За Пределом

– Что вы, что вы! Я так благодарен за внимание, которое вы уделили моей скромной персоне, что просто обязан поделиться крохами своих знаний. Начну с того, что людские души находятся здесь в разных местах. Одни в Дите, другие – в хранилище мёртвого города, а третьи скитаются в лугах. Дита – это наподобие ада для грешников. Безгрешные души блуждают в лугах, поросших асфоделусом. В хранилище души, искупившие грехи в Дите. Я жил в лугах и считал, что мне сказочно повезло. Однажды моё сосредоточение было прервано посланницей Таната – Керой. Она проводила меня к нему, и Танат вдохнул или, правильнее сказать, испил мою душу. Не могу сказать, что происходило со мной внутри Таната, потому что я потерялся в нём. Вновь я ощутил себя уже возле пирамиды из тёмно-коричневого камня, где ожидала Геката. Больше мне рассказать нечего, кроме того, что я очнулся уже во плоти. От пирамиды исходили слабый оранжевый свет и тихое жужжание. Я был так потрясён обретением тела, что другие детали совершенно стёрлись в моей памяти.

– Геката пояснила, для чего вы были реинкарнированы?

– Нет. Она просто сказала: «Теперь ты равен богам».

– И вы не поинтересовались, в чём равенство? – спросил я изумлённо.

– Ответ я знаю и сам. Боги всего лишь бессмертны, – без энтузиазма сказал Архимед.

– Что было дальше?

– Кера проводила меня к небольшому домику у реки и, показав на него, сказала: «Ты будешь здесь жить» – а затем ушла. Я познакомился с Хароном и Радамантом, дома которых находятся неподалёку. Занялся ремонтом своего жилища и написанием трактата о теории изменения малых величин. Вот, пожалуй, и всё.

– Спасибо за рассказ. Надеюсь, мы не раз ещё встретимся, чтобы поболтать о разном, а сейчас нам пора идти, – сказал я Архимеду.

– А вас тоже реинкарнировали? – спросил старик на прощание.

– К сожалению, нет. Мы пока ещё души, но не призрачные, как все, а материализованные в образе, – ответила за меня Эмми.

– Как интересно! – отозвался Архимед. – Дело в том, что души здесь безмолвствуют. То есть не общаются с себе подобными.

– Выходит, мы болтливые души, – рассмеялась Эмми.

Откланявшись и выразив надежду на скорую встречу, мы оставили Архимеда переваривать наши байки о земной жизни.

– Хорошо, что ты не сказала Архимеду, что его реинкарнация удалась не полностью. Представь, как бы он страдал от этого.

– Безумно жаль старика. Зато он теперь равен богам, хотя, кажется, не очень этим воодушевлён. Представляю нас в его шкуре. Нам выделят домик с садиком, засаженным бело-жёлтыми цветами, небольшую лодочку для прогулок по реке. Мы будем жить, рассказывая Архимеду о двадцатом веке, а он нам о конце первого тысячелетия до начала новой эры. Я буду иногда изменять тебе с Хароном, а ты – гнать самогон из асфоделуса и напиваться как свинья. И так будет бесконечно, – иронизировала Эмми.

– Ты очень ёмко сформулировала мечту половины человечества, – пошутил я, но Эмми не развеселилась.

– Илья, я опять возвращаюсь к мысли о небытие. Давай найдём выход из вечности или сойдём с ума и превратимся в иван-чай, хотя мне больше нравятся пионы.

– Я обещал, что сделаю всё возможное, и пока ещё от своих слов не отказался, – твёрдо произнёс я, вложив во фразу максимум убеждённости.

– Тогда поделись со мной своими планами.

– План такой. Видишь дом на холме? Мы нанесём визит его обитателям. А тебе нужно набраться терпения и довериться мне.

Мы приблизились к дому. Внешне он выглядел как уменьшенная копия храма Артемиды в Эфесе, построенного Лидийским царём Крёзом, сожжённый Геростратом и восстановленный на деньги Александра Македонского. Это было прямоугольное здание, по периметру окруженное мраморными колоннами с антаблементом, выполненным в дорическом ордере, поддерживающим крышу. Фриз украшали барельефы эпизодов эпических битв с участием олимпийских богов.

– Как ты считаешь, Эмми, кому может принадлежать этот дворец?

– Судя по довольно скромному жилью Аида, тут живёт Зевс. Наверно, у него во всех царствах по резиденции.

– Стоит обозначить наше присутствие, а то прослывём нежданными гостями.

– Эй! Есть здесь кто-нибудь? – закричала Эмми.

– Отзовись, хозяин прекрасного творения древнего зодчества! – вторил ей я.

– У нас не принято орать. Говорите тише, – сказал внезапно появившийся молодой человек и добавил: – Вас прислал Аид?

– Да. Мы – Эмми и Илья – выполняем одно деликатное поручение. Как можно обращаться к вам?

– Гермес, – ответил юноша, очень похожий на одноимённого персонажа скульптуры Праксителя.

– Вау! У меня культурный шок, – вырвалось у Эмми, – здесь такие красивые молодые люди!

– Приятно иметь дело с ценителями прекрасного, – прищурился Гермес, внимательно разглядывая Эмми. – Но мне кажется, что вы бестелесны, как призраки в лугах. Жаль, я ведь тоже большой ценитель женской красоты. Ну так что привело вас ко мне?

