Тайны мифологии: рождение вселенной – 1. Раскрытие древнего знания

Пандавы, спасшиеся из огня

Шакуни, злой гений Пандавов и всего Хастинапура, неустанно работающий над моральным разложением, как царя Дхритараштры, мужа своей сестры, так и его сыновей, задумал новое преступление. Вместе со своим подопечным Дурьодханом, старшим из сыновей царя, они решили сжечь всю семью Пандавов, одним ударом решив все свои проблемы. Шакуни приказывает архитектору Пурочане, не в первый раз участвовавшему в подлых делах, построить в Варнаврате особенный дворец. Это должен быть дворец из смолы, хлопковых нитей, плоти животных и прочих составляющих традиционного огненного подношения богам. Пурочана должен пригласить в Варнаврат Пандавов, солгав об особой связи их умершего отца Панду с этим местом. По плану Шакуни, там всю семью Пандавов должны отравить и сжечь вместе со всем дворцом, устроив таким образом, страшную ягью.

Вновь, несмотря на весь трагический пафос ситуации, мы видим узнаваемые космогонические образы. Вкушение яда, пусть даже и не случившееся, это хорошо знакомый нам с тобой символ первого большого взрыва. «Ядом» здесь можно считать, как внешнюю пустоту «не Я», к которой взрывом устремляется «первое Я», соприкасаясь с ней, вкушая её, так и пустоту внутреннюю, пустоту «тьмы за глазами», которой «Я» напитывается, чтобы взрыв мог стать возможен.

Сожжение всего дворца также символизирует первый большой взрыв. Ясным образом схлопывания взрыва в этом эпизоде будет то, что Пандавы предпочли скрыться от пожара тайно, под землёй. Для этого они сначала вырыли в полу яму, потом, сцепив руки, объединили усилия и пробили под землёй нужный им проход. Все эти образы говорят о схлопывании взрыва и его сжатии в точку. Об этом же, полагаю, говорит образ крысы, отравившейся пищей Пандавов и тем самым, спасшей им жизнь. То, что злодеями предполагалось отравление всей семьи, хотя и не случившееся, также косвенно говорит о смерти, частом символе схлопывания первого большого взрыва в точку. Среди братьев, умением создавать провалы и проходы в земле славился Бхима, самый могучий и ненасытный из них. Не зря его называли «врикодара», что значит – «волчье брюхо». Символ «ненасытного брюха», как и крысы, вновь обращает нас к образу господа Ганеши, символизирующего, всё то же схлопывание взрыва и его сжатие в точку. Думаю, что символ «брюха» здесь вполне понятен, а символ «крысы», напоминает о некоем демоне, которого Ганеша в эту самую крысу превратил, что также символизирует сжатие взрыва в точку. Ещё одним символом «первого Я» свернувшегося в точку вплоть до полного исчезновения из ужаснувшего его пространства пустоты, будет мотив скитаний Пандавов, когда они, после своего спасения, предпочли считаться погибшими и какое-то время жили в лесах, скрываясь от ненавидящих их родственников.

И ещё немного о духовном учителе Пандавов.

Павлинье перо Кришны

Неизменным атрибутом образа Кришны, и пожалуй самым заметным, является павлинье перо в волосах или короне. Павлин, как ты помнишь, это вахан бога Картикеи, «бога войны», его «транспортное средство», его символ. Как мы уже выяснили, Картикея символизируют первый большой взрыв, его расширение. Образу взрыва прямо соответствует развёрнутый хвост павлина, и на это же указывает символика пера из этого хвоста, ведь традиционно считается, что его окраска включает в себя все семь цветов спектра. А символ цифры «семь» – это прямое указание на семь составляющих первого большого взрыва.

