Золотая ангулоа

У выхода на улицу он столкнулся с каким-то небритым, бомжатистым на вид мужиком с отвислой нижней губой.

– Слышь, братан, выручи, дай два рубля, – сказал мужик, трогая его за рукав. Костя достал из кармана пятирублёвую монетку и подал.

В переулке, рядом с пивной, под моросящим дождём женщина, лет тридцати с небольшим, отрешённая от всего, выискивала что-то в мусорном баке, бутылки, наверное. Приятное, интеллигентное лицо, опрятная, чисто одетая, с тяжёлыми, аккуратно расчёсанными тёмными волосами, ниспадавшими на плечи.

«На учительницу походит, по лицу видно – профессиональный отпечаток, – подумал Костя. – А может, просто безработная. Не смотрит ни на кого, стесняется. Одинокая, поди, дома же дети, кормить надо. В помойке роется, а на панель не пойдёт, для неё лучше умереть. Эх, жизнь, пропади ты пропадом!»

* * *

В очередной базарный день, в субботу, Костя приехал на рынок «старого города», окружённый частными, в основном одноэтажными, потемневшими от времени обветшалыми домами и одноэтажными же прочными зданиями магазинов ещё купеческой постройки.

Он не имел ни малейшего представления, где можно приобрести оружие, и решил поспрашивать у мужиков, торгующих запчастями, механизмами и разным железным хламом, разложенным прямо на земле, на подстилках.

На вопросы о пистолете или обрезе одни продавцы обалдело и немо раскрывали рты, другие отвечали, что такими вещами здесь не торгуют, третьи советовали купить в магазине ружьё и самому укоротить ствол и срезать приклад. Разные были советы. Костя слушал, поддакивал и, выборочно, переходил к другому продавцу. Мужики же, глядя ему вслед, толкали друг друга в бока.

– Слышали, пушка вон тому понадобилась!

– Застрелить, видать, паразит, кого-то надумал.

– Да у него и морда-то вроде не бандитская.

– Сейчас по морде не каждого разберёшь.

– А может, от бандитов и хочет защититься?

– Да разве от них защитишься – если надо, всё равно прибьют, и пистолет не поможет.

В воскресенье Костя подался на тот же рынок. Прошёл ряды с железками, думал пройти попозже ещё раз, двинулся дальше, дошёл до крытых молочных прилавков, оглянулся и увидел увязавшегося за ним сухонького старичка. Тот моргнул глазами и негромко сказал:

– Отойдём в сторонку. Ты иди вперед, а я за тобой.

– Что вам надо?

– Ничего… Я как раз по твоему делу.

Вышли за пределы рынка и, миновав наружные ларьки, повернулись друг к другу.

– Говорят, ты наган спрашивал, – сказал старик, утирая пальцами мокнущие ноздри.

– А он есть у вас?

– За двадцать тысяч уступлю.

– За двадцать?! Сначала посмотреть надо.

– Кто ж покупает не глядя…

– Тогда доставай.

– Да кто на людях такой штукой торгует? Он у меня дома.

– Тогда пошли домой.

Миновав один квартал, пересекли наискосок улицу, и старик остановился возле неказистого дома, крытого латаным толем. Во дворе, окружённом покосившимся тесовым забором, остановились у двери сарая. Подняв руку, старик щёлкнул выключателем на притолоке, открыл лаз погреба, осветившегося изнутри электричеством, и пригласил следовать за собой. Костя выглянул наружу, проверяя, нет ли какого подвоха, вошёл в сарай и ступил на перекладину лестницы.

В просторном, сухом, похожем на комнату узорчатом каменном погребе дореволюционной кладки старик выпростал из стены один из кирпичей и достал из показавшейся полости тяжёленький таки тряпичный свёрток. Развернул. На промасленной ткани лежал револьвер.

– Ну как, нравится? Дед в двадцатом году забрал у убитого белого офицера, у прапорщика молоденького – пацан, рассказывал, был совсем, – сказал старик, разглядывая оружие оживившимися глазами. – Перед фронтом, как война началась, дед передал моему отцу. А от него ко мне перешло.

– А что сталось с дедом и отцом?

– Да убили обоих, сначала одного, потом второго. Отца-то уж под конец, в сорок пятом. А наган – вот он… Ну как, берёшь? В нём ещё три патрона осталось – все со срезанными головками пуль.

– Для чего – со срезанными?

На лице старика проявилась улыбка, очевидно, обращённая в стародавние времена.

– Срезанная головка увеличивает останавливающее действие пули. Калибр-то 7,62, маловат для такого оружия – вот и приходилось мудрить.

– Оботрите масло, прочистите – вы же умеете с ним обращаться.

– Я из него только два раза стрелял, – сказал старик, протирая револьвер. – После войны, когда огольцом ещё был. Жрать-то нечего было, вот и пошёл в лес на охоту. Весь день проходил, никого не подстрелил. Два раза бахнул по грачам – и то не попал. Больше я с ним не охотился. И никто не знал, что он есть у меня.

– Зачем же держали столько лет?

– Так лежал себе и лежал. Выбрасывать? Жалко. Ты первый, кто спросил. Ну всё, готово, можно пользоваться, – сказал старик, поворачивая револьвер и так и сяк.

– А сейчас-то он стреляет?

– А кой чёрт ему сделалось! Ты же видел, в каком он состоянии был. На, можешь подержать.

Костя взял наган, повернул барабан, отвёл дуло в сторону и спустил курок. Револьвер оглушительно бахнул, сверкнув пламенем, и едва не выскочил из руки. От неожиданности Костя вздрогнул, а старик даже пригнулся от испуга, прикрыв голову ладонями.

– Ты что, охренел?! – вытаращив глаза, проговорил он, выпрямляясь. – Кто ж так делает?! За километр, верно, слышно было. Вся полиция сейчас сбежится.

– Да я сам не думал, что он выстрелит, – стал оправдываться Костя. Он посмотрел в верхний угол погреба, куда угодила пуля. В углу расплывалась пылевая завеса, и с потолка ещё сыпалась отбитая штукатурка.

– Вон, погреб мне попортил – цементом теперь надо замазывать. Не хватало заботы на мою голову!.. Ладно, берёшь, что ли?

– Беру, – сказал, не торгуясь, Костя и передал старику двадцать тысяч. Да и зачем торговаться, раз деньги ему всё равно больше не понадобятся.

Помусолив пальцы, старик пересчитал купюры и удовлетворённо кивнул.

– Всё точно. В расчёте. Но давай договоримся: случись что – на меня не ссылаться, про наган я ничего не знаю.

– Об этом не беспокойтесь.

Дома, убедившись, что машины в гараже нет, а значит, Варвара Степановна ещё в городе, Костя прошёл в свою комнату, хотел положить револьвер на стол, но, побоявшись испачкать скатерть, оставил его на ничем не застеленной прикроватной тумбочке. Скатерть белая. Как бы на неё не попали капли крови, будет тогда тёте Варе стирка.