Закодированная Россия

К сожалению, не у всех это получается. И те, кто идёт сдаваться, это сошедшие с круга. Их терзают противоречивые чувства: и пить нельзя, и не пить нельзя. Если не пьёшь – ты предатель, себе на уме и карьера твоя не задаётся, потому что никто не хочет иметь с тобой дела. Все кругом пьют, празднуют, а ты как бирюк сидишь дома, чтобы не омрачать своей постной трезвой физиономией праздник души и тела. И никто тебя не приглашает, да и ты никого особо не хочешь видеть. Если пьёшь – можешь уйти в штопор, прогулять работу, сначала начальству в жилетку поплакаться, потом высморкаться, в общем, начудить: какая уж тут карьера? И Севе запомнился Николаич, человечек в очень больших чинах. В своих кругах он известен как сугубый трезвенник, всегда за рулём, всегда свеж, бодр и подтянут. И так продолжается до середины июня. Тогда Николаич уходит в отпуск, едет на «заимку» в Тверскую губернию. Это маленький домик в лесу. И там вместе с лесником они неделю квасят вглухую. По словам Николаича «три литра водки в день уходят в лёгкую». Не до охоты, не до рыбалки, ясное дело, не доходит. Через неделю наркологи грузят бесчувственного Николаича в машину и прокапывают. Затем торжественно смотрится 25-й кадр. И Николаич ровно год до середины июня в завязке. И так год за годом – семнадцать лет. Сева много раз предлагал завязать на два или три года. Николаич с негодованием отвергал такую возможность. Он считал, что год самое оно. А два года это чересчур. И объяснял просто: год я не пью. Здоровье коплю. Я про себя знаю: капля спиртного попала – караул. Буду пить неделю. Есть глупые люди, которые раз за разом наступают на одни и те же грабли. Не пьют, не пьют, а потом как сорвутся. Не понимают, недотёпы, что алкоголизм тем и отличается от бытового пьянства, что человек не может затормозить. Неделю вынь да положь. А за эту неделю приходит счёт: на работе прогулы, жене в ухо съездил, машину разгрохал, все документы и ключи потерял, у самого бланш под глазом. И давай, старайся, замаливай грехи. С женой мирись, перед начальником на коленях ползай, машину новую покупай, документы восстанавливай, ключи меняй. Только помирился, отползал, отработал, восстановил, поменял, только зажил спокойно – друзья тут как тут: «Да, ладно, от рюмочки ничего не будет. Сейчас пол литру разболтаем и бросим». Разболтали и в штопор на неделю. И по новой – разбил, прогулял, потерял, подрался. Нет, ветераны разведки на это не пойдут. Я знаю, что пить не умею, поэтому пока трезвый продумываю всё наперёд. Да я к этому недельному запою как к отпуску весь год готовлюсь. Покупаю хорошую, дорогую, отборную водку. На работе беру отпуск. Жене говорю, что еду на рыбалку. Ну, попьём мы с лесником неделю. Водка хорошая, жена не видит, на работе не знают. Вы наготове. Через неделю приняли, прокапали. Ты мне кадр показал и всё под контролем. А за эту неделю я стресс снял и опять готов к труду и обороне. Но самое интересное. У Севы один раз лечилась парочка бывших разведчиков ГРУ. Муж и жена. Они работали в одной из скандинавских стран. Охраняли, так сказать, внешние рубежи. Работа напоминала танец на канате, и в пятьдесят лет их отправили на пенсию. Дали однокомнатную квартиру в Медведково и мизерную пенсию. Дело происходило в начале девяностых. Сейчас, может, быть к разведчикам и лучше относятся, а тогда всё было тускло. И парочка запила. Причём конкретно. До белых горячек и психиатрических отделений. Пришли к Севе. Это надо было видеть. Они ловили скрытый 25-й кадр. Первый и последний раз в Севиной практике. Они читали откеиный (скрытый) кадр. Сева был в восторге. Он ставил им разные программы. Они называли фразы. Сразу, без заминки. Потом объяснили: их готовили профессионалы. На большом экране движутся машины, если номер автомобиля повторяется, значит, слежка. Нужно нажать на кнопку и назвать номер машины. Если не назвал удар током. Движение на экране ускоряется, током бьют всё сильнее. На заявление Севы, что это невозможно так быстро считывать скрытые кадры, они ответили: три месяца надо бить током, и ничего невозможного нет.