Сложно сказать какую именно роль играет в этой символике образ Кришны. Павлинье перо указывает на первой большой взрыв, на принцип его расширения. Тёмный цвет кожи и соответствующий смысл имени Кришны, могут указывать на принцип схлопывания первого большого взрыва в точку, ведь чёрный цвет – это поглощение света, вбирание его. Хотя, скорее они говорят о незримости его принципа, о некой «закулисности» присущей принципу символизируемому им, что вполне соответствует его роли в событиях «Махабхараты». Всё это, вкупе с высочайшей божественной духовностью его образа, достаточно ясно указывает нам на то, что Кришна может символизировать «искру божественного мира», по крайней мере, тесно связан с нею в космогонических эпизодах. Ведь именно незримая «искра», изшедшая из «божественного мира», инициирует, вдохновляет, воспламеняет, в том числе, воспламеняют первый большой взрыв.

Ещё одним указанием на космогоническую природу символа Кришны может считаться огромное число его жён. Обычно, это какое-то из канонических чисел. Например, шестнадцать тысяч сто восемь. Рассказывается, что каждая из них родила ему сыновей, равных отцу по силе, красоте и могуществу. Совершенно очевидно, что речь в этом образе идёт о бесконечном разворачивании творящейся вселенной, состоящей из, всё более множащихся и уменьшающихся на каждом этапе, циклов первого круга творения.

Кто – за, кто – против, кто – упал. Война на небесах, из «откровения» Иоанна Богослова и из книги пророка Исайи

Ты понимаешь, что «откровение» Иоанна Богослова и «ветхозаветные» тексты, это труды, крайне перепутанные и безусловно символические. Среди их образов, также есть те, что говорят о самом начале творения. Можем вспомнить миф о войне на небесах. Из «откровения» Иоанна Богослова:

…И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним…

А вот, у Исайи:

…Как ты пал с небес, о Люцифер, сын зари! Как ты повержен на землю, что ослабило народы! Ибо ты сказал в сердце твоём: я взойду на небеса. Я вознесу престол мой выше звёзд Божьих. Я сяду также на горе собрания, по сторонам севера. Я вознесусь выше высот облаков. Я буду подобен Всевышнему. И всё же ты будешь низведён в ад, на края ямы…

Восстание против Бога, в космогоническом смысле, это восстание против, существовавшего до этого, положения вещей, против покоя пустоты, то есть – это шаги творения, а особенно – самые первые шаги. Конечно же, на самом деле творение вселенной происходит непосредственно по воле всевышнего, но символическое описание творения, как бунта против бога, как бунта против пустоты и статичности, также вполне корректно.

Соответственно, восстание ангелов, восстание Люцифера, это, в данном эпизоде, – взрыв. Битва Михаила против Люцифера, битва ангелов, это, как сам взрыв, так и переход от взрыва к сжатию, гипотетическая борьба между этими двумя этапами, этими принципами, между расширением и сжатием. Падение побеждённых бунтарей – это отступление, схлопывание взрыва, его сжатие в точку. Разумеется, ни о каком падении «на землю», ни о какой «земле» ещё речи быть не могло, ведь это образы события неизмеримо более раннего, чем даже само появление нашей, или любой другой, планеты. Всё очень зримо, восстание – взрыв, падение – сжатие.

Здесь же, как часто бывает, можно нащупать ещё один слой, ещё один вариант, хотя он очень близок тому, что изложено выше. Всё, в общем просто. Поскольку архангел Михаил – «подобен богу», что означает его имя, поскольку он верен богу, а взрыв – это созидание, начало творения божьего мира, мы можем сказать, что Михаил – это взрыв, его расширение. Поскольку же Люцифер – это дьявол, враг бога, а схлопывание взрыва – это кажущееся прекращение творения, уничтожение его первых результатов, вполне резонно будет утверждать, что сжатие – это Люцифер. То есть, мы вновь видим борьбу двух принципов, двух этапов творения, хотя, поскольку восстал именно Люцифер, а сверг его Михаил, имена в данном случае можно поменять местами, и ничего принципиально не изменится. Надеюсь, что тебя это не смущает; для мифа подобное нормально.