– В нашем расследовании много белых пятен, которые мы пытаемся прояснить расспросами обитателей подземного мира. Аид разрешил нам побродить в его царстве и удовлетворить наше любопытство. Надеюсь, вы сможете уделить толику драгоценного времени двум скитальцам, – сказал я.

– Развеять скуку можно весёлой беседой или залить хорошим вином. В нашем случае остаётся только беседа, так что начнём. Думаю, там, в доме, разговор будет более непринуждённым, – ответил Гермес и жестом пригласил нас идти за ним.

Сначала мне показалось, что мы попали в музей, сплошь заполненный предметами искусства. Но потом я стал различать предметы домашнего обихода, столь же прекрасно выполненные руками мастеров. Преобладание мрамора в интерьере делало помещение торжественным, а золотые элементы декора, украшений и посуды подчёркивали белизну и богатство убранства жилья. Великолепные статуи располагались в проёмах между изящными колоннами, делая возможным круговой обзор прекрасных женских форм и мужских атлетических тел. Небольшие статуэтки располагались на подставках из ярко-зелёного нефрита и пёстрого змеевика. На овальном столе с резными скульптурными ножками, изображающими фавнов, стояли опаловые кубки и перламутровые вазы с тончайшей росписью кобальтом и позолотой. Созерцание роскошного собрания уникальных творений прервал голос Гермеса:

– Позволю заметить, что, вопреки слухам о моём пристрастии к воровству, ни один предмет этой коллекции не был украден. Я всегда оплачивал заказы сполна и даже разрешал делать копии. Некоторые из них на земле до сих пор считают подлинными. Например, вон та статуя Афродиты Книдской, как её называют люди, была изваяна Праксителем второй раз с моего разрешения. Кстати, она сама позировала скульптору при набросках эскиза. Афродита – любовь всей моей жизни. Я не знал ни одной столь совершенной женщины, как она. У нас есть общий ребёнок – Гермафродит. Он попал в нехорошую историю, но о его красоте слагали легенды.

– Что за история? – поинтересовалась Эмми.

Гермес задумался, затем произнёс:

– Ладно, всё равно об этом известно даже в глубинах Тартара. Когда мой сынуля отдыхал на Крите, он познакомился с нимфой Салмакидой, и они полюбили друг друга. Проблема была в том, что выросла Салмакида на острове Лесбос и прониклась там местным культом, став его адептом. Она настаивала на том, чтобы Гермафродит стал девушкой. Якобы радости любви от этого расцветут буйными красками и многократно усилятся. Мой юный отпрыск, вместо того чтобы попросить Геру сделать его ненадолго миленькой субреткой, пошёл к Асклепию (Эскулапу) и попросил его сделать операцию по смене пола. Асклепий – искусный врач, но таких операций тогда ещё не делали. Сделав Гермафродиту женское лоно, Эскулап оставил ему мужские причиндалы, боясь навечно оскопить юнца. Таким образом, Гермафродит стал двуполым. Весь Олимп рыдал и смеялся шесть дней, но Салмакиде очень понравилось. Мало того, к Эскулапу выстроилась большая очередь из богов обоих полов с просьбой проделать такую же операцию, но Зевс издал указ о запрете трансплантации органов и перемене пола. Можно представить, в какой вертеп превратился бы Олимп, населённый гермафродитами.

– Занятная история пылкой любви двух юных сердец, – почти процитировав Шекспира, сказала Эмми.

– Чуть не забыл. Если встретите Афродиту, не говорите ей о моей безответной любви к ней, – попросил Гермес.

– Почему? – полюбопытствовала Эмми.

– Потому что боги не должны страдать от любви, – ответил Гермес.

– А от чего страдают боги? – не унималась Эмми.

– От измены и предательства.

– Но ведь любовь не менее сильное чувство, чем ревность, – продолжала Эмми.

– Боги знают вкус любви, знают цену предательства, и если тебя не любят, то можно просто украсть объект вожделения. А вот простить измену – значит проявить слабость. Слабый бог не вызывает уважения. Ему не будут поклоняться, а уж любить тем более, – ответил Гермес.

– Тогда я задам вопрос по существу, – сказал я, сделав многозначительную паузу. – Крона оскопили и низвергли в Тартар. Он проявил слабость и был подвергнут унижению. Кому выгодно, чтобы опальный бог пропал окончательно в никуда?

– Есть непроверенные слухи, что Крон решил вернуть себе престол верховного владыки Олимпа. Будто он нашёл в преисподней какой-то древний артефакт, имеющий исключительную силу, и хочет использовать его в битве с Зевсом. Но мне это кажется смешным, и вот почему. К элитам, которые изначально были за Зевса, присоединились почти все боги, бывшие на стороне Крона. Сейчас все расслаблены и довольны своим существованием. У каждого есть кормушка, и рисковать стабильностью – значит создать себе проблемы, которые при Кроне могут только усугубиться. Как говорила Афродита: «Все мы рано или поздно окажемся в одной постели» – и я с ней абсолютно согласен. Поэтому ни один из артефактов не поможет Крону одержать верх над единством могущественных богов.

– Значит ли из ваших слов, что дворцовый переворот невозможен? – продолжил я.

– Скорее нет, чем да.