задачу московских князей на будущее.

Куликовская битва показала, что в союзе русские княжества могут успешно противостоять татаро-монголам. Победа на Куликовом поле имела огромное морально-нравственное значение для национального самосознания.

По мнению многих ученых Летописная повесть о Куликовской битве или «Побоище великого князя Дмитрия Ивановича на Дону с Мамаем» – это самый древний памятник Куликовского цикла, созданный в конце XIV века и сохранившийся в составе Софийско-Новгородского летописного свода 1448 года. В этом литературном произведении был впервые не только дан подробный и связный рассказ о Куликовской битве, но и резко осуждены два союзника Мамая: «льстивый отступник» рязанский князь Олег Иванович и «нечестивец» великий литовский князь Ягайло.

«Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и его брате Владимире Андреевиче», которое более известно под названием «Задонщина», сохранилось в двух редакциях – «Краткой» и «Пространной». «Задонщина» дошла до нас в шести летописных списках, самый ранний из которых, Кирилло-Белозерский, составленный монахом Кирилло-Белозерского монастыря Ефросином в 1470–1480-е годы, представляет собой переработку только 1-й половины первоначального текста «Задонщины». Остальные 5 списков составлены позднее в период с XV и до XVII века. Лишь два списка содержат полный текст, во всех списках много ошибок и искажений. Поэтому только на основе данных всех вместе взятых списков можно реконструировать текст произведения в целом.

Традиционно считается, что автором был некий Софоний Рязанец, брянский боярин, а затем рязанский иерей: в двух списках «Задонщины» он назван в заглавии автором произведения. Автор Сказания шаг за шагом повествует о начале нашествия Мамая, подготовке Дмитрия Донского к отпору врагу, о сборах рати, об исходе исторической битвы. В этом знаменитом поэтическом произведении средневековой Руси с особым пиететом прославлялся великий московский князь Дмитрий Донской, которого автор называет главным вдохновителем и организатором победы русских дружин и народного ополчения на Куликовом поле. Повесть проникнута высоким патриотическим духом, и недаром автор не раз обращается мысленно к событиям и образам «Слова о полку Игореве». «Задонщина» близка «Слову о полку Игореве» по характеру произведения, по сочетанию в нем плача и похвалы. «Слово» явилось для автора «Задонщины» образцом в стилистике и структуре подачи материала. Автор «Задонщины» в победе, одержанной над ордынцами, увидел реальное воплощение призыва своего гениального предшественника: объединенные силы русских князей смогли разгромить ордынцев, считавшихся до этого непобедимыми.

«Завоевание Руси татарами, хотя создало надолго фактическое господство силы, ловкости, хитрости и коварства, и тем породило множество рабских пороков, жестокости, лживости и грубости нравов, но в то же время во всех лучших русских людях породило жгучее сознание греховности, стремление к покаянью, к уразумению воли Божией исполнению ее. Влияние религиозной идеи, а рядом с нею церковности, а рядом с этим и Византийской идеи государственности, усилились до чрезвычайности. В то же время усилилось до жгучести сознание необходимости сплочения, объединения сил. В общем рабстве усилилось сознание единства русских людей без различия областных оттенков…»[32 - Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. – М.: Айрис-пресс, 2006. С. 202.].

ГЛАВА 80. Путь подвижника веры – аскета, праведника, святого

80.1. Аскетическое служение. Старчество

Татарский погром, как известно, тяжко отразился на духовной жизни Руси. Видимым свидетельством этого является полувековой, если не более, разрыв в преемстве иноческой святости. На время лик святых князей как бы вытесняет в Русской Церкви лик преподобных. Лишь в XIV веке, со второй его четверти, русская земля приходит в себя от погрома. Начинается новое монашеское движение. Почти одновременно и независимо друг от друга зажигаются новые очаги духовной жизни: на Валааме и в Нижнем Новгороде, на Кубенском озере и, наконец, в ближайшем соседстве с Москвой, в обители преп. Сергия. Золотым веком русской святости считаются XIV–XVI века. Характер и направления духовно-нравственного делания в этот период определили Сергий Радонежский и его ученики.