Даже основные вехи жизни Иисуса Христа, несмотря на их, казалось бы, историчность, вполне укладываются в образы космогонии, в алгоритм творения, и думаю, это не случайно. Намёки на это можно проследить в «Голубиной книге» и древних трудах, христианских и околохристианских, мыслителей. «Непорочное зачатие» Христа, несмотря на то, что оно никоим образом не указывало на его сиротство, на отсутствие отца, символически можно трактовать подобным образом. То есть, если взять историю жизни Христа как космогонию, как описание этапов творения вселенной, то зачатие от «духа божия», от «духа святого», можно рассматривать как указание на то, что других возможностей просто не было. То есть, уже в образе, зачатия и рождения Христа в мир, мы можем усматривать символ «первого Я», появившегося беспричинно, как «ничто», проявившееся среди «нигде» и осветившего это «нигде» светом своего сознания. Не зря мифологические образы «первого Я» часто обладают титулами – «не имеющий отца», «беспричинная причина всего» и так далее. Ведь действительно, в более-менее понятном нам, обозримом, пространстве вселенной, у самого «первого Я» нет причины, нет истока, нет «родителей», лишь он является истоком и причиной всего остального.

Дальше всё ещё более узнаваемо. Первый большой взрыв, как «первый Христос», «космический Христос». Взрыв, как отдача себя, своего тела материи, пространству пустому, распространение, а значит – распятие в нём. Вспомним об этом, когда подойдём к германскому Одину. Сжатие взрыва – это смерть «на кресте», как и последующее «захоронение», символизирующее окончательное сжатие взрыва в точку. Даже полуапокрифическая идея «схождения Христа в ад» перед своим воскресением, находит свою параллель в алгоритме творения. Ведь «первое Я», сжавшись в точку, пытаясь, совершенно исчезнуть из этого пространства, убежать от ужаса пустоты, буквально вытесняет себя, тем самым, в мир «той стороны», в пространство «тьмы за глазами», «тьмы за спиной». Не зря, «первый родившийся» называется и «первым умершим», а потому, ещё и «царём мира мёртвых», ведь фактически, как мы уже говорили об этом, он является создателем этого «потустороннего» пространства. Так что, мотив «схождения во ад» для Христа как образа «первого Я», здесь вполне уместен.

После долгого времени, этого мучительного сжатия в точку, этих попыток спрятаться в потустороннем мире, «первое Я» всё же находит новый контакт с «божественным миром». Этот контакт и даёт «Я» возможность для нового проявления вовне, для начала настоящего творения вселенной. Этому этапу вполне соответствуют образы – Христа воскресшего, Христа обретшего новый, преображённый облик, Христа вознесшегося, и даже – образ учения Христа, начавшего распространение по всему лику земли благодаря его посланцам-апостолам.

Разорвать, чтобы не выделялся. Имир, Один, Вилле и Вё

Что рассказывает нам «Старшая эдда» древних исландцев и скандинавов.

…В мировой бездне Гинунгагап, в первичной пустоте, в результате взаимодействия огненного мира Муспельхейма и ледяного мира Нифльхейма, родился Великан Имир – первое живое существо. Вместе с ним родилась корова Аудумла, питаясь молоком которой, он и вырос большим и сильным…

– Уже здесь, вполне очевиден символ первого большого взрыва. Хотя, сначала, как я полагаю, «великан» символизирует «первое Я», возникшее, проснувшееся в пустоте. Что символизирует «корова»? Вообще, в принципе, символ «коровы» говорит о женском, пассивном, питающем, материнском начале. Думаю, это вполне очевидно. В данном же случае, на данном этапе творения, как ты сам понимаешь, выбор невелик. Она символизирует, – либо внешнюю пустоту, окружающую «первое Я», либо – пустоту внутреннюю, ту, что станет сырьём, материалом для взрыва. Хотя, возможно, что в её образе присутствует несколько смыслов. Имир «питается её молоком» и «вырастает большим», что, как кажется, достаточно ясно указывает на тьму внутреннюю, на сырьё, которое станет материалом, содержанием первого большого взрыва. Но есть эпизоды, где её образ, как кажется, ясно указывает на пустоту внешнюю:

…Сама Аудумла питалась тем, что слизывала соль с каменных глыб. Однажды она лизала глыбу так долго, что от тепла её языка глыба начала пробуждаться, обретая человеческий облик. За три дня из каменной глыбы появился Бури – отец всех богов…

