Время жить

Врачи стали поговаривать, что больного надо выписывать. Инвалидность оформлена. Научился передвигаться. Пора домой. Там и уход получше. Перед выпиской пообщался с доктором. Нейрохирург порадовал, что парапарез не паралич, прописал десяток препаратов и пригласил на повторную госпитализацию через год.

– Надежд немного, однако, человеческий мозг пластичен и здоровые участки могут брать на себя функции пораженных.

– Скажите, а прогноз какой?

– Думаю, что года на три можешь рассчитывать. А там как Бог даст.

Семья

Доктор не ошибся. У инвалида второй группы Горленко Владимира наступили три трудных года. Он вернулся домой в 1992 году, в непростую реальность со своими жестокими законами и правилами. Государство разваливалось. Всё перекраивалось. Выживали только сильные. Жить стал с семьей и матерью в срубленной покойным отцом хате-пятистенке. Надежды на свой дом рухнули. Не приходилось рассчитывать и на возвращение здоровья. С ролью инвалида сжиться было особенно трудно. Широкая душа рвалась расправиться, развернуться, замутить какое-нибудь дело. Но её порывы обрывали стреноженные возможности. Чтобы сделать что-то, приходилось обращаться к жене. Но она понимала всё по-своему. Получалось наперекосяк. И всё заканчивалось семейными скандалами. Вмешивалась мать:

– Ты почему её ругаешь?

– Мама, да я ей объясняю, как лучше сделать, а она слушает, да не слышит!

– Ага, тебя не услышишь! Как же! Кричишь, как резанный!

– Я по телефону обо всём договорился со знакомыми и администрацией. Ходить не могу, её с документами послал. А она всё переиначила.

– А что она не так сделала?

– Наговорила лишнего! Вот уж точно – у короткого ума длинный язык!

В такие минуты хотелось вскочить и сделать всё самому. Вырваться на волю, в тайгу, но дальше двора уйти не мог. Прошел один год. Потом ещё два. Семья жила в напряжении и бедности, еле-еле сводя концы с концами. Но Вова продолжал учиться ходить, пинал шарики, делал массаж. Он уже мог отставить палку в сторону и шаткой походкой выйти на улицу. Старые знакомые, не посвященные в перипетии Вовиной судьбы, удивлялись, увидев его:

– Сколько лет, сколько зим! Что ходишь, как в штаны наложил?

– Придуряюсь…

Посторонние люди его не раздражали. Раздражали самые близкие. Хмурая жена. Потерянные дети. И любящая мама. Её опека просто бесила.

– Сынок, не мучай себя так, – жалела мать, наблюдая за тренировками сына.

– Я так работаю, – успокаивал её Вова.

– Покушай, сил будет больше.

– А ты не видишь, что я уже обрастаю жиром? Я же не двигаюсь. Всё ем и ем! Не надо столько готовить! Остановись, мама!

– Как это не надо? Ты же болеешь! – у матери от слёз начинали блестеть глаза.

– Да я здоровее всех! Пригласи брата!

Когда приходил брат, Вова отсылал его за вином. Тот приносил портвейн и пару плавленых сырков, пододвигал стол к панцирной сетке родительской кровати, на которой сидел Вова, и они молча выпивали по стакану. Вино жаром растекалось по телу, бодрило мозг, отгоняло тяжелые мысли. Вова начинал вспоминать былое.

Он был штатным охотником в госпромхозе. Обошел всё приграничье. Облазил сопки и долины. Знал все солонцы и оборудованные на деревьях лабазы – места для охотничьих засад. Бывал в таких медвежьих углах, о которых мало кто знал. Когда заготовительная контора развалилась, пошел работать на «Скорую» только ради того, чтобы после суточного дежурства иметь трое суток для свободной беготни по тайге. Его легкая пружинистая походка позволяла без устали преодолевать крутые склоны кряжей, кочкастые болотины, непролазные тропические заросли буйных приморских кустарников. Если случалась добыча, Вова мог вынести к дороге и пятидесятикилограммовый мешок с мясом. Делал это легко, играючи. Не понимая, как можно устать от такой жизни.