Со святых Сергия Радонежского и Александра Свирского начинается живительная струя духовной жизни, именуемая благодатным старчеством. Это служение имеет древнее христианское установление на пути к духовному совершенству. Старец – это монах (священник или нет), исполненный Духа Святого, и ставший для других наставником в христианской жизни.

Служение старцев основывалось на умном (духовном) делании – мистической концентрации внутренних духовных сил, «хранении ума» на созерцании Бога. Для этого используются смирение, молчание, молитва и трезвение. Постоянно повторяется Иисусова молитва: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя. Как писал иеромонах Иоанн (Кологривов), старцы приучили русский народ смотреть в небо поверх куполов дивных соборов, то есть, отрываясь от обрядности и формализма, жить внутренней жизнью, стремиться к Богу не только во внешнем поклонении Ему. Старцы старались научить смирению, прощению и управлению своей волей. Это были поистине учителя русского народа, а кельи их были своего рода университетскими кафедрами, на которых ищущие и просящие получали свое духовное образование. Влияние этих людей, живущих в стороне от обычного духовенства, в скитском уединении, было и остается огромным. Их духовное влияние значительно больше влияния простых монахов и священников. Через святых Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского, Александра Свирского, Нила Сорского, Тихона Задонского и монахов Оптиной пустыни старчество распространилось по всей Руси. «Старчество являлось центром духовной жизни, народным источником, где каждый черпал живую воду благодати»[33 - Русские святые и подвижники Православия. Историческая энциклопедия / Составитель и ответственный редактор О.А. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2010. С. 7.].

В.О. Ключевский отмечает, что осуществление идеи настоящего иночества надобно искать в пустынных монастырях. Именно эти монастыри, по мнению В.О. Ключевского, явились школой для воспитания подвижников веры: «Древнерусские жития изображают разнообразные и часто характерные условия прохождения пустынного подвижничества в Древней Руси, но самый путь, которым шли подвижники, был довольно однообразен. Будущий основатель пустынного монастыря готовился к своему делу продолжительным искусом обыкновенно в пустынном же монастыре под руководством опытного старца, часто самого основателя этого монастыря. Он проходил разные монастырские службы, начиная с самых черных работ, при строгом посте, «изнуряя плоть свою по вся дни, бодрствуя и молясь по вся нощи». Так усвоялось первое и основное качество инока – отречение от своей воли, послушание без рассуждения. Проходя эту школу физического труда и нравственного самоотвержения, подвижник, часто еще юный, вызывал среди братии удивленные толки, опасную для смирения "молву", а пустынная молва, по замечанию одного жития, ничем не отличается от мятежной городской славы. Искушаемому подвижнику приходилось бежать из воспитавшей его обители, искать безмолвия в настоящей глухой пустыне, и настоятель охотно благословлял его на это. Основатели пустынных монастырей даже поощряли своих учеников, в которых замечали духовную силу, по окончании искуса уходить в пустыню, чтобы основывать там новые монастыри». [Ключевский В.О.: Том 2, С. 348. История России, С. 21741].

80.2. Служение преподобного Сергия Радонежского

Во многом подъем духовной жизни, и, прежде всего, монашеской жизни связан с именем и деятельностью Сергия Радонежского (1314–1394), святой преподобный, преобразователь монашества на Руси, величайший русский подвижник. Во святом крещении получил имя Варфоломея.

Большинство из его современников, бывших с ним в духовном общении, испытали на себе его духовно-нравственное влияние. Его прямые ученики явились игуменами и строителями многочисленных монастырей: подмосковных, белозерских, вологодских. Именно он вдохновил на Куликовскую битву (1380) московского князя Дмитрия. Благодаря ему все князья соединились перед Куликовской битвой, признав главенство Дмитрия Донского. Св. Сергий благословил Дмитрия перед битвой, предсказал ему победу и дал двух иноков – Пересвета и Ослябю.