Ты сам видишь, что в данном случае, «первое Я» символизируется Бури, «отцом всех богов», а точнее, в образе «каменной глыбы», из которой возникнет «отец богов», мы видим совершенно ясный образ «мирового яйца», в котором, в свернувшемся состоянии, ещё спит «первое Я», находясь в состоянии счастья, цельности, единения с «божественным миром». В символике данного эпизода, «мировое яйцо» раскрывается и «первое Я» разворачивается в мир по причине того, что «корова» «лижет» это «яйцо», эту «глыбу» языком. Как понять этот образ?

Первое, что приходит на ум, это внешнее воздействие, то есть, воздействие на «мировое яйцо», на спящее «первое Я», внешней пустоты. Это пустота, что названа в Теогонии Гесиода Хаосом, пустота, ещё не преобразованная вниманием проснувшегося «первого Я», ещё не названная, не окрашенная, то есть – полное ничто. Можем ли мы предполагать, что «Я» просыпается от первых прикосновений этой пустоты? В общем – да. То, что «корова» «лижет глыбу», – вполне укладывается, вполне соответствует предполагаемому нами смыслу. Мы можем представить этот холод, этот неуют. Даже несмотря на то, что на рассматриваемом нами этапе творения подобных категорий ещё не существовало и не могло существовать, в общем, всё это ощущается, я полагаю, достаточно близко к реальному состоянию «первого Я». К тому же, «молоко из вымени Аудумлы» «течёт четырьмя потоками», что также наводит на мысли о пустоте внешней. Мы уже говорили и ещё не раз поговорим с тобой о том, что символ цифры «четыре», через идею четырёх сторон света, может символизировать пустоту окружающего пространства или первый большой взрыв, заполняющий всю эту пустоту.

С другой стороны то, что «глыбу лижут» – «согревает» её, и именно этим пробуждает к выявлению вовне. В этом смысле, здесь напрашивается не только не пустота внешняя, но даже и не пустота внутренняя, а скорее – в этом можно увидеть символ воздействия на спящее «первое Я» «божественного мира», в каком-то из его аспектов. Хотя, я полагаю, что тьма внутренняя, «тьма за глазами» тесно связана с «божественным миром». Не зря, один из его ярких символов – богиня Кали, является супругой великого господа Шивы, символа божественной «искры». Правда, погружаясь в эти темы, можно здорово запутаться, ибо, как ты уже видел и увидишь ещё не раз, точных зон ответственности, точных «специальностей», при всём нашем желании, богам не раздать.

Возможно, всё проще. Думаю, что ты обратил на это внимание. Ведь в начале эпизода, «корова» проявляется на момент, когда «первое Я» ещё спит, она «лижет глыбу», символизирующую «мировое яйцо», в котором «Я» ещё спит, находясь сознанием в «божественном мире». Соответственно, разделение на «первое Я» и «не Я» ещё не произошло. Разделение, на пустоту внешнюю и пустоту внутреннюю, – также. И главное, – ещё не произошло отделения «первого Я» от божественного мира, а значит, – от «божественного мира» ещё не отделилось и пространство, которого, в общем-то, ещё и нет. А значит, мы можем предполагать, что «корова Аудумла», на тот момент творения, символизирует всё, всё, кроме самого «первого Я».

То, что она «лижет глыбу три дня», хотя в результате этого и пробуждается «первое Я», на самом деле, отсылает нас к следующему за этим этапу, к воспламенению первого большого взрыва, к собиранию, необходимого для этого воспламенения, триединства. А взрыв, – это великан Имир. Да, сначала он, как кажется, предстаёт перед нами образом «первого Я», но Бури, «отец всех богов», появившийся из «глыбы», годится на эту роль больше. И по причине того, что «глыба» является очевидным символом «мирового яйца», и по причине того, что он «отец богов», то есть – «первоотец», всё тот же – господь Брахма, то есть – «первое Я». Так или иначе, дальше великан Имир явно символизирует первый большой взрыв:

…Великий Один, и его братья Вили и Вё, разрывают великана на части…

– Ещё один, хотя и неожиданный, но очевиднейший символ взрыва, его расширения, распространения и, – необходимого для этого, «триединства». Дальше, мы видим символ сжатия, утекания:

…Из распростёртого на «земле» великана, льются реки крови, в которых тонут все его дети, инеистые великаны. Уцелели лишь двое – великан Бергельмир и его жена…

Я уже говорил о связи образа жидкости, «утекания» с этапом схлопывания взрыва точку. В данном случае, в этих «реках крови» тонут, причём – почти все, что лишь подтверждает символику убывания, сжатия взрыва. То, что пара «великанов» всё же уцелела, совершенно оправдано, ведь «первое Я», взорвавшись, отступив и сжавшись, всё же не исчезает полностью, оно уже не может никуда исчезнуть, мало того, именно оно продолжит творение и создаст вселенную.

Далее рассказывается о том, как Один с братьями, творят мир из частей тела великана Имира. Это частый мотив в мифах о сотворении мира, мы встретим его неоднократно. Можно, например, вспомнить Пань-гу древнего Китая.

Паньгу, Хуньдунь и «Голубиная книга»

Паньгу символизирует одновременно, и «первое Я» в состоянии цельности «мирового яйца», «космического яйца» и, в какой-то мере, первичную разделённость на «Я» и «не Я», и первый большой взрыв, и его схлопывание. Все символы вполне узнаваемы. Суди сам.

В иероглифах составляющих его имя, явственно прослеживается образ человека свернувшегося в клубок поджав ноги, в чём мы видим прямое указание на образ «мирового яйца», на первое «Я», находящееся в состоянии двуполой цельности, в состоянии сна. Ещё, в связи с иероглифами его имени возникает понятие – «древний», что так же вполне понятно, ведь это самое первое живое существо во вселенной, оно старше всего, что возникнет в дальнейшем. Ещё одним интересным значением, вытекающим из тех же иероглифов, будет – «открывающий небо», что так же совершенно ясно, ведь проснувшись, развернувшись вовне, наш герой делится на первое «Я» и пустоту «не Я», каковая и является самым первым, изначальным «небом».

В своей скорлупе он якобы просидел очень долго, 1.800 лет. Сложно судить о том, сколько это могло длиться на самом деле, вполне возможно, что действительно долго, но думаю, что сама цифра здесь, должна иметь другое, символическое значение. Так или иначе, но однажды Паньгу разрубает скорлупу своего яйца, предположительно топором. Мы понимаем, что речь идёт о пробуждении «первого Я», о его разворачивании вовне, когда, первым же прикосновением своего внимания к окружающему его «ничто», окрасив его этим вниманием, он невольно создал пустоту «не Я», тем самым, разделив свою изначальную цельность на «Я» и «не Я». Это разделение описывается в разных, но вполне понятных вариантах. Поскольку речь шла, не только о «скорлупе», но и о «яйце», каковым и был сам Паньгу, проснувшись, он разделяется на «желток», ставший «землёй», и на «белок», ставший «небом». Это и было возникновение знаменитых китайских Инь и Ян. В полном соответствии с египетским мифом о Гебе и Нут, «земля» – это первое «Я», а «небо» – это окружающая его, пустота «не Я». Образ «желтка» и «белка», как составляющих «мирового яйца» здесь очень уместен, он даёт нам схему, очень близкую к реальному изображению сложившегося положения вещей. Думаю ты помнишь этот, широко известный символ, – точку в центре окружности. Точка – это первое «Я», то есть, «желток», а окружность – это окружающая его пустота пространства «не Я», то есть – «белок». Одновременно, это и есть Инь и Ян. И это также совершенно понятно. Точка является элементом активным, инициирующим всё дальнейшее, то есть – мужским, то есть – «Ян». Окружность же, – элемент пассивный, воспринимающий, меняющийся под воздействием сознания первого «Я», то есть, это «Инь». Есть ещё одна версия, описывающая этот этап. Паньгу поляризует окружающее его «ничто», всё больше разделяя на «лёгкое» и «тяжёлое», то есть, на всё те же, – «небо» и «землю». Ты понимаешь, что это то же самое, это «первое Я» и пустота «не Я».