В конце восьмидесятых он успел оформить в «пожизненно-наследуемое владение» участок в тринадцать гектаров земли в сопках в двадцати километрах от посёлка. С запада участок упирался в границу. На севере располагалась застава «Глухая».

Вова рассказывал брату про укромные места, где он высадил женьшень. Некоторым корням уже лет по пять будет. Глубокой осенью ярко-красные ягоды корня жизни Вова закапывал поглубже в жирную почву по руслам ручьев прямо у приграничной полосы, чтобы было меньше случайных глаз. Были у него плантации лимонника и амурского бархата. Всё это богатство ждёт, чтобы его взяли. Надо только немного напрячься. Смог же он в добрые времена в месяц зарабатывать по тысяче, когда средняя зарплата у народа была сто рублей! Смог же за год выплатить долг за новую «Ниву»! Брат соглашался, не спорил, понимая всю фантастичность радужных планов. Кончалось вино, уходил брат, и снова наступала тоска.

И вспомнилось Вове, как однажды в Солонечной Пади на рыхлом мартовском снегу он увидел широкий след от волочения. Шел он от речки через поле, поросшее белесым веероцветником, к дубняку. Не понятно, если бы охотники тащили добычу, сами оставили бы следы. Зверь такую большую тушу не унесет. Наверное, полз подранок. Вова приготовил карабин и пошел по следу. В старом окопе, поросшем лещиной, увидел темно-серую спину. Кабан. Мелкий. Подошел ближе – самка. Не убегает. Смотрит злым колючим взглядом. Попыталась отползти дальше в кусты – не получилось. Задние ноги не двигаются, волочатся. На спине в области таза кровавый развод – место входа картечи. Перебит спинной мозг. Задние ноги парализованы. Вова ухмыльнулся лёгкой добыче. И дорога рядом. Навел ствол на голову, целясь под ухо. Самка не моргая и не отводя взгляда смотрела ему прямо в глаза. Вова выстрелил, животное откинуло набок и всё… Но на сердце осталось ощущение вины. Зря потом он говорил себе, потроша теплую тушу, что она всё равно погибла бы. В желудке ничего. И кишечник пустой. Но взгляд зверя сильно царапнул его сердце. Мясо раздал. Постарался забыть об этом случае. Да не получилось. Часто сейчас вспоминается тот взгляд загнанного, но не сломленного зверя. В жизни всё возвращается, как отдача после выстрела. Теперь ему волочить ноги.

Каждый год по весне Вова проходил медицинское освидетельствование на ВТЭК, чтобы оформить инвалидность на следующий год. Перед этим ложился в госпиталь. Получал поддерживающее лечение. В госпитале приглянулась ему подружка процедурной медсестры по имени Галина. Фигуристая брюнетка за тридцать. Любила она послушать Вовины охотничьи рассказы, над которыми откровенно издевалась. Ну не может быть такого, чтобы он с медведем одновременно с одного куста ел голубицу! Глупая женщина, думал Вова. Не была ты на наших болотах. Если промахнешься мимо кочки – провалишься по грудь в холодное коричневое желе. А кусты ягоды растянулись метров на сто в длину и не известно, что на противоположной стороне зарослей. Злила она его. Или специально заводила, подогревая интерес. Но ни к чему не обязывающая дружба завязалась.

Вернувшись домой, Володя стал донимать товарищей-охотников, чтобы свозили в лес на охоту.

– Куда тебе? Ты же ходить толком не можешь!

– Душа просит, возьмите. Покричу, зверя на вас загоню.

– Хорошо, собирайся.

