1 | Плато. Диалоги

Адкивиад: Учитель, ты говоришь постоянно о том, что мир этот устроен предельно просто. Зачем?

Сократ: Мой милый Алкивиад, он прост затем, чтоб быть неуничтожимым, а также для разнообразия.

Алкивиад: Это красиво. Чем проще конструкция – тем больше интерпретаций и перевоплощений можно породить из нее.

Сократ: Чего только не таится в квадрате, круге, треугольнике

Алкивиад: И как мало совершенства в наших перегруженных законах.

Сократ: И науках.

Алкивиад: И техниках.

Сократ: Какое мясо ты предпочитаешь: на крупных костях, на мелких косточках или тебе все равно или ты не понимаешь, что я у тебя спрашиваю?

Алкивиад: Наверное, мне больше все-таки нравится мясо на крупных костях, хотя, когда готовят шашлык, я люблю обсасывать мелкие бараньи ребрышки.

Сократ: Пещерная жизнь троглодитов была устроена так: в глубине, у огня сидели те, кто считался главным. Еще не было старейшин, вождей и жрецов, но кто-то уже сидел у костра. Эти кто-то отрывали самые крупные куски и выламывали себе самые крупные кости у обжариваемой туши. Вокруг них сидели и грудились другие – назовем их подъедалами. Им доставались мелкие кости с клочьями мяса. Обсосав эти тонкие кости, подъедалы, в ожидании следующей пайки, делали из них иглы, крючки, ножи, резки, терки, дети придумывали игрушки, женщины – амулеты и украшения

Алкивиад: А куда девались крупные кости?

Сократ: Их засовывали под собственное седалище сидящие первыми у костра. Так, кстати, возникло ложе и трон – символ власти. Вокруг и чуть ниже их грудились добытчики: охотники, ловцы, сборщики.

Алкивиад: Включая женщин и детей?

Сократ: Разумеется. А у выхода из пещеры сидели те, кто ничего почти не ел, но кто собой охранял пещеру от саблезубого тигра, пещерного медведя или волков. Зверь не любит огня, а потому и не входит глубоко в пещеру, довольствуясь теми, кто сидит рядом с выходом. Сидящие же у костра находятся в полной безопасности и потому бесстрашны и невозмутимы даже при ближайшем рыке свирепого хищника. Это делает их власть в собственных и всех остальных глазах, харизматической и неприкосновенной. Так возникло человеческое общество.

Алкивиад: И ты хочешь сказать, что так оно устроено и поныне?

Сократ: И поныне и навсегда.

Алкивиад: Интересно. Покажи мне это.

Сократ: Платон, мой ученик, которого ты скоро узнаешь, создал, как ему, а за ним и многим другим казалось, модель идеального государства. Там правили философы. Вторым слоем шли демиурги: ремесленники, торговцы, землепашцы, все те, кто нечто творит собственными руками. Последними стоят подонки, спивки и сливки государства – поэты.

Алкивиад: Зачем идеальному государству эти человеческие отбросы?

Сократ: Они неизбежны и даже нужны – Платон прав. Без них демиурги неуправляемы философами. Вспомни, что у троглодитов страх оказаться у входа в пещеру был не слабее желания сесть поближе к огню.

Алкивиад: И у афинского демиурга всегда есть выбор между философом и поэтом?

Сократ: Да, мой мальчик. Поэтому народ афинский в основной своей, средней массе, самый свободный народ не только Эллады, но и во всей ойкумене: у него есть очевидный ему выбор. Другое дело, что вся эта свобода – сплошная химера: думаешь, что воспитываешь мыслителей, а получаются – одни поэты.

А теперь посмотри, как устроена когорта римского легиона.

Алкивиад: Это – непобедимая армия.

Сократ: Ты хорошо усвоил предстоящую историю и мне легко рассуждать с тобой. В римской когорте дальше всех от неприятеля располагалось 600 ветеранов: находясь в определенной безопасности, они руководили боем, а не вели его. Основной наступательной силой, подавлявшей врага, были принципы, их 1200 человек. А ряд перед ними составляла легковооруженная пехота, которую и разил противник, не доставая ни до принципов, ни до ветеранов. Если надо, легковооруженная пехота – их также 1200 человек – составляли собой лестницы и возвышения для принципов и ветеранов, словом, ими жертвовали в первую очередь и они были мало защищены от любых ударов.