Ночью Сева проснулся от хлопка, наподобие того, что бывает, если грамотно открывают бутылку шампанского. То есть не так – бух шшш и всё в пене, а так чпок и только лёгкий дымок вьётся над бутылкой. «Развязали что ли»? – подумал Сева, – «сейчас их рвать будет». Он включил ночник, собираясь похихикать над неумехами и послушать жалобы. Но вместо этого раздалось ещё несколько мягких хлопков и что-то тяжёлое рухнуло на пол.

«Да ведь это стреляют», – понял Сева, мгновенно покрывшись ледяным потом, – «за мной пришли. Виталик, сука, яду так и не дал».

– Денег тоже, – пропел гнусненький внутренний голос, – кинули тебя, Севушка, развели как последнего лоха. Сейчас пытать будут.

– Я не Олег Кошевой, я всех заложу, – мужественно ответил он внутреннему голосу.

– Кого ты заложишь? Ты не знаешь ничего. Тебя использовали втёмную, подставили, а теперь на ремни резать будут.

Увы, Сева не был суперменом, каратэ он занимался много лет назад. Да и то больше валялся на матах и хихикал над «железными дровосеками», так они называли квадратных каратистов, разбивающих лбом кирпичи. Машину и ту водить не умел, только мотороллер. Да, ещё мог плавать и ездить на велосипеде, но эти умения в данной ситуации были бесполезны. Сева и так отличался склонностью к гипотонии, то есть пониженному давлению, а животный ужас, обуявший его, понизил и без того низкое давление.

«Так, если я сейчас нажму на глазные яблоки (рефлекс Ашофф-Товара) и резко встану с кровати (ортостатический коллапс) обморок мне обеспечен. Пока буду бледный и бездыханный, прикидываться мёртвым, глядишь, выиграю несколько минут на размышления. Эх, сейчас бы красненького чего-нибудь? Ура, чай каркаде есть в тумбочке. Быстро разжевать, смочить слюной и выпустить струйку изо рта, будто я уже отдуплился. Как всегда у чайников, сразу же возникло две проблемы: во-первых, от страха абсолютно пропала слюна, во-вторых, кажется, попав на кожу, цвет от каркаде не красный, а синий. Раздался ещё один хлопок. Шаги приближались к Севиной комнате. Бедняга одновременно выпустил струйку изо рта, резко приподнялся и сильно надавил пальцами на глазные яблоки. Как пишут в романах: свет померк в его очах.

Крылов достаточно скептически относился к человеческому воздействию на пациентов. Психотерапевтические беседы, психокоррекция, гипнотическое воздействие – всё это, конечно, хорошо. Но уж больно устарело. Подобными методами пользовались ещё до нашей эры, их возможности достаточно ограничены. Всеволод же был отъявленным технократом. Если больному шестьдесят раз повторить, что он равнодушен к алкоголю, пациент покрутит пальцем у виска, рассмеётся и пойдёт в ларёк за пивом. Если же он сидит перед телевизионным экраном, то каждую секунду воспринимает ту же фразу. В минуте шестьдесят секунд, значит, пациент в минуту воспринимает шестьдесят фраз, а за час соответственно три тысячи шестьсот. Мощнейшая бомбардировка подсознания, да если ещё на интересный фильм фразы наложить, то совместим приятное с полезным. А если и гипнотическую песнь в студии записать, да на один из каналов шёпот наложить: «от водки одни неприятности», какой ломовой эффект получим. Помните, раньше бабушки болезни зашёптывали. Но сколько та бабулька могла нашептать? Двадцать минут пошепчет и падает бездыханная. А, вооружившись техническим прогрессом, можно огромных результатов достичь и гипнотизацию, и шёпот и контент-терапию часами проводить.

Очнулся Сева, лёжа ничком на полу. Причём удачно, лицом вниз. Так было легче и незаметнее дышать и подсматривать. Видел он сквозь разлепленные веки только ноги, почему-то в домашних тапочках. Эти ноги, казавшиеся огромными, в раздражении пинали все предметы, попадавшиеся им на пути.