Мужики были военными, суровыми ребятами. Вову выкинули в начале распадка Таловый, а сами проехали в соседний Каменный. Договорились, что «хромой» пошумит в этом месте, поднимется немного выше к каменным щекам, где все потом соберутся. Вова остался один. Медленно шел по заросшей полевой дороге. Старался шуметь. Но больше любовался осенним лесом. Обогнул одну сопку. Вторую. Идти было всё труднее и труднее. Трава путалась в ногах. Мешала ставить стопы. Нарастала слабость. На половине пути к каменным щекам «хромой» понял, что дальше идти не сможет. Лег на землю. Как быть? Покричал, позвал. Никто не откликнулся. Пополз по тропе. К щекам дополз через час. Измученный, грязный. Стал ожидать охотников. Но их не было. Не слышал, чтобы они вообще где-то стреляли. Понял, что те погнали зверя из Каменного в следующий распадок, на запад. Видимо, сюда не придут. Как же так? Как можно бросить товарища – одного, немощного? Обиду запил ключевой водой и пополз обратно, к дороге. Солнце перевалило зенит. Через несколько часов Вова выполз на засыпанное желтой дресвой дорожное полотно проселка. Невдалеке стояла машина. Товарищи-охотники сидели в кругу и что-то оживлённо обсуждали. Увидев выползающего с полевой дороги Вову, обрадовались:

– Ну, наконец-то! Хромой! Мы тебя заждались.

– Вы что, гады! Почему бросили? Я пока дополз одежду до дыр протер!

– Так это ж было твоё решение!

– Помочь-то могли?

– Тогда бы ты в себя не поверил.

Обида быстро прошла. А уверенность в своих силах укрепилась. Укрепилось и желание что-то поменять в жизни. Вова стал просто физически ощущать, что находиться дома ему невмоготу! Он изнывал от назойливой опеки родственников. О нём все заботились, старались угодить, порадовать. В беседах с ним улыбались, шутили. А ночами он с тяжелым сердцем слышал всхлипывания матери. С женой тоже не ладилось. Они часто спорили. Порой дело доходило до ругани. Она была вынуждена все свои силы отдавать ему и детям, подрабатывая сутками где только можно. Осунулась, постарела, выглядела измученной и напряженной. Вова попытался запретить ей столько работать. Но она спросила: «А чем я буду кормить детей?». И он замолчал, замкнулся.

Времени обдумать сложившееся положение было достаточно. Понятно, что причина семейных бед – его физическая немощь и нарастающая психическая нетерпимость. Доктор предупреждал: «После мозговой травмы снижается устойчивость к стрессам. Будешь постепенно становиться злым, агрессивным. Память тоже пострадает, особенно на ближайшие события. Пользуйся блокнотом. Родных не донимай. Будь снисходителен. И не бухай! Водка всё это усилит кратно!»

Как быть? Оставить всё как есть? Жрать килограммами лекарства, ходить с костылем и мокрыми штанами? Или что-то поменять? Курс лечения принял. Следующий – будущей весной при освидетельствовании на ВТЭК. Что целый год бродить по хате? Он и так загрузил родных, пожирая их время и силы. Или всё отпустить? Жена – ещё молодая женщина. Пусть занимается детьми. Пора прекращать издеваться над матерью, хватит «доить» родственников. Вспомнил, как ему в больнице доктор говорил мудрость Аристотеля: «Поступать правильно можно только одним способом, так как благо – определенно. А зло – беспредельно!». Получается, у него есть только один верный путь, который принесет добро всем. И он его знает – надо жить самостоятельно! Всё, пора к себе, в лес!

В свои планы посвятил сначала брата. Рассказал, как все достали грёбаной жалостью! Попросил закинуть на родной участок у заставы «Глухая». Тот участок Вова застолбил не просто так. Давным-давно облюбовал он место у подножья горного хребта Лиственного, южная сторона которого наша, северная – китайская. Хребет морщинится огромными складками и спускает в долину несколько широких «корней» – кряжей из сопок. А устремлен к пику – сопке Паровозной. С неё стекает ручей Гремучий. В августовский зной он становится пунктирным. То появляется, то исчезает, прячась от палящего приморского солнца под рыжие валуны. А в периоды тайфунов превращается в разъяренного дракона – вырывает с корнями молодые деревья, ломает трухлявые, проглатывает дорожное полотно, роет непроходимые траншеи. Но тайфуны явление временное. После них снова в Карантинной пади наступает земной рай. Все расцветает уже с новой силой. У Володи есть в собственности 13 гектаров этого рая! Он соскучился по земле. И она уже одичала без хозяина. Ему надо туда!