В 23 года Варфоломей принял постриг в иноческий чин с наречением имени Сергия. Более года Сергий провел в полном одиночестве, преодолевая непрестанною молитвою и трудами искушения помыслами и страхи от диких зверей. Слух о его подвижнической жизни разошелся по окрестностям, и около него начали селиться любители уединения. Постепенно создался поселок, первоначально принявший вид киновии, где каждый отшельник жил в своей собственной келье, собираясь вместе только к богослужению. Затем киновия начала преобразовываться в общежительный монастырь, возрастая и числом насельников, и духовными силами. В ее святом руководителе чудесно сочетались три основные способности человеческой природы: молитвенно-созерцательное устремление в область духа, неустанный труд и горячая деятельная любовь не только к людям, но и ко всему живому.

Св. Сергий основал, кроме Свято-Троицкого Сергиева монастыря, еще несколько обителей. Св. Сергий и его ученики в течение нескольких десятилетий на рубеже XIV–XV веков основали более 40 монастырей на Севере Руси. Все эти деяния выходили далеко за пределы собственно церковной жизни, поскольку Северная Фиваида, как называют историки монастырскую колонизацию русского Севера, фактически дала этим глухим лесным пространствам импульс хозяйственного, культурного развития. Главной своей целью Сергий и его ученики считали духовное воспитание.

Став по воле Божией игуменом монастыря, Сергий, «наставляя братию, немногие речи говорил. Но гораздо больше пример подавал братии своими делами». Обретая силы в безграничном источнике любви – в живоначальной Троице, Сергий вносил мир и согласие не только в жизнь, в души монашеской братии, но и в мирское общество. Сергий Радонежский является вторым родоначальником русского монашества. Св. Сергий выступает продолжателем дела своего духовного предка – образ Феодосия Печерского явно выступает в нем, лишь еще более утончившийся и одухотворенный. О Феодосии напоминают и разнообразные труды преп. Сергия, и сама его телесная сила и крепость, и худые ризы, которые, как у киевского игумена, вводят в искушение неразумных и дают святому показать свою кротость. Роднит обоих русских святых гармония их деятельной и созерцательной жизни. Преп. Сергий покоил нищих и странных в своей еще убогой обители, и на смертном одре завещал своим ученикам не забывать страннолюбия. Как и Феодосий, он был близок к княжескому дворцу, принимал участие в политической жизни Руси и благословил Дмитрия Донского на освободительный подвиг. Преп. Сергий – ученик Феодосия, быть может, превзошедший своего далекого учителя.

При ближайшем рассмотрении, мы видим и новые черты, присущие именно преп. Сергию. Смирение его главная человеческая добродетель. Свою кротость и смирение Сергий простер так далеко, что является перед нами совершенно безвластным и всегда готовым на унижение. Игумен нанимается плотником к монаху Даниле за решето гнилых хлебов. Мы никогда не видим его наказывающим ослушников, как это случалось делать кроткому Феодосию. На ропот недовольных Сергий отвечает лишь увещаниями и даже, избегая борьбы, на время удаляется из монастыря.

В служении преп. Сергия мы видим и нечто новое, таинственное, еще невиданное на Руси. Преп. Сергий первый русский пустынножитель, был и первым русским мистиком, т.е. носителем особой, таинственной духовной жизни, не исчерпывающейся аскезой, подвигом любви и неотступностью молитвы. Для него, как и для древних мистиков Востока, пустыня была учительницей богомыслия. Медведь был первым его другом в безлюдной глуши. С грустью говорит его ученик о постройке будущей лавры: «исказили пустыню». С грустью принял преподобный первых своих учеников: «Аз бо, господие и братия, хотел еcмь один жить в пустыне сей и тако скончатися на месте сем». Но он не противится воле Божией, ради любви к людям утеснял созерцание. Известны мистические видения преп. Сергия: сослужащего ему ангела, огонь, сходящий со сводов храма в потир перед его причащением, явление Пречистой с апостолами Петром и Иоанном. Русская агиография до св. Сергия не знает подобных таинственных видений. Они говорят о таинственной духовной жизни, протекающей скрытно от нас.

