Кровь на колёсах

* * *

Время текло медленно. За окном свистел ветер, на глазах наметая большие сугробы. Плац был пуст, лишь ряды изъятых машин напоминали мне парадные расчёты выстроенных колонн.

Я мерил шагами кабинет, стараясь сосредоточиться на чём-то важном. Однако мысли, как в калейдоскопе, молниеносно перетекали одна в другую, не оставляя следа. «Интересно, почему все же уехал Лазарев? В чем причина?» – мне, наконец, удалось сосредоточиться. Я стал перебирать в памяти звенья в цепи недавних событий, пытаясь найти ключевое: «Что за этим кроется? Не мог человек, приехавший сюда за генеральскими погонами, взять просто так и уехать. Легко признался в собственной несостоятельности. Ничего смертельно опасного для него за всё это время не произошло. Реальной угрозы жизни не было». Головоломка не поддавалась разгадке.

Неожиданно раздался звонок. Я подошёл к телефону и сквозь шум и треск услышал знакомый голос куратора-москвича:

– Виктор Николаевич! прошу вас организовать встречу наших сотрудников из Москвы. К вам едут товарищи из инспекции по личному составу.

– Сколько их? – поинтересовался я. – Можете мне сказать о цели их визита?

– Вы знаете, Виктор Николаевич, на вас поступила большая жалоба от работников прокуратуры города. Они утверждают, что вы чуть ли не на каждом шагу нарушаете социалистическую законность. В жалобе приводятся факты, когда вы, не имея соответствующих санкций городской прокуратуры, задерживаете и проводите массовые обыски у граждан. Второй вопрос, который они хотели бы изучить на месте, связан со смертью Владимира Агафонова. Вам понятна важность этих вопросов? Есть социалистическая законность, и ещё никто в Союзе её не отменял. Виктор Николаевич! надеюсь, вы понимаете, что предстоящая проверка не должна сказываться на результатах работы бригады.

– Вы правы. Если меня не арестуют проверяющие за эти самые нарушения, то работа группы будет протекать в прежнем режиме, – заверил я его.

– Типун вам на язык. Разве можно так шутить! – ответили из Москвы.

Теперь всё стало ясно как божий день. Я – исполняющий обязанности руководителя оперативно-следственной бригады – должен предстать перед членами комиссии МВД СССР. «Вот почему вдруг заболел и уехал Лазарев! Он узнал это от брата и решил отсидеться в Москве. Ну и крыса! – Чем больше я думал о предстоящей проверке, тем больше злился: – Неужели решили меня пустить под сплав? Сейчас приедут эти люди и начнут копаться в грязном белье. Будут разбираться, уговаривать признаться в халатности, угрожать арестом, требовать от меня непонятно чего!»

Я хорошо знал эту категорию. Не каждый человек может работать в инспекции по личному составу, для этого тоже необходимо призвание. Это люди, которые ни разу в жизни не видели настоящего преступника. Вот и будут искать этого преступника среди своих. Сильная боль стрелой пронзила мою голову. Спазм следовал за спазмом, я сел в кресло, боясь пошевелиться.

«Так и инсульт может стукнуть, – усмехнулся я про себя. – Испугался проверки, что ли? Или ещё чего? Нет, я не сделал ничего, чего мог бы бояться или за что стыдиться. А за содеянное готов отвечать по полной. Совесть моя чиста и перед людьми, и перед законом. Пусть проверяют. Всё, что я наработал здесь, лежит в сейфе и стоит на плацу».

Мои невесёлые мысли прервало появление Андрея Кузьмина, оперативника, прикомандированного к бригаде из Воронежа.

– Виктор Николаевич, мы задержали Кима. Будете с ним разговаривать?

– Молодцы! Поработайте с ним сами. У меня что-то голова заболела.

Не успела за Кузьминым закрыться дверь, как вошёл другой оперативник.

– Виктор Николаевич! Задержан Аманкулиев. Пытался оказать сопротивление.

– Хорошо, Захаров. Работайте с ним. Ты не знаешь, машину Кима пригнали или ещё нет?

Захаров пожал плечами.

– Пригласи ко мне Старостина, – попросил я.

Тот явился минуты через три.

– Вот что, дружок. Освободи под подписку о невыезде Анну Ким. Пусть её только сначала допросит кто-нибудь из следователей.

Я подошёл к окну и, отодвинув штору, вновь стал смотреть на плац, где рядами стояли изъятые машины: «Солидно, – похвалил я себя и всю свою бригаду. – Неплохо поработали ребята. Интересно, сколько миллионов вернули государству?»

Лёгкий щелчок в окно вернул меня к действительности. Пуля, пробив стекло, впилась в стенку моего кабинета. Я невольно пригнул голову, упал на пол и медленно пополз в сторону выключателя. Выключив свет, я поднялся на ноги и подошёл к окну. На уровне моей головы в окне сияло небольшое пулевое отверстие. Меня снова, уже в который раз, спас ангел-хранитель. Если бы стрелок взял на пять сантиметров ниже, пуля бы угодила мне прямо в лоб. Я не стал больше испытывать свою судьбу, в полной темноте нашёл своё пальто и, облачившись в него, выскользнул из кабинета.

«Боже, ты снова спас меня!», – произнёс я и перекрестился.