Место тихое, солнечное, красивое. С востока, севера и запада прикрыто горными складками. Открыто с юга. На покатом безлесном склоне бушует цветущее разнотравье – рви и заваривай душистый чай. Чуть выше в горочку – дубняк. В подлеске – багульник. Ниже, в долине речки – широколиственный лес из осины, ольхи, березы, клёна. По деревьям ползут вверх лианы дикого винограда и лимонника. Вова по осени не брал с собой еду. Пригоршня ягод лимонника давала больше сил, чем обильный ужин.

В самом конце мая Володя собрал семью и объявил всем домашним, что больше он не муж жене. Пусть оформляет развод. Он будет жить отдельно. Из материнского дома уходит. Ни в чьей помощи не нуждается. Машину и мотоцикл оставляет сыну. Брату отдаёт трактор и оформляет доверенность на получение пенсии. Он сообразит, как деньгами распорядиться – детям ли помочь, матери ли, или ему продуктов подкинуть. А сам уходит жить на участок в лесу. Пока в палатке. Попросил брата подвести до места.

Райский участок

С горем пополам по изуродованной весенними ручьями и перепаханной дикими кабанами лесной дороге добрались до «пожизненно-наследуемого владения». Брат высадил из испачканной жирной грязью «Нивы» неуверенно стоящего на ногах землевладельца. Выгрузил рюкзак с консервами и патронами, мелкашку, флягу с крупами, мукой и сахаром, мешок картошки, два котелка, полиэтиленовый пакет с одеждой и инструмент. На взгорке поставил палатку, попрощался и уехал. Пока на неделю. Вова лежал на спальном мешке, подставив лицо теплому солнышку и улыбался! Он вернулся! Вернулся к своей обычной жизни. Пусть в необычных условиях.

Вспомнилось, как раздраженно фыркнула жена, услышав новость о разводе и отъезде мужа, как в голос, не прячась заплакала и запричитала мать. Да, он их не пожалел, но и себя тоже. Решение принято: если дано выжить – выживет. Если не дано – умрёт. Тем более три года, отпущенные врачом, истекли. Время болеть закончилось! Наступило время жить!

Валялся не долго. Стал оборудовать лагерь. Продукты во фляге мыши не достанут. Одежду, мелкокалиберную винтовку и патроны спрятал в палатке. Спальник сложил до вечера. Накрыл палатку целлофаном и принялся оборудовать кострище. Ручей рядом. С водой проблем не будет. Надо принести сухостоя. В низине виднелось несколько высохших белесых осин. Теплая и гладкая осина прекрасно подойдёт для седушки или лежанки. Вова потопал к деревьям. Вокруг них из старой пожухшей травы торчали зеленые крючки папоротника-орляка. Целая поляна толстых ростков на длинных ножках. Одиночные стебли по мере роста делали один вертикальный оборот и заканчивались бугристой головкой с зачатками листьев.

Володя подумал, что надо бы нарвать и приготовить. Он уже сто лет не ел свежего орляка. Спилил осину, обрезал верхушку и сучки. А вот тащить её не получалось. Ноги держали только тело без лесины. Но есть же руки! Вова встал на четвереньки, обнял дерево одной рукой и пополз к поляне. Получалось неловко. Но дотащить сумел. Следующее дерево тащил тоже ползком, но уже за веревку, которую подвязал к ремню и пропустил через плечо. Оказалось удобнее. Так перенес еще несколько сухих белесых стволов. Связал у костра Г-образную лежанку. Обрезки оставил на розжиг. Время, заполненное дома нудным однообразием, здесь пролетело пулей. Вечерело. Роба промокла на коленях и не только. Да, к такой нагрузке он ещё не привык. «Не ссы, Вова», – взбодрил он себя и рассмеялся!

Пора было и перекусить. Нарвал папоротника. Залил водой, выгоняя муравьёв из складок зеленых головок. Разжег костёр. От древесного дыма сладко сжалось сердце. Три года он то больной, то инвалид, то псих. А сейчас всё встало на место. Он стал собой!