Мистическая жизнь преп. Сергия проходила под покровительством Пресвятой Троицы, которой он был посвящен до рождения, которой посвятил и свою обитель. Сергий Булгаков указывал на связь духовной жизни преп. с современным ему мистическим движением на православном Востоке. Это известное движение исихастов, практиков «умного делания» или умной молитвы, идущее от св. Григория Синаита с середины XIV столетия. Новую мистическую школу Синаит принес с Крита на Афон, и отсюда она широко распространилась по греческому и югославянскому миру. Св. Григорий Палама, Тырновский патриарх Евфимий, ряд патриархов Константинопольских были ее приверженцами. Богословски эта мистическая практика связывалась с учением о Фаворском свете и божественных энергиях.

Св. Сергий ничего не поведал ученикам о своем духовном опыте, да, может быть, ученики эти (Епифаний, хотя и премудрый) были бессильны выразить в слове содержание этого внутреннего тайнозрения. Духовная школа преп. Сергия для нас загадочна. Мы не знаем других учителей его, кроме таинственного старца, благословившего отрока Варфоломея, и старшего брата Стефана, под началом которого Сергий начал подвизаться, но который оказался не в силах вынести лесного пустынножительства. Пути духовных влияний таинственны и не исчерпываются прямым учительством и подражанием. Мистическую традицию, которая утверждается среди учеников преп. Сергия, его собственный мистический опыт, светоносные видения Сергия можно сопоставить с фаворским светом исихастов.

Смирение, кротость, трудолюбие сочетались у преп. Сергия с великой духовной мудростью и глубиною мистического богообщения. Ученики преподобного – Симон, Исаакий и Михей – были свидетелями его мистического общения с высшими духовными силами. Св. Сергий скончался 25 сент. 1392 года. Через 30 лет были обретены нетленными его мощи и одежды, и в 1452 году он был причислен к лику святых. Еще при жизни преп. Сергия называли «игуменом всея Руси». В «Патерике» Троице-Сергиевой лавры названо около 100 имен святых подвижников, так или иначе связанных духовными узами с великим «игуменом всея Руси», прямых продолжателей его дела.

80.3. Ученики и последователи преподобного Сергия Радонежского

XIV–XVI столетия считаются золотым веком русской святости, давшим более всего преподобных Русской Церкви. В те времена северная – тогда воистину святая Русь, – вся покрылась монастырями. Духовная генеалогия русских подвижников XIV–XVI веков почти неизбежно приводит к преп. Сергию, как к общему отцу и наставнику после Феодосия Печерского. Все новое русское сергиевское монашество уходило в пустыню, в лесные дебри, бежало от нагонявшего мира, не уступало ему, оседало в хозяйственных обителях, строилось, создавало иногда крупные культурные очаги, опорные пункты русской колонизации. Все это новое аскетическое движение освящается именем св. Сергия.

В послесергиевском монашестве можно различать два течения, прежде всего географически: северное и московское. Уже сам преподобный Сергий, уступая князьям и митрополиту, отдавал своих учеников, Феодора, Афанасия, Андроника в строители и игумены московских и подмосковных монастырей. Другие ученики его, Кирилл Белозерский, Павел Обнорский шли на север, за Волгу, не в города, а в лесную пустыню.