Дальше, Паньгу якобы посчитал увиденный им мир непрочным, хотя вернее здесь было бы говорить о том, что мир был пуст. Для того, чтобы сохранить и улучшить этот мир, наш герой отдаёт свою жизнь, в чём мы видим прямое указание на образ первого большого взрыва, как жертвования себя, своего тела пространству. Здесь мы вновь видим полное соответствие с образами египетского мифа о Гебе, Нут и Шу. На данном этапе, Паньгу описывается как Шу. Своими крепкими ногами он становится на землю и, вытянувшись во весь рост, подпирает могучими руками небо. Думаю, что ты помнишь этот древнеегипетский образ. Так он простоял ещё 1800 лет. Здесь, на мой взгляд, эта цифра точно имеет именно символическое значение. Я почему-то уверен, что первый большой взрыв длился крайне недолго, может быть даже – доли секунды. Хотя, кто знает… После своего долгого стояния, Паньгу без сил падает на землю, и только теперь, из частей его тела, как и положено, возникают различные аспекты мироздания. Ты понимаешь, что здесь речь идёт об отступлении взрыва к своему истоку, о его схлопывании в точку и о составляющих, как взрыва, так и его сжатия. О составляющих взрыва, что позже станут началом новых мирозданий, мы ещё поговорим подробно.

В описании первых этапов космогонии китайцев, есть ещё один интересный образ. Это Хуньдунь. Его описывают, как мешок огненно-красного цвета, трёхметрового роста, без головы, глаз, ушей, ноздрей и рта, с шестью лапами и четырьмя крыльями. Ты видишь, то все образы здесь, вполне узнаваемы. Это вновь замкнутая цельность «мирового яйца», это красный цвет, цвет гуны страсти, цвет страстного творения, продиктованного ущербностью пробудившегося первого «Я», цвет господа Брахмы, это четыре крыла, напоминающие нам о четырёх головах, четырёх ликах Брахмы, и шесть лап, символизирующих шесть составляющих первого большого взрыва, о чём мы ещё поговорим подробно и проясним – почему их именно шесть или семь. Отсутствие органов чувств, подразумевает отсутствие самих чувств, что в свою очередь, указывает нам не только на состояние цельности «мирового яйца», но и на то, что первое «Я» на этом этапе, находится в состоянии сна, в состоянии замкнутости, свёрнутости в себя самого. В других описаниях упоминается, что он – «царил в центре мира», что так же указывает нам на символ «мирового яйца». Дальше, всё так же вполне узнаваемо:

…Однажды Шу и Ху решили вознаградить своего хозяина за его доброту. Они решили, что Хуньдунь, как и каждое существо, должен видеть, слышать, обонять и так далее. Поэтому, придя к нему в следующий раз, они принесли с собой инструменты – топор и сверло, и в течение семи дней просверлили в Хуньдуне семь отверстий, после чего Хуньдунь скончался, а из его тела возникла Вселенная…

Ты видишь, что этап разделения на первое «Я» и «не Я» здесь практически не отображен. Единственным намёком на него, можно посчитать упоминание пары неких Шу и Ху и сам факт того, что нашему герою решили даровать чувства, что символизирует обращение, разворачивание его внимания вовне. Дальше же, мы видим вполне понятные символы. Семь отверстий и семь дней, ясно указывают на семь составляющих взрыва, а значит, – на сам первый большой взрыв, смерть же нашего героя, указывает на схлопывание взрыва, после чего, как и в версии с Паньгу, говорится о возникновении вселенной.

Также можно вспомнить загадочный литературный памятник древней Руси, «голубиную книгу». Формально православная, она явно содержит в себе глубокие ведические мотивы.

…Солнце красное от лица Божьего,

Самого Христа, Царя Небесного;

Млад-светел месяц от грудей его,

Звезды частые от риз Божиих,

Ночи темные от дум Господних,

Зори утренни от очей Господних,