– Вот, чмо. Отравился всё-таки. Он, когда эту бодягу завёл: «Дай мне яду, Виталик, дай мне яду», – я подумал: совсем интеллигентик вшивый с глузда съехал. Фильмов про шпионов насмотрелся, и походить на них хочет. Хлипок больно, заморыш. Ан, нет, смотри и вправду траванулся.

– Ты ему ещё за это орден посмертно присвой, – сказал другой голос в крайнем раздражении, – что делать-то? Что мы полковнику скажем?

– Чего, чего, что траванулся ботаник хренов.

– Ты прикинь, что полковник сделает, когда такое услышит. Да он с нас семь шкур спустит.

– Ну, кто же знал, что этот хрен с горы Магнитной траванётся? А, может, ему ухо отрезать или палец, чтобы полковнику показать?

Сева похолодел. Стало даже страшнее, чем в первый раз. Захотелось крикнуть: «Мама!», проснуться, выскочить, наконец, из этого кошмара. Но это был не кошмарный сон, это была ужасная явь. Ноги приблизились. Сева зажмурился. Мощный удар по рёбрам отбросил его как мяч. Чудом, не вскрикнув, тряпичной куклой распластался по полу.

– Да ну его на хрен резать. У него кровь отравленная. Как у этого, ну, которого в Англии. А я ещё пожить хочу. Видел у него все губы синие.

– Шит, шит, шит, – Сева получил ещё один мощный удар.

– Да хватит его бить. Вдруг из него чего-нибудь ядовитое брызнет. Вон других лучше футболь. Ладно, пошли. Шаги прошаркали к двери. Прошелестели по коридору. Хлопнула входная дверь. Хлопнула другая. На этой же лестничной клетке.

– Так, – заметалось в Севином мозгу, – они рядом квартиру снимают. Потому и в тапочках. У них главный какой-то полковник. Значит, государевы люди. Слышали, как я у Виталика яд просил, значит, прослушкой занимались. Пора след сбрасывать, пока меня мёртвым считают. Уходить сейчас стрёмно. Нужно выждать. Денег нет. Домой нельзя. К родителям нельзя. К друзьям можно, но вдруг откажут. Лучше не подвергать дружбу таким испытаниям. Это только родители примут любого, а у друзей жёны, дети. Думай, убогий, думай. Где взять деньги, где спрятаться? Помнишь, Константин предлагал использовать своё незнание. Я не Джеймс Бонд, не Джейсон Борн. Я просто врач-нарколог. Я не умею стрелять, водить машину, катер и вертолёт. Но зато провернуть с обмороком им не светит. Напряги свои мозги, ты или умрёшь, или выживешь. Как в анекдоте: «даже если вас съели, у вас есть два выхода». Сева закрыл глаза. Расслабился. Слился с потоком сознания. Нырнул в подсознание. Вынырнул в реальность. Он знал, что делать. Прошло всего семь минут, а он знал, что делать. Осторожно ступая, вышел в коридор. Там в причудливых позах лежали трупы в количестве трёх. Значит один предатель, а может у него отгул. Впрочем, какая разница. Сева глубоко вдохнул и начал шмонать трупаки. Вынул бумажники, пистолеты, телефоны. Покидал всё в свою сумку. «Качусь, всё ниже», – как-то отстранёно подумал он. Обошёл все комнаты. Обшарил все столы и тумбочки, предварительно надев резиновые перчатки, найденные на кухне. Теперь пора сваливать. Наверняка вся квартира напичкана видеокамерами и микрофонами. Подумал, выложил из сумки мобилы, где-то читал, что по ним легко засечь «объект». Выходить на лестничную клетку страшно не хотелось. Казалось, что эти в тапочках, затаились за своей дверью, и стоит Севе только высунуть нос, как они его за этот нос оттаскают. Правую руку он запустил в сумку, сжимая пистолет. Левой прижимал тяжеленную сумку к груди. Осторожно вышел в коридор и рванул вниз.

– Эвакуация с котомками, – невесело подумалось ему.

При виде Севы, консьержка сделала движение в сторону телефона, но только этим и ограничилась, потому что чёрный гладкий ствол ласково упёрся ей в переносицу.