За географическим разделением русского подвижничества скрывается более существенное духовное разделение – складываются разные направления аскезы. Созерцательная духовная жизнь была главной целью северных отшельников. Белозерский край, Кубенское озеро, южная окраина Вологодских лесов: Комельская, Обнорская, Нуромская пустыни, а за ними далекое поморье – вот главные очаги «заволжских старцев».

Учеником и последователем Сергия Радонежского был Кирилл Белозерский (Косьма) (1337–1427), основатель и первый игумен Кирилло-Белозерского монастыря под Вологдой, автор посланий, православный святой. Родился в Москве, в знатной семье.

В возрасте 30 лет Косьма принял пострижение в московском Симоновом монастыре под именем Кирилла. В иноки его посвятил игумен Федор, племянник Сергия Радонежского. В обители Кирилл провел несколько лет в хлебне, поварне и прочих службах, находясь под руководством старца Михаила, впоследствии смоленского епископа. Посещавший монастырь Сергий Радонежский часто беседовал с Кириллом с глазу на глаз. Возведенный в сан иеромонаха, он по удалении Симоновского архимандрита Феодора на ростовскую архиепископию, был избран на его место, но в сане игумена Кирилл оставался недолго.

Недовольный нарушением старых строгих порядков монастырской жизни Кирилл уступил свое место другому (Сергию Азакову). Несколько позже преследования со стороны нового игумена принудили его удалиться из Симонова в старый монастырь Рождества Пречистой (иначе в «Старое Симоново», недалеко от нового Симонового монастыря), где у него и явилась мысль «далече от мира уединиться».

Житие преп. Кирилла, составленно в конце XV века Пахомием Логофетом (в рукописи). Согласно Житию, однажды во время ночной молитвы он услышал голос: «Кирилл, уйди отсюда. Иди на Белое озеро и найдешь там покой, там тебе уготовано место, в котором спасешься». Взглянув в оконце кельи, Кирилл увидел белый свет и некую местность, находящуюся далеко на севере. Вскоре видение исчезло.

От своего сподвижника по монастырю инока Ферапонта (впоследствии основателя белозерского Ферапонтова монастыря), Кирилл узнал, что на Белоозере есть места, удобные «для безмолвия». Вместе они покинули обитель, и ушли в Белозерскую страну. Кирилл и Ферапонт обошли несколько мест, пока Кирилл не узнал то, которое было указано в чудесном видении. Кирилл на берегу Сиверского озера, верстах в 7 от Шексны, положил начало общежительному монастырю во имя Успения Богородицы. Первоначально на склоне холма он водрузил деревянный крест, устроил вместе с преп. Ферапонтом самый простой шалаш, а затем выкопал в земле келью. Вскоре Кирилл на том месте соорудил небольшую избушку, сохранившуюся до наших дней; она служила ему, вероятно, кельей, хотя обыкновенно ее называют часовнею. Вокруг кельи Кирилла собралась братия. Совместными усилиями они построили деревянную церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы, кельи, трапезу и другие служебные постройки. Так на берегу Сиверского озера возник Успенский Кирилло-Белозерский, или просто Кириллов монастырь, игуменом которого преп. Кирилл состоял около 30 лет до самой своей кончины.

Преп. Ферапонт через некоторое время оставил это место, и впоследствии в 15 верстах основал особый монастырь, позднее известный как Ферапонтов.

Кирилл ввел в монастыре самый строгий общежительский устав. Сам игумен исполнял его строже всякого простого инока. В основу организации внутренней жизни своего монастыря преп. Кирилл положил обычаи Симоновские: строгое общежитие, личную нестяжательность и вотчинный строй с ограничениями в духе требований митр. Киприана. Богослужебные и келейные порядки с самого начала монастыря были, по-видимому, иерусалимские. Все имущество было общее. Без разрешения игумена никто не выходил из пределов монастыря. Все, приносимое братии, подарки или даже письма, непременно вносилось с ведома игумена; через его же руки проходило все, что посылали кому-либо на сторону иноки.