Алкивиад: Точно также устроены и армии восточных варваров: в тылу повозки и шатры монгольских ханов, перед ними – всадники, собственно орда, дикая и вооруженная, гонящая перед собой толпу безоружных людей покоренных ранее городов и народов. Вопли ужаса и страха гонимых страшнее ордынских стрел, они способны унести мужество самых храбрых защитников.

Сократ: Этих, гонимых перед конницей, называют татарами, тартарами, людьми из Тартара. Татаро-монгольское иго – это иго силы монгол и страха татар.

Средневековая Европа, отстоящая от нас на полторы-две тысячи лет, также троична: феодалы-крестьяне-третье сословие или горожане.

Алкивиад: Кто это?

Сократ: Городская чернь. Мелкие и мельчайшие торговцы, ремесленники, пролеты, нищие. Понадобилось три столетия крестовых походов, чтоб они, брошенные на произвол судьбы синьорами и епископами и предоставленные в городах сами себе, перестали считать себя безнадежными жертвами и заговорили о свободе: материальной, передвижения, слова и мысли. Реформация, придавшая человеку меру ответственности за свое пребывание на земле, довершила начатое крестовыми походами. Ганза, Северная Италия и Франция породили буржуазию и буржуазный, бюргерский, дословно, городской образ жизни.

Алкивиад: Но ведь социальная трехзвенность не исчезла?

Сократ: Давай посмотрим на мир конца второго тысячелетия летоисчисления, до которого мы с тобой не доживем.

Алкивиад: Он очень разный, этот мир.

Сократ: Тем лучше! Это будет убедительным доказательством устойчивости простейшей социальной триады. На Западе ойкумены, в индустриальном обществе мы видим, как говорит француз Аллен Турен, социальных акторов, социальных агентов и социальные жертвы.

Акторы продвигают общество по пути прогресса, нравственного и технического, агенты несут на себе типовые черты современного им общества – моды, иллюзии, привязанности, образ жизни; социальные жертвы, клошары, безработные, нищие копошатся внизу и влачат демонстративно жалкое существование.

На Востоке царит узилищный тоталитаризм, поэтому их ученый Самойлов изучал свое общество в тюрьме. Поневоле, разумеется. Вор не работает и жрет две пайки, мужик работает за пайку, козел, он же обиженка, он же чушка – даже не человек, он опущен самым унизительным образом и место его у параши, которую заставили его целовать. Он не имеет пайки. При попытках тюремщиков собрать в одну камеру только воров среди них сразу возникали сверхворы, мужики и козлы. То же самое происходило и с мужиками: они расслаивались на воров, мужиков и козлов, и с козлами, среди которых находились тут же свои воры, мужики и козлиные козлы.

Алкивиад: Ужасный мир!

Сократ: Но принципиально неотличимый от западного.

Алкивиад: Но в чем-то они ведь различны?

Сократ: Только в деталях. Западный человек основным мотивом социальных действий считает престиж и карьеру, преуспеяние, восточный борется за выживание и сохранение занятой позиции.

Алкивиад: И всё?

Сократ: Нет. Есть еще одна важная деталь, но о ней я скажу немного позже. Сейчас я хотел бы обратить твое внимание, мой Алкивиад, на то, что триадность общества вовсе нестатична. Конечно, есть те, кто, раз заняв ту или иную позицию, так и проходит по жизни вором, мужиком или козлом. Но есть ведь и динамические типы. Я буду называть их карьеристами (это те, кто движется вверх по социальной триаде) и аутсайдерами (те, кто спускается по ней вниз). Ты же постарайся находить им литературные или исторические примеры и тем самым будешь демонстрировать мне, что понимаешь меня правильно.

Алкивиад: Отлично! Я постараюсь выбирать самые очевидные и яркие примеры.

Сократ: Пробившийся из мужиков в воры…

Алкивиад: …Золушка! Она стала принцессой благодаря усердию и терпеливому труду

Сократ: А попавший в воры козел…

Алкивиад: Иван-Дурак. Только чудом и по щучьему велению он становится царевичем.

Сократ: Я вижу, ты вошел в раж. Козел, ставший мужиком…

Алкивиад:…Мещанин во дворянстве?

Сократ: Возможно. Вор, ставший мужиком…