– Ещё одно движение и ты в раю, – голос Севы был настолько убедителен, что консьержка так быстро отдёрнула руку от телефона, как будто обожглась, – не звони, не надо. И когда уйду, не звони. Не укорачивай себе жизнь.

Консьержка так быстро закивала головой, как будто Сева только что сделал ей предложение руки и сердца. Теперь надо было поймать машину. Из шпионских фильмов Сева помнил, что надо ехать в третьей по счёту машине. Проголосовал. Сразу три тачки остановились. Что хорошо в Москве – это великое множество водил, которые за относительно небольшие деньги отвезут тебя куда угодно. В других городах с протянутой рукой на дороге можно простоять год. Но и в Москве свой подход нужен. Сева наклонился к первой машине.

– Братеево, командир, сколько? – выслушав ответ, подошёл к другой машине.

– Чертаново, шеф, сколько? – и здесь не задержался.

– Измайлово, отвезёте?

– Куда в Измайлово?

С большой чёрной сумкой Сева смахивал на приезжего. Но водителю пришлось обломиться.

– На вторую Парковую. Двести.

– Жаль. Я думал в гостиницу. Двести пятьдесят.

– Годится. Я когда в Домодедово прилетаю, то на выходе бомбилам всегда говорю: в Измайлово. Они сразу – «пять тысяч». Я им – «да за такие деньги проще назад в Европу вернуться». Они – «а, местный». Ну, тогда о нормальной цене договариваемся. А приезжих, наверное, и на большие деньги разводят.

– И правильно делают. Что в Москве без денег делать?

– Раньше Чехов из себя раба по капле выдавливал, а сейчас все совесть выдавливают.

– Деньги не пахнут, пахнут те, у кого их нет, – припечатал водила.

– Ну, а как вообще трезвая жизнь?

– Да я и так кодированный.

– А, ну тогда ничего не изменилось.

– Ещё как изменилось. Когда все трезвенники, это ужас.

– Почему?

– Да потому что, когда все пьют, а ты не пьёшь, ты вроде как дополнительным объёмом двигателя обладаешь. На праздники все нажрутся, а ты их развозишь. Знаешь, сколько за эти дни зашибить можно? О-го-го. А когда все непьющие: и водители, и пешеходы, чего нарубишь? С гулькин нос. Раньше приедешь в гараж: этот пьёт, этот под капельницей. А сейчас все трезвые, всем копейку зашибить хочется. Конкуренция. Быстрей бы этот год кончался.

– Ага, то есть все развяжутся, а ты по-прежнему в завязке. И денежки к тебе рекой потекут.

– Само собой.

– Слушай, командир, а за полтинник можно по твоей мобиле позвонить.

Номер Виталика был недоступен. Выйдя у леса, Сева поздравил себя как начинающего конспиратора. Мобил у трупаков он не взял, двух водил ввёл в заблуждение. Но торжествовать было рано. Всё это могло выглядеть детским садом, если его действительно пасли. Углубившись в лес, открыл сумку. Так: три ствола, три бумажника, в каждом по пятьдесят тысяч рублей, или две тысячи баксов. Что им зарплату, что ли выдали? Или положено на кармане столько иметь? Хороши же экономка и уборщица. Пистолеты в карманах фартука носят. Так, а кого не было? Не было мастера на все руки. Скорее всего, предатель, а может, у бабы какой заночевал? Мне это теперь без разницы. Три дня в лесу протусуюсь, а там посмотрим. Увы, планам Севы не суждено было сбыться. Он пропалился в первый же день. Бесцельно гуляя по Измайловскому парку, беглец вышел на Царскую просеку. Там на скамейках сидело четыре деда, и вели увлекательную беседу. Севу подвело чёртово любопытство: было интересно, что говорят старики о новой жизни.

– Я так понимаю, пора должок стребовать, – говорил низенький дедок в голубой панаме.

– Какой должок? – спрашивал худой высокий старичок с удивительно молодым голосом.

– Какой, какой? Всенародный.

– Всенародным только староста был. Товарищ Калинин.

– Ты мне зубы не заговаривай. Скажи, мы, что хуже арабов?