Я не стал поднимать тревогу, так как хорошо знал характеристику снайперской винтовки. Хороший стрелок мог легко поразить своего врага на расстоянии семьсот-восемьсот метров. Откуда именно стрелял снайпер, в эту тёмную зимнюю ночь установить было невозможно.

Я шёл по улице и всматривался в лица спешивших куда-то людей. Холодный зимний вечер, обилие снега позволили мне немного успокоиться. Я в очередной раз подумал о стрелке, который целился в меня. По всей вероятности, убийство не входило в его планы, и этот выстрел был лишь очередным предупреждением мне.

Впереди показалась гостиница, я вздохнул с облегчением. Я быстро поднялся к себе в номер и стал звонить в КГБ. В тот момент мне казалось, что это единственная организация в городе, которая в состоянии обеспечить мне безопасность.

– Мне Каримова, – попросил я дежурного по КГБ.

– Извините, но его уже нет. Звоните завтра.

Я положил трубку и плотно зашторил окно. Сел в кресло и снова подумал о выстреле. Теперь я был уверен, что в меня стреляли не из-за машин, а из-за наркотиков. «Но откуда они узнали, что я собираюсь разрабатывать это направление параллельно с розыском Ланге? Я же никому из своих не говорил? Кто же стоит за этим выстрелом?» – я терялся в догадках, как же им стало известно о моих намерениях. Чем больше я думал, тем больше было вопросов, на которые не было ответов. Я привёл себя в порядок и направился в ресторан поужинать.

Там было очень много народа, как никогда. Я сел за столик и стал под непривычным для себя углом зрения рассматривать праздных людей. Работа, которой я занимался более десяти лет, наложила на меня свой отпечаток. Я разучился по-человечески радоваться маленьким слабостям окружающих. Мои глаза, словно рентгеновские лучи, просвечивали их, пытаясь отыскать мерзавцев и преступников. Длительная работа в системе уголовного розыска не только меня сделала своеобразными дальтониками. Все мы, оперативники, научились быстро и безошибочно различать лишь два цвета – белый и чёрный. Мы шли по многоцветной жизни, словно зашоренные лошади, не видя ничего, кроме маленького просвета впереди. А что это за просвет, мы и сами не знали: то ли пуля, то ли нож в спину.

Размышляя о превратностях жизни, я не заметил, как подошёл официант. Заказ сделал наобум – назвал блюда по первым строчкам меню. Также без удовольствия отужинал среди всеобщего безмятежного довольства и веселья.

Когда поднимался по лестнице в свой номер, услышал за спиной голос администратора:

– Извините! Вам оставили письмо.

«Странно, – сразу напрягся я. – Кто в этом городе может писать мне письма?» Послание, поблагодарив администратора, я, разумеется, взял.

* * *

Кунаев по окончании рабочего дня отправился в магазин и, накупив сладостей для внуков, поехал к дочери. Та, по всей вероятности, ждала отца и моментально открыла дверь. Отряхнув снег с обуви, начальник милиции разделся и прошёл на кухню.

– Дедушка пришёл! – С радостными возгласами к нему устремились любимые внуки.

Он открыл кожаный портфель и стал раздавать подарки. Детишки, не скрывая восторга, стали хвалиться друг перед другом коробочками, фантиками и стикерами.

– Есть будешь? – поинтересовалась дочь и после утвердительного кивка стала доставать из шкафа тарелки.

– Иди, займись детьми, я сам себе положу, – сказал он ей. – У меня к тебе серьёзный разговор.

Через некоторое время шум в соседней комнате затих, и дочь вернулась на кухню.

– Как, уложила?

– Да, папа, спят. Встаём рано, нужно в садик, поэтому и ложимся рано. Устают они за целый день, – произнесла дочь, основательно устроившись за столом для разговора.

– Вот что, доченька, – начал отец, – скрывать не буду, твой муж во всесоюзном розыске. Я с ним говорил месяца два назад. Он обещал сделать вам визы в Германию. Похоже, не сделал. Вот возьми, это твой заграничный паспорт, в нём вписаны дети. – Кунаев протянул дочери документ. – Михаил передал вам деньги, они у меня на работе, в сейфе. Это большие деньги, тебе хватит надолго, а может, и на всю жизнь. Вот в этом свёртке тоже деньги, их надо передать его матери и брату. Я воспользовался случаем и связался с его родственниками в Германии. Со дня на день они должны выслать на твой адрес вызов. Когда получишь, нужно будет срочно выехать в Москву. Бросай всё. Я продам твою квартиру и мебель. Ты должна, слушай меня внимательно, сначала выехать в Семипалатинск, а оттуда уже в Москву. Не спрашивай меня ни о чём, так надо. Обо мне не думай, я не пропаду. Для меня главное, чтобы ты уехала отсюда как можно быстрее.

Из глаз дочери потекли слёзы. Она почувствовала, что видит своего отца в последний раз.

– Не плачь и не хорони меня раньше времени, – сказал Кунаев и погладил её, как в детстве, по голове.

Он долго не мог уйти от дочери, всё останавливался на пороге и обдумывал, как лучше распорядиться средствами. Сначала предложил: «Завтра мой водитель завезёт тебе деньги», потом его осенило: «Есть возможность через старого друга перевести деньги непосредственно в Банк Германии». Сошлись на том, что это лучшее решение. После чего Кунаев всё же попрощался окончательно.

Его дочь долго стояла у окна и смотрела вслед удаляющемуся отцу. Нехорошее предчувствие охватило её. Женщина надрывно прошептала: